Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

— Не сравнивай, — сказал Тассадар, — Ты цельная натура, человек с твёрдой волей. Ты знаешь, чего хочешь. Чего хотел — всегда добивался. А я ещё себя не нашёл в этой жизни…

— Называй всё своими именами, — перебил его Кузька, — Олива тебя просто не зацепила, вот и всё.

— Зацепила-не зацепила, дело не в этом…

— А в чём?

— Я боюсь сделать неверный шаг. Я её очень ценю как человека, но я знаю, какой у неё характер — одна малейшая ошибка, и из друга я моментально превращусь во врага.

— Это да, это есть… Тут я с тобой согласен, — сказал Кузька, — Оливе я зла не желаю, но, откровенно говоря…

— Что?

— Ты действительно хочешь знать моё мнение насчёт всего этого?

— Конечно, мы же друзья!

— Не нравится мне всё это. Союз этот ваш… какой-то ненастоящий, что ли… Как ёлка искусственная: вроде и похожа на живую, и ветки такие же в точности — а пластмасса… Не то…

Тассадар молча курил.

— Зря ты помощь эту затеял — ну зачем? Олива чужая здесь, ей делать нечего в Архангельске. Чего ты добился этой своей помощью? Привязал к себе человека — теперь вот думай, как от неё отвязаться. И не любишь ты её, я же вижу…

Парни немного помолчали. Кузька пристально посмотрел на приятеля и сразу всё понял.

— Ты давай не финти, — нарушил молчание он, — Что, было что-нибудь?

— Да, — Тассадар отвёл глаза, — Но ты не беспокойся: я сказал ей всю правду…

— А она что?

— Она расплакалась.

Кузька отвернулся, гася бычок о перила.

— Хреново, Кузя, — Тассадар уронил голову на руки, — Так надоело быть одному… Вся жизнь как вода сквозь пальцы — ни смысла, ни цели… Думал, хоть кому-то пользу принесу… Хотел помочь человеку… А в результате…

— А в результате сам увяз в этом болоте, и не выберешься, — прямолинейно сказал Кузька, — Ладно, Тасс… Думаю, на сегодня хватит. Сейчас самое лучшее — отвезти девушек домой, а тебе самому уехать в Северодвинск. Послушай меня — сейчас это самое разумное…

— Да, ты, наверное, прав…

Парни вернулись в квартиру. Кузька объявил девушкам, что им пора по домам, так как скоро придут его родители, и тотчас же позвонил заказывать такси.

Такси обещали доставить на Сульфат через двадцать минут; но прошёл час, а такси всё не было и не было. Парни стояли на морозе возле Кузькиного подъезда, похлопывали варежками. Девушек же, чтобы зря не мёрзли, запустили внутрь подъезда.

— Холодно-то как, — стуча зубами, произнесла Олива, — Подъезд, что ли, не отапливается?

— А ты думала…

Вдруг чьи-то пьяные голоса с улицы заставили их вздрогнуть.

— Э, чуваки! Вы с какого района?!

«Гопники!» — молнией пронеслось в голове у Оливы. Она моментально забыла про всё: и про холод, и про свои слёзы, и про то, что Никки говорила ей — всё это уступило место страху не за себя — за друзей, за Него…

— А ну канайте нахуй отсюда! Ты чё уставился? Я тя здесь не видел!!!

— Это мой подъезд! Я здесь живу! — Кузькин ломающийся голос.

— А хули!.. Докажи, ёпт!

— Докажу!

— Кузя, Кузя, подожди… Ребят, спокойно… — Тассадар пытался кого-то вразумить…

Хрясь!!!

— Аааа, бллядь!!! А этого видал?!

Хрясь!!! Удар о железную дверь подъезда, возня на снегу, матерщина…

— Боже!.. Неужели драка?.. — Олива рванула на себя дверь подъезда. Никки схватила её за рукав.

— Не рвись! Сиди тихо!

Девушки в страхе забились в тёмный угол подъезда.

— Давай позвоним соседям! Они же убьют их, убьют!

— Каким соседям? Не сходи с ума, — сказала Никки, — Сами разберутся, Кузе они ничего не сделают, у него чёрный пояс.

— Так их пять человек!

— Может, меньше, откуда ты знаешь…

Мат и возня на улице резко стихли.

— Давай посмотрим, что там, — сказала Олива.

Девушки с опаской приоткрыли железную дверь. Парни стояли на месте, как ни в чём не бывало, рядом с ними стояли два гопника, один пьяный валялся на снегу.

— Василий?! — пьяно икнул один из стоящих, сам едва держась на ногах.

Другой схватил было Кузьку за воротник — тот одним толчком отпихнул его от себя, и гопник упал на землю рядом со своим товарищем. Он был мертвецки пьян.

— Оо! Девушкки… — осклабился гопник беззубым ртом — выбили, наверно, во время многочисленных драк, или от цинги зубы выпали у него.

— Тихо! Это наши девушки, — твёрдо сказал Кузька.

Тут, к счастью, подъехало такси, и ребята облегчённо расселись в машине.

— Уф! Еле отделались… — вздохнул Кузька, как только машина вырулила на дорогу.

— Они били вас? — встревоженно спросила Никки.

— Да не… Пьяные. Один в Чечне воевал, про свою жизнь рассказывал… Тяжёлая у них жизнь, что и говорить…

— Господи! А мы-то уж соседям звонить хотели, думали — драка…

— Да ну, пустяки…

Олива сидела, прижавшись к плечу Тассадара.

— Грустишь? — спросил он её.

Она посмотрела ему в лицо, хотела поцеловать. И только сейчас увидела, что губа его разбита.

— Что это у тебя? — воскликнула Олива.

— Ничего страшного, — он отвернулся, — Завтра пройдёт.

— Сволочи… — сквозь зубы процедила она, — Ублюдки…

— Не ругайся, пожалуйста.

Таксист-еврей, выехав на магистраль, повернулся к ребятам.

— Какой тариф? — спросил он.

— Двести семьдесят, со въездом в город триста двадцать, — ответил Кузька.

— Таки триста двадцать? Ай, мало, не могет быть такого, — таксист поцокал языком.

— Мне диспетчер сказал, можете проверить.

Таксист позвонил диспетчеру.

— Люда, какой у нас тариф?

— Триста двадцать.

— Сколько?

— Три-два-ноль!

— Ну, вам же говорят — триста двадцать! — Кузька уже был вне себя.

Бах!!! — вдруг раздался выхлоп позади машины. Все явственно услышали чирканье спущенного колеса об асфальт.

— Кажется, колесо лопнуло? — Тассадар оглянулся назад.

— Похоже… — сказала Олива.

— Ай, чито там такое? Калэсо сдульса, да? — невозмутимо спросил таксист, — Ай, ну ничиво, доставим таки в город…

— Нет уж, — жёстко отрубил Кузька, — Дальше мы уж как-нибудь сами доберёмся.

Ребята вылезли из машины. Как говорится, скупой платит дважды, и в итоге жадный таксист вместо обещанных трёхсот двадцати рублей получил только двести, да ещё лопнутое колесо впридачу.

До города они немного не доехали, но идти пешком оставалось прилично. Транспорта об эту пору больше нигде не было, и ребята, кутаясь в шарфы от ледяного ветра, пошли пешком по пустынной дороге.

— Да… вот и нашли приключения на свою голову, — сказал Тассадар, — Только я подумал, что всё у нас как-то чересчур спокойно — так нет: то на гопников нарвались, то вот теперь такси…

— Три происшествия за один день, — подхватила Никки, — Как говорится, Бог любит троицу…

— Бог не дурак — любит пятак, — сострил Кузька.

— Смотри, не накаркай, — сказал Тассадар, — Мне ведь ещё в Севск добираться…

— Ты уверен? — спросила Олива, держась за его руку, — А ты не думаешь, что всё это — знаки свыше?

— И что же они означают?

— Они означают, что тебе не стоит ехать в Северодвинск…

Тассадара как будто что-то кольнуло. Неужели правда не стоит? А там Оксана… Сердце его забилось. Кто знает, на сколько она приехала? Вдруг опять уедет, и он не успеет встретиться с ней, и, может быть, упустит свой шанс стать счастливым?..

Олива… А что Олива? Тассадар понял, что теперь он, как никогда, стоит перед выбором.

«С одной стороны, пойдя ва-банк, у меня есть большой риск потерять всё, ведь я не знаю, что у меня теперь может быть с Оксаной, — размышлял он, — С другой стороны, Олива хороший человек, но если я останусь с ней, не использовав своего шанса, я её возненавижу…»

— Нет, я должен ехать, — твёрдо сказал он, — Так будет лучше, поверь…

— Хорошо, — покорно согласилась Олива, — Делай, как тебе будет угодно.

Дальше все пошли в молчании. Мороз крепчал; руки у Оливы закостенели в замшевых перчатках. Ледяной ветер продувал дублёнку, обжигал лицо. Олива выбилась из сил и тяжело повисла на руке у Тассадара.

— Долго ещё? — обессиленно спросила она.

— Скоро, скоро придём…

Легко было им, здоровым северным парням, сказать «скоро придём» — у них было здоровое сердце, здоровые лёгкие. С каждым шагом Олива чувствовала, что не может больше идти — хотелось плюнуть на всё, упасть посреди дороги, уснуть, и пусть её занесёт снегом. Замёрзнет, умрёт — тем лучше: всем руки развяжет…

— Стойте… — задыхаясь, выпалила она, — Стойте… Я больше не пойду…

— Что такое?

Олива сползла на обочину.

— Слушай, ну мы же не можем здесь заночевать! Вставай, мы должны идти…

— Идите… Я потом…

— Нет, — сказал Тассадар, поднимая её, — Обопрись на меня. Дойдём хотя бы до первой автобусной остановки…

К счастью, до остановки было недалеко. Тассадар усадил её на скамейку — белая как мел, она закрыла глаза, прислонившись головой к обледенелой стене.

— Ну что, Тасс, — сказал Кузька, — Похоже, накрылся твой Северодвинск медным тазом.

— Да, похоже… Накрылся…

Никки вышла на дорогу. Попутных машин нигде не было видно.

А на юго-востоке уже проступал узкою полоской бледный северный рассвет.

День был пасмурный. Накануне был большой снегопад, а теперь столбик термометра поднялся до минус трёх градусов, и липкий снег тяжёлыми шапками свисал с карнизов и ветвей деревьев. Во дворе детишки катались на санках, лепили снежных баб; чуть поодаль стояли и сидели на скамейках их мамаши, бабушки, дедушки. Все лица — и детские, и взрослые — выражали спокойную безмятежность; и то правда, торопиться им было некуда в этот выходной день, зная, что выходной будет и завтра, и послезавтра. Архангельск жил своей праздной безмятежной жизнью, никто никуда не бежал, не торопился, не спешил.