Она размахнулась и отвесила ему смачную пощечину.

— Ты не откажешься, Николас. Только ты. Она опять лгала. Ее отец сам как-то признался, что подумывал о таком ходе. Но думать не значит делать. Ее отец явно преувеличивал. Он всего лишь хотел того, чего и она, — вернуть Шенстоун.

Черт бы побрал дурацкий пожар. Никто бы никогда не нашел ту комнату. Поджог был совершенно необдуманным поступком. Если бы она посчитала, что от комнаты исходит угроза, она бы сразу убрала из нее все свидетельства чьего-то пребывания там.

Она могла бы предотвратить все события» просто убравшись в комнате, после того как ее; покинул обитатель.

Она виновата во всем. Она надеялась, что все само собой образуется, в то время как ее жизнь оказалась похожей на ряд доминошных костей, падение одной из которых влечет за собой шквал падений, связанных друг с другом.

Теперь Николас считал ее способной на убийство, а значит, вынудит покинуть Шенстоун.

Но нет… должен же быть какой-то выход. Николас просто все выдумал.

Однако разве ей не показалось, что она почувствовала руку на своей спине за мгновение до того, как упала?

Нет… в такое было слишком трудно поверить… В такое отчаяние. Оно просто не имело смысла, ведь он постарался все оставить как было.

Они только желали его ухода. Его уход был их единственным намерением, единственной целью.

Теперь у нее оставался только один выход — найти волшебную палочку и заставить Николаса исчезнуть.

Она рассчитывала, что у нее будет время, чтобы осуществить его исчезновение. Теперь времени больше не оставалось. Ей было некогда рассуждать или проявлять осторожность. Или пытаться сохранить все в тайне.

Нужно было действовать немедленно.

Она встала с кровати, опустилась на колени, вытащила из-под кровати вторую коробку с бумагами Уильяма, опрокинула ее на пол и вновь принялась за чтение.

Здесь были свидетельство о браке, информация о приданом, подробности союза, заключенного с единственной целью родить наследника, которого так хотел Уильям. Зачем?

Уильям и Дороти не испытывали друг к другу страсти и каких-либо чувств. Скорее почти так же, как поступила сама Элизабет, Дороти заключила с мужем сделку: ее тело за его сына. Шенстоун и все его удобства получала жена, родившая Уильяму наследника.

Поражало сходство союза Элизабет и Уильяма с его первым браком. Уильям тогда был уже не очень молод, а Дороти не очень стара.

Записки от многих лондонских врачей в очень обтекаемых фразах сообщали, что проблема, из-за которой они не могли зачать ребенка, заключалась не в Дороти.

Бедная, бедная Дороти. Но нигде среди бумаг не упоминалось, что Дороти могла забеременеть от другого мужчины. Никаких дневников. Никаких любовных писем. Никаких документов или упоминаний о чем-то необычном.

Просто сухие указания Уильяма, требующие обратить внимание на некоторые вещи. Приглашения на обеды и мероприятия. В театры, оперы. На маскарад, что казалось немного фривольным в отношении Уильяма.

Несколько фотографий. Дороти, выглядевшая старше своих лет в платье со слишком большими буфами на рукавах и подолом до пола. Уильям с редкими волосами на голове, но длинными усами, одетый в жесткий сюртук и невозмутимо облокачивающийся на колонну.

Какие-то записи об истории Шенстоуна. Набросок фамильного древа. Уильям был очень щепетилен. В коробке находились бумаги, касающиеся только Дороти. Элизабет могла предположить, что в оставшейся коробке будет все об их совместной жизни.

Настало время ее принести.

Теперь ее не беспокоило, кого она может встретить на пути. От Джайлса, попавшегося навстречу, она просто отмахнулась.

Пятнадцать минут спустя все оставшиеся бумаги были разложены на полу вокруг нее. Еще через два часа стало ясно, что вся работа была выполнена ею впустую.

В бумагах Уильяма не было ничего, позволяющего опровергнуть право Николаса на получение наследства.

— А вот и мы, вот и мы, — пропел отец Элизабет, когда они с Питером вошли в дом. — Элизабет! Где ты?

вот и ты. Что за денек. Пойдем в библиотеку, мне нужно многое тебе рассказать.

— Единственное, что я хочу знать, — сколько ты истратил.

— Ах… Вот как… Моя дочь — скептик, Питер. Разве я не готов был побиться об заклад, что она скажет нечто подобное?

— Было такое. Я недооценил внимание Элизабет к деталям.

— Мы спасли положение, Элизабет. Сегодня я разговаривал с Красновым, и он уверил нас, что компания находится в каких-нибудь двадцати фатомах[3]. от нефтеносного слоя. Если мы сделаем небольшое капиталовложение сегодня, завтра мы проснемся миллионерами. Давайте выпьем за это. — Он схватил колокольчик и позвонил. — Джайлс! Принеси всем бренди.

— Хорошо, сэр.

Элизабет не хотелось омрачать отцовскую радость; он так долго ждал, чтобы его инвестиции начали приносить результаты. Да и Краснов заслуживал доверия.

Питер был в Лондоне с ее отцом; он должен знать Краснова. Значит, дело и впрямь не было таким безнадежным, как она всегда считала.

Конечно, напрашивался вопрос: что компания будет делать с нефтью, которую она найдет? Нужно было обеспечить хранение и перевозку, но ее отец никогда не задумывался о своем следующем ходе, не говоря уж о долговременных планах.

— Позовите Виктора, чтобы он присоединился к нам, — сказал отец, когда Джайлс принес поднос. — И Николаса.

— Хорошо, сэр. — Джайлс поставил поднос на стол.

— Господи, какой непоколебимый человек, — проговорил отец Элизабет. — Именно такой идеально подходит на роль дворецкого. Всегда знает, что надо делать. Что ж, начнем. За компанию. — Он поднял свой бокал. — Когда мы найдем нефть, мы создадим совместное предприятие и откроем представительства в Москве и в Лондоне, затем заключим контракт с перевозчиком для доставки припасов сюда. Нет, еще лучше, мы организуем и наладим линию доставки. Построим собственное нефтехранилище. Когда мы найдем нефть, возможно нашей компании не будет предела. И все благодаря моей дорогой дочери, ее щедрости и вере в нас.

Он поклонился Элизабет.

— За тебя, моя девочка. — Он выдохнул, залпом осушил бокал, и выражение неземного счастья появилось на его лице. — Все просто прекрасно, великолепно. Питер позднее тебе подробнее расскажет. Кстати, не было никаких новых известий о сумасшедшем, без разбора убивающем людей. Представляете? На протяжении двух или трех недель монстр не показывает носа и ни на кого не нападает. Беспокойство оказалось напрасным. Теперь его никогда не поймают. Он получил то, что хотел, и пропал. Теперь ты, Элизабет, расскажи, как у тебя дела?

— Вкратце? Итак, Николас утверждает, что не он притворялся привидением прошлой ночью. Он также считает, что один из нас пытался его убить в подвале во время пожара. Так что, возможно, маньяк находится здесь.

Ее отец выглядел ошарашенным.

— Боже. Никогда не говори такое, даже в шутку. Где же тогда Николас? Почему бы ему не взглянуть нам в глаза, а затем выкинуть из Шенстоуна?

— Я здесь, — сказал Николас с порога комнаты. — И я скажу вам почему: уж лучше пусть вы все будете перед моими глазами, чем я повернусь к вам спиной.

— Что ж, утешительное заключение.

— Ты практически сказал, что один из нас и есть маньяк. Николас вновь подает пример великодушного хозяина. С другой стороны, мы все здесь присутствуем для блага Элизабет, следовательно, ничто другое не имеет значения. Пожар был случайностью, а то, что мы слышали прошлой ночью… возможно, нам вообще все показалось.

— Верно, — согласился отец Элизабет. — Поэтому давайте выпьем еще по рюмочке и забудем все плохое.

— Нам показалось? — с отвращением пробормотала Элизабет, наблюдая, как отец наливает себе очередную порцию.

— Мы все такие выдумщики, — колко сказал Николас. — Поэтому закончится все, как в сказке: и жили они счастливо в Шенстоуне до конца дней своих.

— Выпей бренди, — предложил отец Элизабет, игнорируя сарказм и протягивая ему бокал. — А вот и Виктор. Входи, мой мальчик, и давай выпьем за удачный день.

— Что означает, он потратил деньги, — сказала Элизабет. — Но так и не сказал сколько.

— Вот и оправдание всех страданий, — напомнил ей Николас, принимая бокал из рук ее отца. — Которое мы празднуем моим лучшим бренди.

— Лучшим бренди Уильяма, — поправила его Элизабет.

— За деньги можно купить все, — сказал Виктор ее отцу. — Преданность, оружие, правительства… Когда случится революция, какой прок вам будет от ваших нефтяных скважин?

— Не слушайте его бунтарский романтизм, — посоветовал Питер. — Тот факт, что Виктор сейчас с нами, а не в ссылке рядом со своими соратниками, красноречиво говорит о том, что он умеет только разглагольствовать. Возьми бокал, мой дорогой человек, и выпьем за твою лояльность.

— Вот когда государство заберет у вас все ваши скважины, посмотрим, чья возьмет, Питер. Твой аристократический племянник будет последним из вашего рода, кто взойдет на престол, клянусь тебе. — Виктор метнулся в угол, где уселся и стал задумчиво глядеть сквозь стеклянные двери.

— Боже, привидения и уроки по революционной теории… и все в один день, — весело сказал отец Элизабет. — Вот вечерок выдался. Именно такие вещи делают визиты в Шенстоун незабываемыми. Ну, я пойду, пожалуй, закроюсь в кабинете со своими бумагами. Кто-нибудь желает ко мне присоединиться? Виктор, пойдем со мной. Расскажи мне, каким образом я потеряю свои деньги в случае свержения правительства.

— О чем бы нам поговорить? — спросил Питер, провожая взглядом отца Элизабет и Виктора.

— Может быть, о преимуществах родства с царской семьей? — предложил Николас.

— Если послушать Виктора, — проговорил Питер, — то никаких преимуществ нет. Возможно, мне стоит принять его философию, и тогда революция освободит меня. Но освободит для чего? Я точно не смогу стать рабочим. Я воспитан в атмосфере богатства и комфорта, и если Виктор считает, что все перейдет в руки посменного правительства, то он еще больший романтик, чем отец Элизабет со своими нефтяными скважинами. А по улицам потечет кровь, словно нефть.