Тия Дивайн

Жажда наслаждений

Пролог

Лондон, Англия

Зима 1896 года

Одетый в лохмотья человек, не имеющий ни крова, ни средств к существованию, жевал заплесневелый хлеб и пытался укрыться от дождя, вжимаясь в угол дома. Актерская игра была настолько великолепной, что ни один из прохожих не обращал на него внимания.

Момент был подходящим. Все должно завершиться именно здесь. Он проделал неблизкий пусть, однако теперь он готов со всем завязать и наконец-то выйти на свет, после того как провел большую часть жизни в тени, подбираясь к неизведанному.

Он ждал, и его терпение было бесконечно, как Вселенная, и бездонно, как глубокий колодец. Для достижения цели он все, как правило, планировал заранее и обеспечивал полный контроль над ситуацией. При всей рискованности его жизни он всегда принимал необходимые меры предосторожности. Сегодня наступил решающий момент — он просто ждал заранее условленного знака, сигнала, — и все будет кончено.

Кончено… Страшная мысль. Нет, нет… Это только начало, как прошептала его мать на смертном одре: «Заяви свои претензии на наследство. Не отвергай того, что по праву принадлежит тебе». Но ему ничего не принадлежало. В своей жизни он избегал всего, что могло подчинить его. Ему была нужна независимость, свобода передвижения — вот на что он претендовал, всегда помня о постоянном риске, которому подвергалась его жизнь.

Он лежал в грязном углу, пытаясь укрыться от дождя, и ждал, ждал, ждал с бесконечным терпением изгоя, который знает о несправедливости жизни.

Каждые пять минут он поднимал голову, будто моля дождь прекратиться, выискивая сквозь водяные струи знак того, что его связной уже близко.

Похожие на привидения тени, согнувшись в три погибели, двигались сквозь ливень в поисках укрытия от непогоды. Иногда, пробиваясь через грязь и неистовство бури, тьму пронизывал свет из открытой двери или от фонарей на экипажах.

Скоро, уже скоро… нечего бояться — все под контролем. Еще совсем немного до… до…

Сейчас?..

Он глубоко дышал, ощущая запахи дождя, грязи, лошадей. Вот оно… Проявляя обычную осторожность, он выждал еще одно мгновение…

Низко пригнувшись, чувствуя вонь своего немытого тела, гниющего хлеба и легкий аромат ладана, он выглянул из-за угла. Длинная тень подходила все ближе, помахивая кадилом, запах от которого становился все сильнее и сильнее…

…знак, сигнал…

Сейчас…

Когда он распрямился, раздался полный ужаса крик…

Не-ет!..

Зловещий звук падающего тела. Удаляющиеся шаги…

Истекающий кровью человек лежал на улице, а вокруг неистово шипели рассыпавшиеся из кадила угли. Аромат ладана постепенно смывался дождем…

…нет времени остановиться, убедиться…

«Проклятие… нож… надо подобрать — черт — снова выронил… надо убираться!» — в спешке думал он.

Дробные шаги, голоса: «Там — бродяга — за ним…»

«Проклятие, проклятие… Скотланд-Ярд…» — Мысли перебивали друг друга.

«Там!» Звук свистка, толпы людей, стекающиеся из-за углов, из дверей, отовсюду. Топот ног, силуэты со всех четырех сторон, старающиеся загнать его в угол…

Крики в ночи. «Стой!.. Стоять!» Выстрел, второй, третий… звуки поглотились туманом и дождем. Две дюжины констеблей собрались под фонарем, где его видели последний раз. Он же победно наблюдал за ними издалека. Как будто бы смертные могли его остановить.

Его ничто никогда не могло остановить. Его называли Туманом за невероятную способность растворяться в воздухе.

На этот раз он уносил с собой драгоценности русского царя стоимостью в несколько тысяч фунтов стерлингов.

Глава 1

Шенстоун Эксбери, Англия

Неделю спустя

Не стоит приходить по ночам.

Необходимо быть крайне осторожной и приходить днем, ведь неизвестно, кто может рыскать во тьме.

Пища была не так важна. Главное — безопасность.

И еще: она должна была всему верить.

Она поначалу сопротивлялась, но выбора не было. И не было смысла о чем-либо расспрашивать.

Ежедневно спускаясь по лестнице в потайную подземную комнату с узелком еды в руках, она: ощущала себя героиней средневекового романа.

— Ты здесь? — прошептала она, нащупывая в темноте дверь.

Из одного из темных углов явилась тень, как происходило уже на протяжении четырех дней.

— Ш-ш… не стоит говорить даже шепотом, милая девочка.

Тень приняла узелок с едой из ее протянутой руки.

— Может быть, стоит зажечь хотя бы маленькую свечку… сегодня безопасно… — рискнула предложить она.

— Нет, нет. Сегодня не надо. Я думаю, через день-два я смогу уйти, и тогда все станет по-прежнему.

— Станет ли? — пробормотала она.

— Моя дорогая Элизабет…

Она немного опешила от обвиняющего тона, каким было произнесено ее имя. Все будет по-прежнему. Все будет даже лучше, несмотря на то что ее муж был мертв и время ожидания истекло.

Но сейчас все было очень неопределенно.

— Сейчас от нас ничего не зависит. Никто не знает, что я здесь. Все будет как прежде.

— Я тебе верю, — прошептала она. Она действительно верила. Он был единственным, кому она могла верить.

Сегодня впервые прозвучало обещание прежней спокойной жизни. Для нее оно тоже что-то значило.

— Еще совсем немного, Элизабет, и все будет как раньше.

«А мне, конечно, нужно просто ждать», — язвительно подумала она. Ей всегда приходилось ждать. И всегда — реализации планов других людей.

Однако она сама вырыла себе яму и не собиралась ни от чего отказываться. В возрасте семнадцати лет она стала невестой овдовевшего Уильяма Мейси, графа Шенстоуна, с единственной целью войти в высшие круги общества, где вращались знатные особы.

Элизабет сознавала, что Уильям Мейси хотел сына и что она прекрасно подходила стареющему кобелю: привлекательная, молодая, неопытная, покорная девственница.

Она надеялась, что Уильям рано или поздно преставится, однако пришлось ждать долгих семь лет, пока он наконец умер от сердечного приступа во время очередной тщетной попытки зачать ей ребенка.

Ей и сейчас приходилось ждать.

— Я так устала от ожидания, — пробормотала она.

— Осталось недолго. Предстоит лишь небольшая отсрочка.

Как и все прежние отсрочки, подумала она с раздражением. Но зачем вспоминать прошлое? Возврата не будет. Она знала наверняка. К тому же было дано обещание.

Она решила переменить тему:

— Я снова должна покинуть тебя?

— Должна. — Тот же неумолимый тон, который последние четыре дня предостерегал ее, что любые вопросы и проявления симпатии не приветствуются и ответов ждать не стоит.

Женщины созданы для того, чтобы ждать…

— Итак, ты отправляешься сегодня ночью?

— Именно так. Но скоро я вернусь. Еще одно обещание?

— Хорошо. — Она старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Когда-нибудь ответы все же будут даны. Она на мгновение задержалась в дверях, но не смогла ничего увидеть в темноте.

— Элизабет?..

Создавалось впечатление разговора с привидением.

— Да?

— Есть какие-нибудь вести от нотариуса?

— Никаких, — прошептала она.

— Хорошо… — Как будто шелест листвы пронесся над ухом. Она это услышала или ей показалось? Тьма позади нее была непроницаемой.

Таким же непроницаемым казалось настоящее: когда ее непостоянный высокородный возлюбленный покинет ее в очередной раз, ничего в жизни не будет иметь смысл. Он ни за что не женится на простолюдинке.

Что ж, так тому и быть, с решимостью подумала она, осторожно пробираясь по темному туннелю, ведущему из погреба. Сожалеть все равно бесполезно. И тем более о ее замужестве с Уильямом.

Она толкнула железные двери, закрывающие вход в погреб, и вышла в сад. Никто, кроме нее, не знал о тайном ходе; двери находились вровень с землей и всегда были прикрыты ветками и виноградными лозами.

— Мэм…

Хриплый голос старого садовника прозвучал настолько неожиданно, что она набросилась на него:

— Уоттон! Ты меня испугал до полусмерти!

— Не хотел ничего подобного, мэм. — Он пригнул свою седеющую голову, будто не мог или не смел смотреть ей в глаза. — Просто увидел, как вы прогуливаетесь, и подумал, что могу быть чем-то полезен.

— Ничем. Мне ничего не нужно, Уоттон. Я просто гуляла. — С чего она вдруг пустилась в объяснения? Нужно немедленно прекратить. — Спасибо.

Уоттон кивнул. Пять или шесть лет назад муж Элизабет нанял этого странного скрюченного старика, умеющего выращивать растения и возиться в земле, что сделало его незаменимым работником, несмотря на немощь и причуды.

Однако сегодня он просто слонялся по саду, испугав ее. Но он совсем не бездельничал: она была слишком взволнованна и поэтому не могла четко мыслить. Ее сбили с толку обещания…

Собравшись с мыслями, Элизабет снова превратилась в хозяйку поместья.

— Что-нибудь еще, Уоттон?

— Нет, мэм. — Он вновь склонил голову и побрел в противоположном направлении, передвигаясь медленно, как слон.

Ничего особенного не произошло. Среди веток и виноградных лоз невозможно было что-либо рассмотреть. Нужно успокоиться. Уоттон просто-напросто встретил Элизабет в неподходящее время и в неподходящем месте.

К тому же скоро все будет по-прежнему, и тогда уже ничего не будет иметь значения.

Так было обещано. И она верила.

Врага следует знать в лицо. Николас жил согласно этому принципу.

Неизвестно, кто может оказаться твоим врагом.

Им мог оказаться даже отец. Перед смертью мать Николаса рассказала, что его отец, младший брат графа, завел интрижку с графиней, за что был сослан на бескрайние просторы России[1]

Известие потрясло Николаса, ведь если бы его отец не поддался искушению, то все могло быть иначе, он мог бы родиться в другом месте и вести совершенно другую жизнь. И, что хуже всего, его отец теперь казался обычным человеком, подверженным ошибкам, хотя до рассказа матери он был для Николаса непогрешим. И никакие титулы в мире не могли уже изменить его мнение об отце.