Мужчины сочувственно посмотрели на меня.

— Через три дня. Может быть, через четыре. В настоящее время мы должны быть очень осторожными. У немцев везде есть глаза и уши. Мы не хотим подвергать вашего мужа еще большей опасности. Он уже достаточно пожертвовал для своей Родины.

Я кивнула и поблагодарила мужчин за то, что они приехали. Они молча выпили свой чай и ушли.

— Мы сделаем все, что возможно, чтобы помочь вам, если понадобится, — сказал один из них и вытащил лист бумаги из кармана. — Это адрес одного портного в Париже. Он наш связной. Если вы захотите нам что-нибудь сообщить, обратитесь к нему или напишите ему письмо такого содержания: «Заказ на три рулона льняного полотна». А мы посмотрим, что сможем сделать.

С этими словами он попрощался со мной. Вскоре черная машина выехала со двора. Я еще какое-то время постояла на улице, пока не почувствовала, что мои ноги онемели.

Я вернулась назад, в кухню, и опустилась на стул. Я боялась даже представить себе, как Мадлен и Мария воспримут эту новость. Особенно моя дочь, которая выплачет все глаза. Да, Дидье не был мертв, но он стал калекой. Он никогда больше не сможет играть с ней, никогда не пойдет с ней на прогулку. Я расплакалась, когда осознала, чем он пожертвовал.

На следующее утро я сообщила Мадлен эту новость. Она восприняла ее без малейшего волнения. Как и прежде, она молча смотрела в окно, словно мои слова можно было пропустить мимо ушей.

Мария же отреагировала так, как я и ожидала. Она горько плакала, и даже обещание, что ее папа скоро вернется, не могло ее утешить.

Через три дня большая черная машина снова подъехала к замку. Мужчины, которые привезли Дидье, были не очень похожи на санитаров.

Он не только потерял обе ноги до колен, взрывом повредило также часть его лица. Только его глаза, такие же, как у Лорена, по-прежнему были прекрасны.

Мужчины занесли Дидье в комнату, которую я приготовила для него, и оставили мне немного лекарств. Раны большей частью уже зажили, но у Дидье были ужасные фантомные боли в ногах, отчего он часто кричал по ночам.

Я, немного смущенная и растерянная, стояла перед ним.

— Ты должна развестись со мной, — внезапно сказал он с такой злостью, что я даже испугалась. — Как ты видишь, теперь я просто обрубок.

— Ты мой муж, и мы рады, что ты снова с нами.

— Глупости! — крикнул Дидье. — Никто в этом доме не радуется тому, что я снова здесь! Я буду колодой у тебя на ноге. Будет лучше, если ты снова сбежишь, как уже однажды сделала.

Эти слова ударили меня больнее, чем пощечина. Я удрученно смотрела на Дидье. В нем говорили горечь и отчаяние или же он на самом деле был обо мне такого мнения?

Я должна была что-то ему ответить, но увидела в его глазах только злобу. Что бы я ни сказала, его это не успокоит.

— Немного позже я приду снова, — произнесла я холодно, сохраняя самообладание. — Тебе нужно просто позвонить, если что-то понадобится.

С этими словами я повернулась и ушла. Несколько секунд спустя что-то громко ударилось о дверь и с дребезгом покатилось по полу.

Я вздрогнула и, трепеща всем телом, закрыла глаза. Мы с Дидье никогда не ссорились — а теперь он чем-то швырнул в меня! Слезы разочарования хлынули у меня из глаз. Неужели отныне всегда будет так? И с чего вдруг он стал упрекать меня в том, что я сбежала? Он ведь сам предложил мне свою помощь! Не следовало ему этого делать. Я, вне себя от гнева, уже хотела броситься в комнату и сказать ему в лицо то, что я об этом думала, однако в последний момент обуздала себя и убрала руку с ручки двери.

«Он в ярости из-за того, что случилось, — сказала я себе. — Может быть, будет лучше, если я оставлю Дидье на некоторое время в покое, а затем докажу ему, что я и дальше буду оставаться с ним — именно так, как обещала перед алтарем при венчании».

Я сообщила свекрови о том, что Дидье приехал, но она не удостоила меня даже взглядом и не проявила никакого волнения. В тот момент я решила, что это даже к лучшему, учитывая настроение, в котором сейчас пребывал Дидье.

Зато моя дочь была исполнена решимости увидеть его.

— Сокровище мое, может быть, тебе лучше немного подождать? Папа устал, он должен отдохнуть с дороги.

Мария подчинилась, но я знала, что мне придется впустить ее к нему в тот же день. Моя дочь обеспокоенно посматривала на часы и все время спрашивала, отдохнул ли папа.

В конце концов уже после обеда мы вместе с ней поднялись к нему наверх. Мария надела свое лучшее платье и красиво причесала волосы. И впервые мне стало понятно, что пройдет совсем немного времени и моя маленькая девочка станет настоящей женщиной. Еще пару лет — и парни будут оборачиваться и смотреть ей вслед.

Мария, помедлив, постучалась в дверь. Никакого ответа не последовало. Может, Дидье спал? Я подбодрила ее, чтобы она вошла и посмотрела на него.

Когда Мария открыла дверь в комнату Дидье, я увидела, что он не спит. Я раздумывала о том, следует ли мне войти к нему вместе с ней, когда услышала его крик:

— Исчезни, я не хочу тебя видеть!

— Но папа! — испуганно воскликнула Мария, в ответ на что он завопил:

— Пошла вон! Исчезни наконец!

Немного погодя Мария, плача, выскочила из двери прямо в мои объятия.

— Папа больше не любит меня, — пожаловалась она, рыдая.

Я крепко обняла ее и прижала к себе. Через щель в двери я видела, как Дидье отвернулся к окну и замер, уставившись в него. Что же сделала война с этим когда-то нежным и ласковым человеком?

После того как Мария немного успокоилась, я вышла из замка и немного прогулялась по снегу, чтобы обрести возможность снова здраво мыслить.

Что же теперь будет? Судя по тому, как вел себя Дидье, следовало ожидать, что он будет отказываться от еды и не захочет видеть никого из нас. Вероятнее всего, он прогонит и врача. Но ведь кто-то же должен за ним ухаживать! Я не имела ни малейшего представления о том, что нужно делать с такими больными, как он.

Мороз щипал мое лицо и без усилий проникал через одежду, но это меня не беспокоило. У меня в душе бушевала буря, но вместе с тем я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Прошло всего несколько часов, как Дидье вернулся в замок, но я уже поняла, что он стал совершенно другим человеком, словно в него вселился демон. Что же мне делать, что?

Прежде чем я сообразила, куда иду, я уже стояла перед склепом. Оба ангела как всегда хмуро смотрели на меня сверху вниз, даже белые шапки снега, лежавшие на их головах и плечах, ничего в них не изменили. Я открыла решетку, которая зимой скрипела гораздо громче, и, несмотря на то что внутри уже не горела лампадка, нашла саркофаг Лорена. В кармане пальто я всегда носила пару коробков спичек на тот случай, если мне захочется тут побывать. Я зажгла лампадку и положила руку на каменную плиту, на которой было выбито имя моего возлюбленного.

— Твой брат снова дома, — тихо прошептала я. — Война полностью изменила его, и я не знаю, как я должна его встретить. Он всегда был таким милым, но сейчас ведет себя, словно демон.

Разумеется, я не получила никакого ответа, и даже в моем воображении не прозвучал голос Лорена. Однако, пока я сидела рядом с его саркофагом, мне в голову вдруг пришла мысль: Дидье прав. Я убегала, вместо того чтобы бороться. Из Индокитая, из Гамбурга, из Берлина. Я всегда убегала. Теперь с этим покончено. Пришло время бороться. То, что уже случилось, я не могла изменить, но сейчас я повернусь и буду смотреть волку в глаза. Я покажу ему, что не дам одержать надо мной верх.

Вечером я снова заглянула к Дидье. Я не хотела, чтобы он оставался наедине со своей судьбой, и, кроме того, ему нужно было сходить в туалет, а мне надо было смазать кремом его культи и перевязать их.

На этот раз я была готова к ругательствам и даже к оскорблениям, которые Дидье мог обрушить на мою голову.

— Ты все еще здесь? — Так он поприветствовал меня, даже не взглянув в мою сторону.

— Да, это я, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как ни в чем не бывало.

На самом деле этот упрек больно ранил меня, но я твердо решила, что не выйду из комнаты, пока не помою Дидье и не приготовлю его ко сну. Кроме того, он должен был хоть что-нибудь поесть. К этому я его принудить не могла, но, может быть, его организм заставит его это сделать.

— Тебе на самом деле не нужно за мной ухаживать, — сердито проворчал Дидье, даже не взглянув на меня, когда я поставила на комод поднос с едой и стала наполнять водой тазик для мытья.

Его взгляд по-прежнему был устремлен в окно, за которым постепенно сгущались вечерние сумерки.

— Лучше всего оставьте меня все в покое, чтобы я смог умереть.

— Нет, — возразила я, — мы не оставим тебя в покое. Особенно я и твоя дочь.

Дидье насмешливо фыркнул.

— Моя дочь… Это дочь Лорена. Ты что, уже забыла об этом?

— Нет, не забыла. Но ты тот человек, которого она называет папой и который всегда был примером для нее. Во всем, что касается привязанности и заботы, ты ее отец. Меня ты можешь послать куда угодно, но не Марию. Ты это понял? И больше не смей кричать на нее.

Некоторое время мы смотрели друг на друга так, что могло показаться, будто мы готовы убить друг друга взглядами. Но затем я заметила, что в глазах Дидье появились слезы и его нижняя губа задрожала. В следующий миг он горько заплакал. Я не знала, стоило ли мне подойти к нему, но все же села рядом с ним на край кровати и обняла его. К счастью, Дидье разрешил мне это сделать, и я держала его в объятиях до тех пор, пока он не успокоился и не смог уснуть. Все будет хорошо, я это знала. Как бы тяжело нам ни было — все будет хорошо.

25

Мелани была рада, что в это время на автобане было мало машин. Дорожные ограждения пролетали мимо нее, а размытые пейзажи исчезали в тумане. Она хотела заставить себя ехать медленнее, но ей это не удавалось.