Лоуренс Сандерс - Желания Элен

– Ты это о чем? – поинтересовалась Сьюзи.

Короткое трикотажное платье в обтяжку подчеркивало ее упругий зад и груди а-ля «Дядя-Сэм-хочет-ТЕБЯ». Она медленно двигалась по залу: ноги, выступающий подбородок и очки в роговой оправе. Шесть порций «Роб Роя» – и в голове заиграло что-то вроде металлофона. Элен улыбалась будто бы во сне.

Из толпы протянулась рука и осторожно дотронулась до материи, обтягивающей ее плечо.

– Темно-фиолетовый цвет, – произнес голос, – божественный оттенок.

Она взяла его за руку.

– Женись на мне, – сказала она. – Прямо сейчас.

Он задумчиво посмотрел на нее. Высокий, дородный мужчина с широкими бедрами. Красноватые мешки набухли под глазами. Ее восхитило то, что он забыл застегнуть ширинку. Он стоял с полным бокалом, в котором, решила она, либо коктейль его собственного приготовления, либо чистое виски.

– У меня есть балкон, – сказал он ей, – и вчера я нашел там записку. Ее сбросил кто-то с верхних этажей. В ней было сказано: «Я ненавижу вас, мистер Икс». Что вы скажете на это?

– Слушай, – сказала она, – я знаю эту женщину, она замужем. Муж трахает ее два раза в год, в День Благодарения и в День Древонасаждения. И каждый раз, когда кончит, то смотрит на нее и говорит: «Это так замечательно, почему я лишаю себя этого?» Что ты думаешь об этом?

– Меня зовут Ричард Фэй, – сказал он, – но друзья зовут меня просто Юк.

– Это забавно, – кивнула она. – Похоже, у меня сегодня День Смеха. Тебе нравятся женщины, Юк?

– Некоторые.

– Ты женат, Юк? Можешь не отвечать на этот вопрос.

– Нет. Вы что-нибудь носите под платьем?

– Кожу. Меня зовут Элен Майли. Я работаю у Свансона и Фелтзига. Мы устроили этот ланч. Мне тридцать лет, вес – сто семь фунтов. Я ношу лифчик, который надо надувать, и мне нравятся слабые напитки и сильные мужчины.

– Кому не нравятся? – пожал плечами Юк.

– Юк, может быть мне не стоит этого говорить, потому что ты мне нравишься такой, как есть… Но все же, пожалуй, скажу.

– Скажи.

– У тебя расстегнулась ширинка.

– Опять? – он вздохнул и застегнулся.

Она рассеянно огляделась по сторонам. Ланч удался. Клиент произнес эффектную речь. После того, как все поели, он поднялся и сказал: «Теперь у нас есть новый электрический бройлер. Бар уже открыт». Репортеры и издатели зааплодировали. В другом конце комнаты Элен увидела возвышающиеся над толпой голову и плечи Гарри Теннанта. Вокруг него сгрудились гарпии из женских журналов. Он встретился с ней взглядом и приветственном махнул рукой. В ответ она махнула рукой, в которой держала бокал.

– Ничего страшного, – сказал Ричард Фэй. – Этот костюм быстро сохнет. У меня есть две кошки. Или я об этом уже говорил? Их зовут Мойша и Пинкус.

– Коты?

– Кастрированные, – мягко сказал он. – Вы любите кошек?

– Обожаю, – сказала она. – На самом деле терпеть их не могу. Но я сказала, что они мне нравятся, потому что мне нравишься ты. У меня есть собака по кличке Рокко и попугай, который не разговаривает, чертов змееныш. Юк, ты ведь женишься на мне, правда? Даже несли это только на одну ночь?

– Хм, – сказал он.

– Ты мне нравишься, негодник, – продолжала она. – Я просто без ума от этих мешков у тебя под глазами и от твоих больших желтых зубов и от волос у тебя на шее. Я просто обожаю тебя. Правда.

– Кажется, я здорово набрался, – мягко сказал он.

– Нет, – с серьезной миной возразила она, – раз ты признаешь, что пьян, значит по-настоящему ты не пьян, не так ли? Я хочу сказать, что если бы ты действительно был пьян, ты не смог бы этого понять, так ведь?

– Ты просто умница, – восхищенно произнес он. – Но я должен предупредить тебя сразу: я храплю.

– Ой, да мне совершенно все равно, – сказала она. – Бог мой, я так счастлива. Знаешь, что мне в тебе нравится? Обычно между мною и мужчинами происходит нечто вроде дуэли. В том смысле, что они изображают из себя таких крутых молодцов, а я делаю вид, что игнорирую их, но это все игра, понимаешь? А с тобой мне легко. Не знаю почему, но с тобой я могу расслабиться. Мы ведь можем не играть в эту дурацкую игру, правда?

– Да, – с грустью сказал он, – мы можем не играть.

– Послушай, – тревожно спросила она, – ты ведь не коллекционируешь африканские маски?

– Нет.

– И ты не считаешь себя пупом земли?

– Нет.

– И ты не говоришь «скоренько», «поздненько» и тому подобное?

– Никогда.

– И женщины не звонят тебе то и дело?

– Женщины вообще мне почти не звонят.

– Я хочу, чтобы ты знал обо мне все, – убежденно произнесла она. – Каждую мелочь. Знаешь, я могу достать до носа кончиком языка! Очень немногие люди способны на это, и ни одна горилла этого не может. Смотри.

Он уставился на нее, потрясенный.

– Ты девушка что надо, – вымолвил он наконец.

– Я еще многое умею, но это может подождать. Расскажи мне, что ты умеешь.

– Я могу сыграть «Страна моя» на расческе, обмотанной туалетной бумагой. И еще я знаю множество божественных лимериков note 6.

– «Божественных», – повторила она. – Я бы предпочла, чтобы ты не говорил слово «божественных». Впрочем, какого черта, может быть, я тоже задолбала тебя. Я хочу сказать, я очень тебе надоела?

– Нет, не очень.

– Прости, пожалуйста, – покорно сказала она. – Прости, что я придралась к этому «божественному». Мне совершенно все равно. Ты совсем мне не надоел. Честно, Юк.

Он нежно дотронулся до ее лица своими ласковыми пальцами.

– Не торопись, – прошептал он. – Успокойся. Не гони лошадей.

– Я вынуждена гнать их. Ты не понимаешь. Я солгала тебе. Мне не тридцать лет, мне тридцать два. О черт, мне тридцать три. Или тридцать четыре? Я все время забываю. Я ужасно взвинчена. Не знаю, что со мной происходит. Ничего не происходит. Ничего. Поэтому я тороплюсь. Я хочу, чтобы со мной что-нибудь произошло. Для чего все это? Ты знаешь?

Он был ошарашен. Его лицо помрачнело, массивные плечи поникли. Небольшие, бесчувственные, как у рыбы, глаза пристально смотрели на нее.

– Все мои ровесницы вышли замуж, нарожали детей и теперь несчастливы. Я тоже хочу быть несчастной, как они. У меня есть подруга, она собирается выйти замуж за ничтожество. Именно за ничтожество. Но что я могу ей сказать? Не выходи? Нет, я не могу ей этого сказать. Слушай, Юк, а может быть все это просто чья-то грязная шутка, а?

– Может быть, – задумчиво сказал он, – вполне может быть.

– Мне ничего не нужно от мужиков, честное слово! Я просто хочу любить. Неужели это плохо? Я что, уродина какая-то? Ведь это то, ради чего существуют женщины, разве не так? Но все мужчины, которых я знаю, какие-то нетакие. Ни один из них не подходит. За исключением тебя. Старина Юк Фэй. Ты подходишь. Юк, я терпеливая женщина, но мне в самом деле кажется, что ты должен мне что-то сказать. Знаешь, что-то вроде: «Что ты делаешь в субботу вечером?»

– Может, пообедаем вместе в следующую пятницу? – спросил он.

– Я согласна, – тотчас ответила она. – Очень хорошо; ты взялся за дело не торопясь. О'кей. Я не в обиде. Неторопливо и спокойно. Замечательно. Пятница. Обед. Великолепно. Я не буду гнать. Не буду торопить события.

Он одобрительно кивнул.

– Послушай, – спросила она, затаив дыхание, – ты думаешь, из этого может что-нибудь получиться?

– Получиться из чего?

– Из этого. Ты и я.

– Ох… – медленно проговорил он. – Ты и я? Ну… Можно ли узнать заранее?

– Конечно, – пробормотала она, – все правильно, Юк. Можно ли знать заранее?

«Мне хотелось бы оторвать тебе кое-что, – подумала она, – и толкнуть тебя так, чтобы ты полетел вверх тормашками».

– До пятницы, – сказала она и одарила его кисловатой улыбкой.

Она ввалилась в квартиру Джоу Родса, преисполненная любовью «Роб Роями». С работы она бросилась домой и вытащила тяжело плетущегося Рокко на прогулку по кварталу. Тот вяло помочился на столбик с указателем парковки и запросился домой.

Вернувшись, Элен смешала первый из трех «Роб Роев» и проглотила его пока раздевалась, принимала душ и опять одевалась. Она надела белую шелковую блузку, которую посоветовал Джоу, приглашая ее сфотографироваться и поужинать.

На нем был алый бархатный смокинг с широкими черными атласными лацканами, отделанными белым кантом. Его маленький череп украшала черная феска с драгоценной брошью.

– Это феска старшего евнуха в гареме шейха в Мекке, – сказал он. – Он подарил мне ее в обмен на фотографию, которую я сделал. На ней он запечатлен за чтением «Нэшнл Джеографик» note 7.

– Когда это было, Джоу?

– О… давным-давно. Ну, дорогая моя, я надеюсь, ты проголодалась.

– Умираю с голоду.

– Отлично. Я приготовил грандиозный салат «Цезарь», каждому из нас по омару, чесночный хлеб, а на десерт я два дня вымачивал свежую клубнику, персики, дольки ананасов и виноград в белом вине с коньяком. Звучит?

– Божественно.

– Будем ужинать на кухне. Так проще.

Он накрыл деревянный стол скатертью из дамаской ткани. Столовые приборы поразили ее: серебряные, массивные, разукрашенные причудливыми узорами. Две тонкие, из голубого парафина свечи были вставлены в хрустальные подсвечники.

– У тебя столько прекрасных вещей, – сказала она ему, – их покупала твоя жена или ты сам?

– О, я сам. У меня ничего не осталось от вещей жены. Садись здесь, Элен. Начнем с крюшона.

Он деловито склонился над сервировочным столиком, попыхивая своим неизменным «Голуазом», зажатым в уголке рта.

– Джоу, – встревоженно спросила она, – тебе не кажется, что ты слишком много куришь? Я имею в виду твое сердце…

– А что мое сердце?

– Твое кровообращение.

– Что мое кровообращение?

– Ты говорил мне, что у тебя плохое кровообращение, сердце…