— Я влюблен, — торжественно объявил Люк. — И хочу на вас всех жениться!

Ближайшим же рейсом Люк отбыл во Францию — проконсультироваться с адвокатом. Они с Лавинией поженились в Париже, значит, и разводиться должны были по французским законам. Он обещал вернуться как можно скорее и, прощаясь, три раза взбегал по лестнице поцеловать Мэгги. Настроение у всех было приподнятое. Эсмеральда пела на кухне, Золтан предсказывал солнечную погоду, а Симона периодически восклицала:

— Виват, Мэгги-и!

Явившиеся в то утро со своими проблемами клиенты были весьма озадачены царившей в агентстве атмосферой праздника. Мэгги рассеянно улыбалась обманутым женам, проходившим по гостиной Джереми, и тут же забывала их, как только за ними закрывалась дверь. Эсмеральда подала на обед бакальяу. Единственным человеком, не потерявшим голову, остался Золтан.

Люк каждый день звонил из Дордони. Лавиния тоже была там — собирала вещи. К счастью, теперь у Люка была Мэгги — ведь так больно делить вещи, в которых заключена память о целой жизни. Приходилось разбираться, какая книга принадлежала ему, какой компакт-диск — жене. Полотенца с ее инициалами достались ей, а ему — антикварная скоба для очистки обуви, стоявшая у входа в дом. Впрочем, Лавиния не возражала против того, чтобы он оставил себе всю коллекцию классической музыки и содержимое винного погреба.

Адвокат готовил документы. Люк намеревался отдать Лавинии столько денег, сколько она захочет, и еще оставить квартиру в Лондоне. У него возникли проблемы в отношениях с сыном. Хотя мальчик уже вырос и учится в Экс-ан-Провансе,[164] он, конечно же, очень расстроился. Люк не хотел вдаваться в подробности, но, судя по всему, сын принял сторону матери. Люк обещал скоро вернуться, говорил, что скучает по всей компании, и без конца повторял, как любит свою Пандору.

* * *

Наконец Люк сообщил, что прилетает в 13.45 рейсом авиакомпании «Эр Франс» из Парижа. Мэгги стояла у барьера, наблюдая, как из дверей высыпали люди, тащившие чемоданы на колесах. Любящие бабушки и дедушки встречали внуков и их матерей, влюбленные радостно обнимались, бизнесмены молча подходили к своим водителям, которые стояли, выстроившись в ряд, как хористы в опере, и держали таблички с именами.

Каждый раз, когда открывались двери, у Мэгги замирало сердце — желание увидеть Люка было почти невыносимым. Через какое-то время поток прибывших пассажиров иссяк и двери закрылись. Он не прилетел. Естественно, Люк передумал и не прилетел. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мужчины часто говорят женщинам о любви, но в большинстве случаев их слова ничего не значат — уж Мэгги-то много знала об этом. Пообщавшись за предыдущие месяцы с множеством женщин, она могла уже составлять статистические сводки. Она беззвучно расплакалась от горького разочарования — никогда еще ей не было так мучительно больно.

И в этот миг двери распахнулись — появился Люк, театральным жестом распахивая объятия.

— Mon amour! — закричал он что есть силы.

Мэгги в отсутствие Люка тоже не бездельничала. Она решила снять новую квартиру, в каком-нибудь районе, никак не связанном с их прошлой жизнью. Итак, они начнут новую жизнь в Ноттинг-Хилле; а остальные члены «семьи» останутся в «Детективном агентстве Пандоры», где все будет идти по-прежнему.

Мэгги отвезла Люка на такси в их новый дом, обставленный современной итальянской мебелью в минималистском стиле. Ей захотелось чего-нибудь совершенно нового, не напоминавшего ни о буржуазном комфорте Ледбери, ни о хрустальных люстрах в посольстве, ни о банальной обстановке квартиры Джереми. Люк пришел в восторг и с наслаждением растянулся на низкой кровати, покрытой китайским лаком.

— О, Пандора, — проворковал он, — пожалуйста, иди ко мне скорее…

Падая к нему в объятия, Мэгги невольно обратила внимание на то, что у него дырявый носок. Теперь она будет за ним присматривать…

Они занялись любовью, а потом просто лежали рядом. С чувством глубокого удовлетворения Мэгги подумала: правы те, кто связывает с Францией все, что имеет отношение к сексу.

Люк прижал ее к себе.

— Я так рад, что ты здесь, со мной, — сказал он. — Очень тяжело так круто менять жизнь…

— Знаю, — тихо ответила Мэгги. — Ты рассказал Лавинии обо мне?

— Конечно.

— Назвал мое имя?

— Да. Она сказала, что твоя фамилия ей знакома, но она никогда не слышала, чтобы в твоей семье встречалось имя Пандора.

— Ничего удивительного…

— Но для меня ты всегда останешься Пандорой.

— Она ничего больше обо мне не спрашивала? Не спрашивала, что я за человек? — настойчиво допытывалась Мэгги.

— Нет, но я ей все равно рассказал! Рассказал, какая ты красивая, чувственная, очаровательная, какая нежная и добрая, верная и надежная, ma douce[165] Пандора.

— И это все? Она, должно быть, умирает от желания со мной познакомиться, — холодно ответила Мэгги.

Люк повернулся к ней, желая убедиться, что она просто поддразнивает его.

— Она больше не задавала вопросов?

— Спрашивала, где ты выросла и где училась. Ты же знаешь этих англичан. Всегда хотят знать, в какую ты ходил школу.

Мэгги вспомнила свою темно-красную юбку в складку и кардиган — форму школы для девочек. Она играла в хоккейной команде. Ей всегда было ужасно холодно — и на хоккейной площадке, и в длинных коридорах, по которым ученицы ходили строем, и в классных комнатах, где все боролись за место у батареи. А какой душевный холод исходил от учительниц, увядавших, точно листья на ветвях жизни… И кто только выдумал, будто школьные годы — самые лучшие! Мэгги вдруг поняла, что лишь теперь в первый раз по-настоящему счастлива.

Люк пообещал — они поженятся, как только будет оформлен развод. Устроят скромную свадьбу для самых близких, свидетелями пригласят Эсмеральду, Золтана и Симону. Он надеялся, что его сын тоже приедет.

— Ты должна познакомиться с Джеромом, — повторял он. — Уверен, вы с ним сразу найдете общий язык. Вы ведь оба англичане, в конце-то концов!

Они решили проводить несколько месяцев в году в Лондоне, где Мэгги могла бы следить за работой своего агентства, а Люк — продавать вино. Остальное время они будут жить в его маленьком замке.

— Тебе очень понравится в Дордони, — убеждал он ее, расхаживая по новой гостиной. Ей должен понравиться старый дом, собаки и свиньи. Она вновь увидит Аттилу, а также его растущее семейство. Они будут вместе собирать виноград и отмечать праздник урожая, сидя за длинными столами на свежем воздухе, вместе с рабочими. — Будем есть tripes a la mode ds Caen…[166] — увлеченно говорил Люк.

— Есть требуху? — Тут Мэгги начала колебаться — легкая тень промелькнула на безоблачном небосклоне.

— …и танцевать яву…[167] — Он вдруг замялся. — Ты умеешь танцевать яву?

— Нет. Зато я умею танцевать танго.

Еще он решил, что члены ее семейства смогут приезжать к ним в гости, когда захотят.

Мэгги поняла, что Люк имел в виду не Джима, Сью и племянниц, а Эсмеральду, Золтана и Симону. Теперь, когда рядом с ней появился мужчина, они стали как-то иначе смотреть на нее. И почему женщина всегда более интересна для окружающих, если у нее есть поклонник? Только теперь ей стало ясно, какое жалкое впечатление она производила в роли вдовы, которой к тому же изменял муж. Золтан стал относиться к ней с удвоенным уважением, а Симона взяла в привычку постоянно подмигивать и делать характерный итальянский жест — резкий удар по воздуху ребром ладони, наискосок. Этот жест означал что-то вроде: «Эй, что ты там еще затеваешь, хитрюга?» Эсмеральда тем временем трудилась не покладая рук, производя льняные простыни и полотенца с монограммами. Как когда-то мать Мэгги, она не хотела переступать порог «небольшого замка» с пустыми руками.

Иногда Мэгги с Люком приходили на Эберигстрит пообедать. Он настоял на том, чтобы помогать Эсмеральде на кухне — чистить лук, помешивать что-нибудь в сковороде. Однако через какое-то время они поменялись ролями: Люк стал шеф-поваром, у которого почему-то всегда очень быстро пачкался фартук, а души в нем не чаявшая кухарка была, так сказать, понижена в звании и поставлена за доску для резки. Люк был настоящим джентльменом, в полном смысле этого слова. Только настоящий джентльмен мог проделать подобный маневр, не задев при этом португальскую гордость Эсмеральды.

Дома, в новой квартире, всегда готовил Люк — кулинарные потуги Мэгги были пресечены после первого же воскресного жаркого. Под мелодии Моцарта, вылетавшие из стереоустановки — вклад Люка в обустройство любовного гнездышка, — готовились вкуснейшие блюда, которые мать Мэгги сочла бы «чересчур сложными». Мэгги с тоской подумала — как гордилась бы мама… Подумать только, ее дочь станет французской графиней! С какой важностью она рассказывала бы своим приятельницам про замок Люка, естественно, умалчивая о его размерах!

— О, горе, о, горе, несчастную Лиз похитил коварный французский маркиз! — поддразнивала ее по телефону сестра.

— Он граф, а не маркиз!

— Хоть чести красавица и лишена, теперь говорит по-французски она![168]

— Между прочим, Люк прекрасно владеет английским, — огрызнулась Мэгги.

Однажды, вернувшись из офиса, Мэгги увидела, что Люк установил большой мольберт в том углу комнаты, где удачнее всего падал свет.

— Ты должна снова начать рисовать, — сказал он. — Ты ведь талантливая художница!

Вскоре она написала весьма впечатляющий портрет Люка в стиле Люсьена Фрейда,[169] который показался бы Джереми «безнадежно реалистичным» и не имел ничего общего с его собственным, сдержанным, выполненным тушью портретом, сосланным в кладовую.

В последующие месяцы Люк часто мотался во Францию. Ему нужно было следить за делами и общаться с адвокатом. Мэгги регулярно стояла у барьера в аэропорту, встречая любимого, который неизменно выходил последним.