Мать Тхань не отвечала.

— Мама? — снова позвала Тхань.

Но было по-прежнему тихо. Моя подруга исчезла за занавеской, а я все еще не решалась подойти поближе. Мой взгляд упал на циновки из рисовой соломки, которыми был покрыт пол. Они были грязными и дырявыми. Трудно было представить, чтобы кто-то захотел ступить на них ногой, а ведь у Тхань даже не было обуви!

Жалобный крик разорвал тишину.

— Тхань, что случилось? — спросила я и, когда она заплакала, тоже бросилась туда, за занавеску.

И тут я впервые в своей жизни встретилась со смертью. Она превратила мать Тхань в тихую, бледную, погруженную в себя куклу, от которой исходил странный запах болезни.

В то мгновение, когда я увидела Тхань, склонившуюся над телом мертвой матери, я поняла, что наступило время сдержать свою клятву. Я не имела ни малейшего понятия, как это сделать. Мои родители ни за что не потерпят у себя в доме такую девочку, как Тхань. Но я, по крайней мере, должна была хотя бы попытаться это сделать.

Прошло довольно много времени, прежде чем могильщики забрали мать Тхань, и еще больше времени понадобилось на то, чтобы убедить Тхань пойти ко мне домой. Во всем ее теле, казалось, сидел ужас. Пока я уговаривала ее, у меня было такое чувство, будто мысленно она находится очень далеко и даже не слушает меня.

Я дергала ее за руку, умоляла, может быть, еще и потому, что была не уверена, что в одиночку найду дорогу домой. Между тем уже стемнело, и мысль о том, что мне придется бежать через Телон, внушала мне еще больший страх, чем воспоминание о дальней дороге к храму Семи Солнц.

Наконец Тхань встала, но ее лицо оставалось окаменевшим. Когда она повернулась и пошла к заднему выходу из дома, мне показалось, что она хочет броситься в воду. Но прежде чем я успела схватить ее за руку, она сказала:

— Я хочу взять с собой кое-что из вещей.

Ее узелок был очень маленьким. Я спрашивала себя, что она вообще туда положила, ведь у нее почти ничего не было. Пока море позволит, ее хижина будет принадлежать ей. Но что будет дальше?

Когда мы шли через Телон, я обнаружила, что темнота изменила вид этого района. По улицам фланировали ярко разукрашенные женщины, которые постоянно улыбались и приставали к проходящим мимо мужчинам. Перед опиумным притоном горели китайские фонарики (я подумала, что каждый дом, на котором висели такие фонарики, был опиумным притоном). То, что здесь была масса баров и борделей, которые освещались точно так же, я узнала намного позже. Острый, противный запах доносился из некоторых дверей, и почти во всех окнах горел яркий белый или красный свет.

К счастью, я напрасно испуганно оглядывалась, боясь встретить продавщицу девственниц. Вместе с тем у меня сложилось впечатление, что Тхань уже не испугалась бы, появись старуха снова позади нас. Моя подруга не говорила ни слова. Она молчала даже тогда, когда мы оставили позади Телон и кварталы бедняков. Тхань вяло переставляла ноги, а ее взгляд был обращен в пустоту.

И лишь тогда, когда мы приблизились к моему дому, она подняла глаза.

— Твои родители меня не примут, — сказала Тхань печально.

— Примут, — возразила я и взяла ее за руку. — Я сделаю все для того, чтобы исполнить свое обещание.

Моя мать, конечно, за прошедшее время заметила мое отсутствие. Или, точнее говоря, она уже приказала разыскать меня. Моя нянька, очень расстроенная, ожидала меня у ворот. Она бросилась ко мне навстречу, размахивая руками, словно испуганная курица-наседка, и изрыгая одно проклятие за другим. Ей не разрешалось притрагиваться ко мне, моя мать ей запрещала, но в этот момент было похоже на то, что нянька нарушит запрет и надерет мне уши.

При виде Тхань она удивленно остановилась.

— А это еще кто?

— Это Тхань. Я хочу представить ее своей матери.

Вид моей подруги, и без того жалкий, перед лицом враждебно глядящей на нее няньки стал еще печальнее.

— Ты хочешь ее… — У няньки слова застряли в горле. Она схватила меня за плечо. — Сначала иди в дом, я хочу, чтобы ты была чистой, прежде чем получишь наказание от своей матери.

— А что будет с Тхань? — осмелилась спросить я.

— Посмотрим. В любом случае в таком виде перед госпожой она не появится!

Нянька потащила нас за собой. Тхань безропотно позволила делать с собой все, что хотела нянька. Она даже не пискнула, когда нас обеих засунули в лохань с водой и грубо стали смывать с нас грязь. У меня было такое чувство, будто с меня живьем снимают кожу, и я громко кричала, но ничего не помогало.

С горящей кожей и опухшими глазами я в конце концов очутилась перед своей матерью, которая сидела в салоне на французской софе. На ней было светлое вечернее платье, наверное, она ходила в нем в гости к одной из своих знакомых. Щеки матери были очень бледными, а взгляд — острым как лезвие ножа.

— Где ты была? — ледяным голосом спросила она.

Моя мать никогда не повышала голоса, однако я слишком хорошо знала, что этому спокойному тону доверять нельзя. Лишь ее высокое положение в обществе удерживало ее от того, чтобы надавать мне пощечин или отругать меня, как это сделала бы простая вьетнамка. Однако ее злость по отношению ко мне была такой же огромной, как и злость других матерей, которые боялись за своих детей.

— Кто это? — Мать подбородком указала на Тхань. Ее глаза заблестели. — Это с ней ты где-то шлялась?

— Это моя подруга, — честно ответила я. У меня почти не было надежды на то, что maman позволит мне высказать мою просьбу, но я ведь дала обещание Тхань. — Ее мать сегодня умерла, поэтому меня так долго не было.

Maman смерила Тхань взглядом с головы до ног.

— А как звали твою мать? — спросила она после.

— Бин Нгуен, — ответила Тхань тихим голосом. — Она долго болела.

— А где твой отец?

— Он уже давно умер. Я его не знала.

Мать вздохнула. Выражение ее лица не изменилось.

Я чувствовала себя так, словно стояла на раскаленных углях. Моя maman всегда подчеркивала, как важно быть милосердной, потому что поведение человека на земле определяет его судьбу на том свете. Я надеялась, что она и сейчас помнит об этом.

— Мама, прошу тебя взять Тхань к нам, — умоляющим голосом сказала я. — У нее нет другого места, где она могла бы остаться, а ее мать не хотела, чтобы она попала в руки к продавщице девственниц.

По тому, как вздрогнула моя мать, я поняла: она знала, что означают эти слова.

— Мы не можем оставить ее у нас.

Скорее, моя мать не хотела оставлять ее у нас, и я это почувствовала.

— Я дала обещание, — сказала я. — И ты ведь сама всегда говорила, что нужно помогать другим. Если Тхань попадет в руки к продавщице девственниц…

— Откуда ты об этом знаешь? — спросила мать, однако я не позволила отвлечь себя от того, что хотела сказать.

— Тхань… могла бы работать здесь, у нас в доме. Я могла бы даже отдать ей свою комнату.

— Я хочу знать, откуда ты знаешь про продавщиц девственниц?

— Мы встретили одну из них, и она с нами заговорила.

У моей матери перехватило дух. Я еще никогда не видела ее такой испуганной. И вдруг черты ее лица ожесточились.

— В этом доме есть определенные правила. Одно из них гласит: тебе запрещено покидать дом без сопровождения взрослых и в одиночку бегать по городу.

У меня на языке вертелось возражение, что я ведь была не одна, но я промолчала.

— Тебя могли похитить. Это могла бы сделать одна из тех страшных баб. Ты можешь себе представить, какой ад тебя бы ожидал? А если бы ты попала в руки к кому-нибудь из этих бунтовщиков? — Мать сделала короткую паузу, словно желая дать мне возможность ответить, и потом продолжила говорить, все-таки повысив голос: — Нет, конечно, ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что происходит там, на улице! Твой отец тяжело работает ради того, чтобы тебе не пришлось узнать, что это за мир! А ты так просто ставишь на карту свою жизнь!

Звук ее голоса напоминал звон разбитого стекла и так неприятно дребезжал у меня в ушах, что я закрыла глаза и отвернулась. Такой разъяренной я свою мать еще не видела.

Последовало долгое молчание. Оно было еще хуже, чем резкие слова. Я рассчитывала на то, что она отошлет меня в мою комнату и заставит ждать, пока домой вернется отец, чтобы он наказал меня по-настоящему.

— Пожалуйста, накажи меня, мама, но не прогоняй Тхань, — в конце концов сказала я тонким голосом и на всякий случай втянула голову в плечи, ожидая еще одной тирады.

Но в этот момент мне было все равно, я беспокоилась только о Тхань, потому что у нее на карту было поставлено больше, чем у меня. Она не могла оставаться в хижине, в которой жила до сих пор. Сваи, на которых стояло ее жилище, были гнилыми и обросли ракушками. Если река выйдет из берегов, Тхань погибнет!

Я с мольбой опустилась перед матерью на колени. Что еще я могла сделать, чтобы смягчить ее сердце?

Но выражение ее лица не изменилось.

— Нам больше не нужны слуги, — сказала она, снова и снова бросая взгляд на Тхань.

— Но я недавно слышала, как Ли жаловалась на то, что она не справляется с работой!

Теперь уже мать удивленно посмотрела на меня.

— Когда ты это слышала? — спросила она.

Мать строго руководила слугами. Поэтому они жаловались лишь тогда, когда хозяйки не было поблизости.

— Всего несколько дней назад, — ответила я. — Прошу тебя, мама! Я уверена, что Тхань не захочет брать плату! Ей нужно лишь немножко еды!

Я оглянулась. Тхань застыла, словно превратившись в соляной столб, как тогда в храме, когда ее сковал страх.

Я не знаю, уступила ли бы какая-нибудь другая мать такой просьбе. Но моя лишь сказала:

— Отведи ее вниз, в кухню, и скажи Ли, что сегодня она будет спать у нас. Я не выгоню сироту среди ночи на улицу. Когда твой отец вернется домой, я поговорю с ним о том, что делать дальше.