Она бросила на мою мать ледяной взгляд, когда та ей поклонилась.

— Я думаю, что ты и не вспомнила бы обо мне, если бы твой муж не умер, — начала bà хриплым строгим голосом. — Но так уж получается, что все происходит, как хотят боги. В конце концов любое высокомерие когда-нибудь бывает наказано.

Я не знала причины плохих отношений между матерью и бабушкой, однако чувствовала, что это как-то связано с моим отцом. Maman вышла замуж за мужчину, занимавшего более высокое положение в обществе, чем она. Может быть, это было его желанием, а может, желанием его матери, чтобы моя maman порвала со своей семьей и не поддерживала с ней никаких связей.

Поскольку моя бабушка со стороны отца отказалась пустить к себе свою невестку, моя мать теперь полностью зависела от той семьи, из которой происходила.

— Собственно говоря, я не должна была пускать тебя к себе после того, как ты поступила со мной. Однако в твоих жилах течет моя кровь и кровь твоего отца, и я прогневила бы своих предков, если бы отказалась заботиться о тебе. Как бы там ни было, от твоего брака появился ребенок, так что я не могу назвать его бессмысленным.

От таких злых слов моя мать, казалось, становилась все меньше и меньше, а тем временем bà обратила взор на меня.

Меня неприятно поразила сцена, которую я вынуждена была наблюдать, так как я привыкла видеть, как моя мать раздает приказы или мило болтает с кем-то. То, что кто-то может грубо отчитать ее, до сих пор не укладывалось у меня в голове, потому что даже мой отец обращался с ней очень уважительно и любезно.

То, что бабушка так обошлась с моей матерью, обидело и разозлило меня, и мне было трудно это скрыть.

Bà какое-то время внимательно рассматривала меня, а затем сказала:

— К счастью, ты мало похожа на своего отца. Скорее, ты удалась в наш род. Твоя мать когда-нибудь рассказывала тебе обо мне, пока вы жили в красивом доме?

Я взглянула на свою maman, которая немного дрожала. Ей явно было очень трудно держать себя в руках.

— Рассказывала, — ответила я, и это не было ложью.

Бабушка, казалось, не поверила мне. Она насмешливо фыркнула и сказала:

— Твоя дочь, кажется, испытывает к нам больше уважения, чем ты! Она держится своей матери и принимает ее сторону.

Maman заплакала:

— Прости меня! Я так сожалею! Ты же знаешь, как все было. Я так его любила!

Бабушка отмахнулась:

— И вот теперь ты видишь, до чего довела тебя такая глупость, как любовь! Я сразу сказала тебе, что ничего дельного из этого не выйдет. Он был слишком хорош для тебя. Тебе надо было послушаться меня и выйти за парня, которого мы тебе подыскали. И ты не должна была отдаляться от своей семьи. Тогда тебе не пришлось бы сейчас выть!

Моя мать горько рыдала, однако это не разжалобило бабушку. Она снова повернулась ко мне:

— Надеюсь, что ты умеешь хорошо и упорно работать. Я не думаю, что тебя научили чему-то путному, однако ты, похоже, не глупа. Покажи-ка мне свои руки!

Я протянула ей ладони. Бабушка взяла их в свои и что-то презрительно прошипела. Я, со своей стороны, почувствовала, что руки у нее такие же крепкие и жесткие, как и сердце.

— У тебя подвижные пальцы. Это хорошо. Будешь помогать мне шить.

— Но я не умею шить.

— Значит, научишься.

Она отпустила мои руки, и по ее взгляду было понятно, что она не потерпит никаких возражений.

— А это кто? — спросила bà и указала на Тхань, которая с испуганным видом стояла у двери. — Это тоже твой ребенок? Что-то она не похожа ни на тебя, ни на твоего мужа.

— Это не мой ребенок, а…

Я видела, что моя мать чуть не сказала «служанка», но она понимала, что это вызвало бы еще больше насмешек со стороны ее матери.

Это было очень невежливо, однако я ни в коем случае не хотела, чтобы bà продолжала насмехаться над maman, поэтому поспешила вмешаться:

— Это Тхань. Она сирота, которую мы приняли к себе.

Моя бабушка окинула меня гневным взглядом, но этот взгляд смягчился, когда я не отвела глаз.

— Так-так, сирота. Я никогда бы не поверила, что семья из высшего общества возьмет к себе девочку с улицы.

Она кивком подозвала Тхань к себе. Та робко подошла ближе.

— А что случилось с твоей семьей? — спросила бабушка.

Тхань едва могла говорить.

— Они умерли, — с трудом произнесла она хриплым голосом.

— Рассказывай! — потребовала bà, и Тхань, взяв себя в руки, поведала о своем отце, матери и о ее тихой смерти.

— Тебе пришлось нелегко, но все же ты до самого конца хранила верность матери. А это качество я ценю очень высоко. — Бабушка снова взглянула на maman. — Как бы там ни было, ты привела с собой двух человек, которые понимают, что такое семья. Это хорошо.

Она еще какое-то время наслаждалась отчаянием дочери, а затем повернулась к Тхань:

— Поскольку мне может помогать лишь одна из вас, другой придется искать себе работу. Если ты занималась ловлей рыбы, значит, сможешь сажать рис на полях. Один мой знакомый владеет несколькими рисовыми полями рядом с городом, и ему всегда нужны помощники. Если ты будешь беречься змей, то сможешь зарабатывать неплохие деньги, которые нужны семье. С этого момента ты наша, при условии, что ты будешь уважать наш род.

Тхань поспешно кивнула и посмотрела на меня. Я улыбнулась ей, но тут же быстро отвела взгляд и снова стала смотреть перед собой.

Бабушка больше не обращала на нас внимания. Ей недостаточно было тех слез, которые пролила ее дочь, и она сказала ей:

— Ты будешь вести домашнее хозяйство. И отвечать за уборную. А я смогу брать больше заказов и зарабатывать больше денег для своей неверной дочери.

Чистить уборную — это было самое большое оскорбление для моей матери, которое только можно было себе представить. Но она больше не плакала, а молча выносила свой позор. Bà, казалось, этого и ожидала, потому что с довольным видом кивнула:

— Я покажу вам, где вы будете спать. Дом у меня маленький, но сейчас в нем не живет никто, кроме меня, так что у меня найдется место для всех вас.

Мы засеменили вслед за бабушкой: мама впереди, а Тхань и я за ней.

Дом был действительно очень маленьким, но не таким жалким, как хижина, в которой обитала Тхань со своей матерью. У моей подруги был довольный вид, хотя бабушка изрядно ее напугала. Моя мать снова превратилась в бледную тень, и больше по ее виду ничего нельзя было понять. А я не знала, что чувствую. Дом был темным, а бабушка оказалась такой женщиной, которой следовало опасаться. Мое будущее виделось мне неопределенным, как никогда раньше. Мечтам об учебе в университете и о путешествиях тут, казалось, места не было.

Bà с удовольствием мстила моей матери за то, что та отвернулась от нее и ее мира. Мать получила комнатушку еще меньше, чем у меня и Тхань, — это, собственно, был чулан, где хранились метлы и веники.

— Это для того, чтобы ты снова научилась смирению по отношению к своей семье. Своей настоящей семье.

Моя мать молча подчинилась, потому что ей не оставалось ничего иного.

Тхань и мне в этом смысле повезло больше. Нашей комнатой стал чердак, и, таким образом, мы получили самое большое помещение в доме. Там стояли мешки, в которых хранился рис и другие припасы. Когда окно на фронтоне было открыто, мы могли смотреть на джунгли, покрывающие горы, и нам были видны также рисовые поля, в которых отражалось небо.

В первый вечер мы с Тхань сидели перед окошком и наблюдали за тем, как грязное светло-серое небо превращалось в прозрачную черноту.

— Как ты думаешь, здесь тоже будут стрелять? — спросила я у Тхань, потому что вокруг было так тихо, что невозможно было представить себе никаких восстаний.

— Нет, не будут. Этот квартал называется «город мира». Самое волнующее событие, которое здесь может произойти, — это если осел своим хвостом прихлопнет москита.

— Значит, будем надеяться, что все останется так, как есть.

Вид гор и джунглей, сначала покрытых белым туманом, а затем поглощенных темнотой, до сегодняшнего дня запомнился мне больше, чем многое из того, что произошло потом. Это был последний день, когда мне было разрешено оставаться ребенком.

Следующие несколько месяцев я почти не выходила из швейной комнаты своей bà. Она учила меня шить, ругала, если я допускала какую-то ошибку или портила материю, уколов иголкой палец. Это случалось довольно часто, и бабушка вскоре стала сомневаться в том, действительно ли я гожусь для такой работы. Но поскольку я очень старалась и не жаловалась, когда из ранок капала кровь, она стала относиться ко мне внимательнее и через некоторое время даже начала поручать более ответственную работу.

Время от времени у меня появлялась надежда, что к нам хотя бы по ошибке забредут француженки в своих красивых нарядах. Мне хотелось посмотреть на платья, которые были такими мягкими и ткань которых казалась текучей, словно вода, омывающая камни в бассейне реки. Однако tây не заглядывали в эту местность. Зато здесь бывало много крестьянок, уличных торговок, и некоторые из них проделывали довольно дальний путь, чтобы перешить или перелицевать поношенные платья. Иногда мы буквально утопали в старой одежде, что приводило мою бабушку в отличное расположение духа. Она тогда даже не портила жизнь maman.

Когда Тхань возвращалась с рисового поля и приносила нам свой заработок за неделю, бывало, что бабушка начинала что-то тихо напевать себе под нос и посылала нас на рынок, чтобы купить там пару цыплят или большую рыбу.

Maman за это время научилась готовить, или, точнее говоря, снова вспомнила то, чему ее учили во времена молодости. Она не рассчитывала на похвалу своей матери, но когда ей особенно хорошо удавалось приготовить нам обед, то, как бы там ни было, за отсутствием критики ее оставляли в покое и она могла предаться печали и своим мыслям.