Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Вот и Юля взяла и сбежала со свидания… Майкл написал ей потом две смски, но она ни на одну из них не ответила. Аня и Олива говорят, что она убежала потому что он не следит за своим внешним видом и не умеет целоваться. Майкл фыркал: ну и глупые же эти девчонки! Обо всём имеют поверхностное суждение, а в корень не зрят. Вот тоже, пошёл у них на поводу — по магазинам с ними таскался, шмотки покупал как баба… Знали бы друзья — на смех бы подняли…

«Хотя ведь вот Настя стала же около меня щебетать, — подумал Майкл, — Значит, они правы… Но ведь тогда, получается, таким, какой я есть, я не нравлюсь, и если бы я пришёл к Насте на свидание таким, как вчера, она бы тоже сбежала… Значит, для них всех важен не я, а моя внешность… И это очень фигово на самом деле…»

— Привет, ты чего это такой кислый? — окликнула его Олива, когда он приехал, — Лимон, что ли, проглотил?

— Какое там лимон, — вздохнул Майкл, — Впрочем, всё нормально…

— Ну, не хочешь, не говори, — сказала Олива, — Однако вот что, Майкл… — вмиг изменившимся тоном произнесла она, когда они остановились у перил моста через Москву-реку перед Кремлёвской стеной, в том самом месте, где Салтыков год назад чуть не погиб, доказывая Оливе свою любовь, — Мне Салтыков на Новый год подарил одну вещь… Я хочу ему её вернуть через тебя…

Она порылась в своей сумке и извлекла из неё синий бархатный футляр с золотой цепочкой — тот самый, что подарил ей Салтыков на Новый год. Майкл ожидал этого жеста и даже отшатнулся от протянутого ему футляра.

— Извини, но я у тебя этого не возьму, — сказал он.

— Но почему?

— Видишь ли, я сказал Салтыкову, что ты хочешь вернуть ему его подарок, но он оскорбился и категорически заявил, что не примет его назад.

— Но и мне не нужны его подарки! — воскликнула Олива, — Когда так, я сейчас же выброшу эту цепочку в реку! Мне от него ничего не нужно!

Олива занесла футляр над рекой, однако Майкл мягко перехватил её руку.

— Пожалуйста, не делай этого, — попросил он, — Вещь ни в чём не виновата. Оставь её у себя, хотя бы как память…

— Память?! — у Оливы на глазах блеснули слёзы, — Какая память, Майкл? Память о моих страданиях, об унижениях, которые он мне причинил, память о моей загубленной и разбитой жизни? Нахуй такую память! Не нужны мне подарки от этого человека! В последний раз спрашиваю: возьмёшь, нет?

— Нет. Не возьму.

И Олива, ни слова более не говоря, замерла у края моста с футляром в руке — всего на один миг, а потом решительно разжала пальцы.

Майкл, опершись на перила моста, со скорбью молча смотрел, как коротко блеснул в отсвете фонаря падающий футляр и, сделав сальто в воздухе, тихо шлёпнулся на воду и поплыл, подхваченный тёмными водами Москвы-реки.

Бывает горе — что косматая медведица: как навалится, так света не взвидишь. А отпустит — и ничего вроде, и жить можно. И даже делать что-то.

Ударило горе Оливу обухом по голове — очухалась: и яркой вспышкой блеснула вдруг у неё идея.

Вообще-то идея эта зарождалась в её голове ещё давным-давно, когда не было, собственно, ни Архангельска, ни форума Агтустуд, ни Салтыкова. Когда ещё училась она в младших классах школы, лелеяла она в себе эту мечту — стать писателем.

В десять лет она впервые серьёзно взялась за перо — ей захотелось написать фантастическую сказку про девочку, попавшую на волшебную планету, где всё не так, как у нас в обычной жизни. Нетрудно догадаться, что девочкой этой была она сама. Только не удалось Оливе осуществить проект до конца: сказка с захватывающим сюжетом была дописана лишь до середины — а дальше у неё не хватило фантазии придумать новые приключения на волшебной планете: слишком многим мелочам уделяла она внимание в этой сказке, и на основное её уже просто не хватило. К тому же приходилось постоянно напрягать мозги и выдумывать то, чего на самом деле не было, да ещё укладывать это в текст — а это было сложновато, если учесть ещё и то, что Олива в этой своей сказке невольно передёргивала детали из других сказок: её произведение напоминало какое-то странное сплетение «Волшебника Изумрудного города», «Хроники Нарнии», «Властелина колец» и собственных шизофренически-цветных сновидений. Кто знает, может быть, этой её сказкой впоследствии зачитывались бы многие и многие поколения детей, но видимо не суждено было Оливе дописать её до конца — так и не увидела свет эта её неоконченная супер-мега-сказка. Но хобби своего Олива не бросила: лет с двенадцати, когда она уже влюблялась в мальчиков, она взялась писать небольшие повести — и с удивлением обнаружила, что гораздо легче описывать в своих произведениях то, что происходило на самом деле, чем высасывать из пальца какие-нибудь небылицы. Пять-шесть небольших произведений, взятых из жизни, у Оливы получились довольно неплохо, но ей хотелось написать большой-большой роман, интересный и, конечно, тоже взятый из жизни. Только вот жизнь Оливы была настолько скучна и неинтересна, настолько бедна событиями, что и писать-то ей практически было не о чем. С четырнадцати лет она попробовала вести дневник — большую общую тетрадь в клетку, но и из этого не вышло ничего путёвого: описывать обыденную, будничную жизнь, школу, уроки, ссоры с бабушкой, редкие прогулки с подружками и безответную любовь к парню, который всячески избегал её, Оливе было скучно, и ещё скучнее ей было потом всё это перечитывать. Жизнь её катилась уныло и однообразно: дом, школа, институт, работа, один день похож на другой. Сердце её жаждало любви, настоящей, взаимной, чтобы любила не только она, но и её тоже. Но жизнь обносила её такими дарами: до двадцати лет была только учёба да работа — а жизнь, жизнь проходила мимо, как сквозь пальцев песок…

Как жадно слушала Олива рассказы подружек об их парнях! Как взахлёб читала книжки о любви, смотрела фильмы! Вот где жизнь, настоящая жизнь — любовь, страсть, приключения… Не то что у неё — четыре стены, да метро, да парта, да синусы, да косинусы, а потом — геологические разрезы да лабораторные по грунтоведенью… Тьфу, так бы и выбросила все эти конспекты да кальки с миллиметровками в мусоропровод! Детство прошло, молодость проходит, жизнь уйдёт… Подруги уж с парнями гуляют вовсю, романы крутят — а ты сиди да черти, да мотайся на грёбанную работу да на учёбу, выжимай себя как лимон, а по ночам бесись от тоски, рви на себе трусы, трахай постель — никто об этом не узнает, никто не подойдёт к тебе и не скрасит твою жизнь…

И вот, наконец, пробил и её звёздный час — занесла её судьба в Архангельск. Там узнала она и вкус поцелуев, и любви, и приключений, и интриг… Там на неё взглянули по-новому, там впервые разглядели в ней д е в у ш к у, а не затёртую ботаничку в очках. Да, высоко воспарила Олива в Архангельске, да только падать потом было ой как больно…

И тут-то и тюкнуло Оливу по башке: а что, если написать об этом книгу? Описать всё, начиная с того летнего дня, когда она впервые наткнулась в инете на Агтустуд, познакомилась там с Салтыковым, и как всё потом развивалось и к какому финалу пришло. Описать всех друзей, все случаи, забавные и не очень, которые она пережила вместе с ними. И поскольку книга эта будет про Архангельск, то и называться она будет…

«Жара в Архангельске» — само собой всплыло у неё в голове. Почему «жара»? Да потому что сама по себе жара в Архангельске — явление странное для тех, кто на Севере не живёт, и думает, что раз север — значит, там и жары-то в принципе не бывает. И только те, кто там находятся, знают, что — бывает в Архангельске жара. Может, не так часто, но — бывает. Тут и параллель: ведь благополучные люди, у которых вся жизнь расписана по пунктам, не могут, как бесшабашная героиня книги, просто ни с того ни с сего сесть в поезд и поехать за тридевять земель, туда, где у неё и нет-то никого — лишь виртуальные знакомые, которых она не видела даже по фото. Они не могут себе представить, что можно девушке одной зимней ночью поехать через тундру с пересадками к парню, с которым и отношений-то никаких нет! Или августовской ночью одной заплыть на середину озера, положить к себе в постель семь человек, а самой со своим парнем всю ночь провести на балконе, объединить несколько компаний в одну и сбежать из дома босиком в одной пижаме! И вот эти-то благополучные, живущие «по расписанию» люди, прочтя эту книгу, скажут: так не бывает. И лишь герои этой книги, не выдуманные персонажи, а реальные люди, реально пережившие всё это, скажут: бывает. Ибо всё это происходило с ними, и на их же глазах…

На мгновение Олива остановилась: ведь если писать про них, реальных людей — кто знает, какая будет у них реакция, если прочитают эту книгу про себя? Если их за живое заденет это копание в их жизнях, в их душах? Можно, конечно, изменить некоторые имена…

Нет, Салтыкову я менять имя не буду, решила Олива. Пусть он так и остаётся — Андрей Салтыков. И пусть, когда эта книга будет написана и вывешена в интернете, он прочитает про себя, какой он, пусть увидит своё отражение — на зеркало неча пенять, коли рожа крива. И пусть все, кто прочитает эту книгу, узнают, какой он есть на самом деле — этот Андрей Салтыков, которого в Архангельске все знают как основателя Агтустуда, организатора многих вечеринок и начинающего бизнесмена. Пусть все увидят, какая отвратительная рожа скрывается под маской этого «президента Агтустуда», этого «клёвого Андрюхи», какой монстр сидит внутри этого на первый взгляд обаятельного и классного парня.

«Что ж, — решила Олива, — Это и будет моя месть ему за то, что он так обошёлся со мной и разбил мне жизнь…»

Как ветер летит время. Мелькают однообразной чередой московские будни. Стучит клавиатура компьютера, и рождаются из-под неё люди, пусть испорченные двадцать первым веком кибернетики и всеобщей интернетоманией, но — люди, не утерявшие способность страдать и радоваться, мыслить и совершать глупости, влюбляться и ненавидеть, грешить и каяться… А начальник отдела капитального строительства, старик пенсионного возраста, уходя на очередную планёрку, даже не подозревал, что печатает на своём компе его скромная секретарша. Не видел он и шрамов от бритвы на её руке, скрытой длинным рукавом, когда она приносила ему бумаги на подпись.