Корина Боманн - Жасминовые сестры

Мелани почувствовала, как завибрировал ее желудок. Она с ужасом вспомнила о бронхите, который развился у Роберта почти сразу после аварии и который был следствием того, что пришлось поддерживать его дыхание через шланг.

— Мелани?

Только сейчас она заметила, что молчит уже несколько секунд.

— Да, я слушаю, — быстро сказала девушка, пытаясь подавить всхлип, который рвался у нее из горла. — Когда… Когда они хотят это сделать?

— Сегодня после обеда, в пять часов. Катя считает, что это обычная рутинная процедура, хотя ей пришлось для этого подписать целую кучу бумаг.

Желудок Мелани сжался.

— Ладно. Ты сообщишь мне, как прошло обследование?

— Катя хотела сама позвонить тебе, как только Роберта вывезут из операционной. Завтра я съезжу туда и поговорю с ней. К сожалению, мне врачи не говорят, что происходит. Конечно, было бы лучше, если бы они рассказали мне обо всем, но так уж получилось, что я не его мать, — вздохнула Елена. — А как там у вас дела? — сменила она тему, однако ей не удалось успокоить Мелани.

— Хорошо… Я убираю на чердаке.

— На чердаке?

— Ну да. Я, собственно, не выношу отсюда все вещи. Я просто должна найти для Ханны несколько новых экспонатов. Ты не поверишь, сколько всего тут скопилось.

В другое время эта фраза прозвучала бы весело, но теперь она была произнесена глухим, еле слышным голосом. Сейчас Мелани не хотелось говорить об этом. И Елена это почувствовала.

— Хорошо, тогда не буду тебя отвлекать. Позвоню, как только что-то узнаю.

— Спасибо.

После того как Елена нажала на «отбой», Мелани некоторое время молча смотрела на телефон. Вся положительная энергия, которой она зарядилась с утра, улетучилась в одно мгновение.

Слово «обследование» звучало тревожно. А что, если есть другая причина? А вдруг врачи обнаружат у него рак? Или рану в легких, которую они сначала не заметили? Мелани ненадолго задумалась, стоит ли ей вернуться в Берлин, но поняла, что она ничем не сможет помочь, и с тяжелым сердцем решила остаться.

Девушка посмотрела на сундуки, увидела, как блестят пайетки на платьях. Душевный подъем — продолжать работать и извлечь на белый свет еще больше одежды, а может быть, и еще несколько воспоминаний прабабушки, — моментально исчез. «Я сделаю это завтра, — сказала себе Мелани. — Если с Робертом все будет хорошо. Может быть, мне стоит посидеть немного у озера и подумать?»

С мобильным телефоном в руке она спустилась вниз. В музее снова были посетители, поэтому Мелани покинула здание через запасной выход и пошла по направлению к озеру. Краем глаза она заметила Томаса, который как раз вырезал старые ветки из живой изгороди. Девушка была рада, что на этот раз он не заговорил с ней.

Выйдя на берег озера, она бросила взгляд на широкую водную гладь. В голове у нее вертелось множество мыслей, но она не могла ухватиться ни за одну из них.

В конце концов Мелани уселась на большой валун, который когда-то давно заблудился, застрял на берегу и остался там навсегда. Обычно на нем сидели птицы, греясь на солнышке, и Мелани поняла, почему это было их любимое место. Солнце нагревало камень, что среди лета, конечно, было весьма неприятно, но сейчас было очень здорово чувствовать его тепло и при этом быть со всех сторон окруженной камышом и кустами. Лишь лебедь мог видеть ее, но у него были свои заботы, и он продолжал кружить по озеру.

— Мелани, вот ты где! — Из-за угла появилась Ханна. Она тяжело опиралась на палку. По ее лицу было видно, что ей больно, но она осознанно шла на это, лишь бы не сидеть без дела. — Что ты здесь делаешь? — спросила она. — А я думала, что ты продолжаешь расчищать чердак.

— Роберту сегодня после обеда будут обследовать легкие, — устало ответила Мелани. — Врачи подозревают воспаление или нечто в этом роде. Мама только что мне позвонила.

Ханна тяжело вздохнула:

— По-видимому, боги не хотят над нами сжалиться. Тут на камне есть еще немножко места для меня?

— Конечно. — Мелани подвинулась в сторону. — Может быть, принести тебе из дома подушку?

Однако для Ханны твердый камень, казалось, не представлял неудобств. Она уселась рядом с Мелани, отставив в сторону палку, и одной рукой обняла правнучку.

Мелани ожидала, что она скажет что-то вроде «Да ладно, все будет хорошо», но прабабушка молчала. Через некоторое время девушка бросила взгляд на часы. Четверть третьего. Еще три часа. И кто знает, что будет потом.

— Ты была права, это я отнесла конверт наверх, — неожиданно сказала Ханна. При этом ее рука оставалась на плече Мелани. — Мне пришлось потратить очень много времени на то, чтобы подняться по лестнице. Если бы меня застукала Мария, она прочитала бы мне продолжительную лекцию. Но я хотела, чтобы ты нашла эту фотографию. И начала задавать вопросы.

— Почему? — спросила Мелани.

— Как я уже говорила, для каждой хорошей истории нужен подходящий момент. Последние месяцы я очень часто беспокоилась о тебе. Выдержишь ли ты все это, и как ты это перенесешь. Когда твоя мать рассказала мне об обмороке, в голову мне пришла идея насчет чердака. Ну, и к тому же… Я уже давно думала над тем, стоит ли рассказывать тебе свою историю. Есть очень много такого, что я уже давно ношу в себе. Мне кажется, что наступает пора доверить это кому-то, прежде чем я уйду к своим предкам.

— Не говори так! — воскликнула Мелани и подняла голову.

Мысль о том, что она может потерять еще одного любимого человека, показалась ей невыносимой — пусть даже она пока еще не совсем потеряла Роберта.

— Мне девяносто шесть лет, я имею право так говорить! — улыбаясь, возразила Ханна. — Я не собираюсь побить рекорд француженки-долгожительницы, так что уж лучше не буду рассчитывать прожить еще тридцать лет. Авария, в которую попал Роберт, еще раз наглядно показала мне, насколько все это преходяще. То, что я вообще еще жива, само по себе является большим счастьем! За все эти годы судьба многократно пыталась укоротить мой срок, но я до сих пор жива, и пора бы мне рассказать тебе о некоторых вещах. Не потому, что мне скучно, а потому, что я хочу, чтобы ты почерпнула силы из того, что услышишь. А они могут тебе понадобиться.

Как она может набраться сил из истории своей прабабушки? Но тем не менее Мелани кивнула.

— Ты должна знать, что можно прожить с человеком многие-многие годы, может, иногда даже половину столетия, и все-таки не знать его до конца. Всегда существуют ниши, в которых прячутся разные вещи, как на чердаке какого-нибудь дома. Никогда люди не расскажут нам все свои истории. Даже я кое-что навсегда оставлю при себе. Есть много такого, о чем я до сих пор не говорила никому, даже твоей бабушке и твоей матери, но тебе расскажу. Если ты этого хочешь.

Мелани кивнула:

— Конечно, пожалуйста, grand-mère, расскажи. Возможно, тогда время пройдет быстрее, пока…

— О, моя история не должна быть для тебя способом убить время. Оно проходит даже тогда, когда ты просто смотришь на озеро. Или читаешь книгу. Воспринимай это как путешествие.

— Хорошо.

Ханна еще какое-то время смотрела на Мелани, потом перевела взгляд на озеро, где все еще величественно плавал кругами лебедь, а взлетающие утки наводили рябь на зеркальную гладь воды.

Мало того что я была вьетнамкой, я еще и росла в очень хороших условиях. Мой отец занимал высокую должность в администрации колониального правительства. И это возбуждало у некоторой части местного населения настоящую ненависть. К tây, как я называла французов, некоторые люди относились очень враждебно. То же самое относилось к местным жителям, которые работали на чужеземцев.

Но этого я, будучи ребенком, не замечала. Кроме того, я не любила играть с другими детьми, а предпочитала сидеть в саду и мечтать.

Благодаря работе отца у нас было все, что нужно, и даже больше. Мы жили в красивом белом доме с огромным садом, и, когда я достигла определенного возраста, у меня появился учитель, который учил меня считать, писать и говорить по-французски. Я очень любила рисовать, и больше всего — вечерние платья француженок. Я не могла насмотреться на роскошную ткань и затейливый крой платьев.

Хотя у моей матери тоже были такие платья (время от времени моих родителей приглашали к себе французы), она настаивала на том, чтобы дома я носила только аозай, как и она сама. Однако их шили по ее заказу лишь из шелка, и мне грозило суровое наказание, если я слишком сильно их пачкала.

Ярче всего в моей памяти запечатлелись визиты французов в наш дом. Иногда они приходили вместе с посланниками императорского двора. Вечерние собрания высшего общества всегда были очень интересными, пусть даже в большинстве случаев мне удавалось наблюдать за ними лишь тайком, потому что моя нянька в такие дни довольно рано отправляла меня спать.

Я уже точно не помню, какую должность занимал мой отец, но он был очень влиятельным человеком. Той нищеты, которая царила в городе и вокруг него, я почти не видела. Но я слышала, как разговаривают между собой наши домашние слуги. Когда разразилась эпидемия холеры, многие из них были очень озабочены судьбой своих родных.

Однажды в мою жизнь вошла Тхань, и с той ночи в храме Семи Солнц мы обе были связаны своими обещаниями. Когда у нее получалось, она приходила ко мне в наш сад. Мне было трудно убегать из-под надзора, особенно днем, когда слуги бдительно следили за мной. Поэтому я была рада тому, что Тхань могла свободно ходить туда, куда хочет, и даже немного завидовала ей.

Однажды она предложила мне пойти вместе с ней в ее хижину.

— Я хотела бы показать тебе нашу лодку, порт и познакомить тебя со своей матерью. Я рассказала ей о тебе, и она очень рада, что я нашла себе подругу.