Олива в своей бежевой куртке подошла к пустой скамейке под сенью тяжёлых от снеговых шапок кленовых ветвей, села. Белый мех капюшона оттенял её смуглое лицо и тёмные пряди выбившихся из-под шарфа волос. Она нехотя поправила шарф и стала безучастно смотреть на играющих во дворе детей. Невольно остановила взгляд на двухлетнем ребёнке в розовом комбинезончике, что возился рядом в песочнице.

— Ксюша, Ксюша! — молодая мама подошла к ребёнку и, взяв его за капюшон, подняла с колен.

Олива вздрогнула, будто её ужалили. В памяти её тут же воскрес летний день полтора года назад, эта скамейка, и эта девушка с коляской, её ровесница, бывшая пассия Салтыкова… И собственные её мечты, что скоро и она выйдет замуж и родит ребёнка. А теперь этому ребёнку уже два года, а у Оливы как тогда не было ничего, так и теперь нет…

Олива сама не знала, зачем пришла сюда. Она помнила этот дом и этот двор — полтора года назад это был её дом. Метнула взгляд на девятый этаж — да, вот они, два окна, вот он, балкон. Квартира, в которой жили они с Салтыковым, в которой столько всего произошло — квартира 87 на улице Тимме, 23-б…

Да, было лето… Какая теперь разница, что оно было — было и мхом поросло. Олива пришла сюда без какой-либо цели — точнее, не хотелось больше лежать дома, нужно было пройтись хоть сколько-нибудь, и обо всём подумать. Подумать о том, что теперь делать, и как жить дальше.

Всё слишком запуталось — это она знала. Новогодняя сказка подошла к концу, и конец этот был очевиден. Кузька с Никки по-прежнему жили в своём счастливом мирке и никого в него не пускали — у них всё было просто и ясно. Олива вспомнила, как полгода назад впервые привела Кузьку в дом Никки — привела с тем, чтобы он остался там навсегда. Теперь Кузька в Никкином доме как полноправный член семьи — сегодня пришёл с утра помогать Никкиной маме разбирать и выносить коробки с вещами для дачи, да и мама к нему уже как к зятю относится — только и слышишь: Кузь, вбей гвоздь, да Кузь, вынеси коробки… Сейчас, вероятно, они сели обедать, мама разлила по тарелкам суп — «Кузя, тебе мясо в щи положить?» Кузя, конечно, не откажется… После обеда поможет Никки вымыть посуду, убрать со стола, а потом они вместе лягут спать… И так было, есть и будет всегда — что ещё надо людям для счастья? Они любят друг друга, уверены в завтрашнем дне — с них и довольно. Олива знала точно — Кузька никогда сам не уйдёт от Никки. Тем более, Тассадар обмолвился, что он вот-вот сделает ей предложение, и Никки, конечно, скажет «да». Скорее всего, они поженятся не сейчас, а через полгода или через год — пока на свадьбу накопят, да пока Кузька диплом получит — но уж свадьба-то у них будет как у людей, с лимузином, с белым платьем. Ещё через год родят ребёнка, будут гулять в сквере с коляской, через семь лет отдадут его в школу… И всё у них понятно и определено. Отчего же им не быть счастливыми?..

Олива тяжело вздохнула. Она завидовала Кузьке с Никки, ей тоже так хотелось. Сколько раз она мечтала о том, что будет вот так же жить с Тассадаром, зная, что он никуда от неё не уйдёт, пойти с ним под венец в белом платье, а потом выгуливать во дворе с в о е г о ребёнка, с таким же ангельским личиком, с такими же пушистыми ресничками и такими же пронзительно-синими глазами как у папы…

Ладно, хрен с ним, с Салтыковым — чего уж там греха таить, она с самого начала считала его уродом и не хотела с ним быть, это потом он её к себе привязал. С Даниилом тоже о семейном счастье можно было забыть с самого начала — он не создан для семьи и брака, у него в голове смешаны все понятия и приоритеты в такую кашу, что лучше туда и не лезть. Всё проповедовал свои теории свободной любви — и где он теперь, далеко ли он уехал на этих своих теориях? Остался один как перст, никому не нужен, и, вероятно, ходит где-то отшельником, ищет себе подобных и не находит…

И Тассадар тоже… А что Тассадар? Да, прекрасный человек, даже не человек, а ангел во плоти. Кажется, небо ниспослало его ей за все её страдания. Нежный, внимательный, чуткий… И такой прекрасный, такой любимый — Олива и сама готова была бы на руках носить его, сделать всё для того, чтобы он был счастлив. Да только вот с каждым днём синие глаза его становились всё грустнее, всё реже появлялась на его красивом и печальном лице улыбка.

Горько было Оливе чувствовать, что не может она при всём своём желании сделать его счастливым. Тассадар ни разу не солгал ей, ни разу не давал обнадёживающих обещаний, она не могла упрекнуть его ни в чём — и всё же чувствовала, что нет между ними настоящего счастья. Сердце его принадлежало не ей — оно принадлежало другой девушке. Олива знала это и всякий раз подавляла в себе слёзы — сколько было пролито их по ночам в подушку, ни в сказке сказать, ни пером описать. И самое главное — винить в этом было некого.

Тассадар так и не встретился с Оксаной. Не успел — в Северодвинск она приехала всего на несколько дней, а все эти дни он провёл с Оливой. Он не мог бросить её, больную, одну — Тассадар относился к таким людям, которые жертвуют собой ради других. Оксана снова уехала в Питер, Тассадар пересечься с ней не смог, и теперь с каждым днём становился всё мрачнее, чувствуя, что засосался по горло в такое болото, что и не выберешься…

Грустный, лежал он в постели, лаская Оливу и находясь мыслями совсем в другом месте. Олива чувствовала это и старалась не лезть к нему, с болью видя, что с каждым разом он отдаляется от неё всё сильнее и сильнее.

— Ты меня не любишь, я знаю, — печально говорила она ему, — Наверное, ты хотел бы сейчас быть с ней, а не со мной…

— Прости меня, — отвечал он ей, — Прости, если можешь…

— Мне не за что тебя прощать… Я знала, на что шла…

Тассадар молча хандрил. Олива плакала украдкой в ванне, она не хотела терзать его лишний раз — ему хватало и своих переживаний. Она понимала, что Никки и Кузька были правы, когда говорили, что Тассадар для неё — как соломинка, за которую хватается утопающий, а он, бросившись спасать её, утонул сам. Она осознавала, что в данной ситуации выход только один — отпустить его, но физически не могла этого сделать — ей было страшно. И болезнь её была ни что иное, как подсознательная защитная реакция организма — в глубине души Олива понимала, что как только она станет здоровой и сможет твёрдо стоять на ногах — Тассадар поймёт, что его миссия по спасению утопающих выполнена, и уйдёт из её жизни.

Нет, не может так дальше продолжаться, думала она вновь и вновь. Надо что-то решать. Жестоко держать парня в клетке и заставлять его «с тоскою стучаться грудью о любви своей гнутые прутья». Больно, но ничего не поделаешь — видимо, придётся его отпустить…

«Отпустить?! — с ужасом подумала Олива, — Нет, нет, это невозможно! А как же я?.. Что будет со мною, если он исчезнет? Я же умру от одиночества, сойду с ума… И так в моей жизни было столько потерь — ещё одной я просто не переживу…»

«Но если ты его действительно любишь, ты должна думать о нём, а не о себе, — промелькнуло в её голове, — Слушай, Олива, что я тебе скажу. Ты сейчас же встанешь с этой скамьи, выйдешь на улицу Воскресенскую и пойдёшь к вокзалу. Там ты купишь билет и уедешь в Москву на первом же поезде…»

«Нет, нет! В Москву? Ни за что!!! — Олива сжала руки, — Это ужасно, это… это невыносимо! Я не хочу покидать Архангельск! Я не хочу в Москву! Не хочу! Не хочу!!!»

«Ты должна уехать, — продолжал внутренний голос, — Так будет лучше… для всех».

Другого выхода у Оливы не было. Можно, конечно, было бы оставить всё как есть — но тогда несчастлив будет он. А на чужом несчастье, тем более, на несчастье любимого человека, своего счастья точно не построишь.

Олива вспомнила, что Тассадар часто говорил про себя, что он — волк. Одинокий волк. И ник в Интернете у него — Волчара. Ну да, всё правильно. Как волка ни корми — он всё в лес смотрит…

Олива слабо усмехнулась. Удивительный город! Кого тут только нет: и Волк, и Медвед, и Кот, и Лис… Прямо какая-то сказочная страна — один принц, другой волшебник, третий — коварный и отъявленный негодяй… И, словно живые, проплыли у неё в воображении все эти персонажи: одинокий Волк, неуклюжий недотёпа-Медвед, кукольная княжна Мими, аристократически-вялые братья Негодяевы из дворца, лорд Негодяев старший, лорд Негодяев младший, грустный маг-отшельник Даниил, могучий богатырь Гладиатор, златокудрый поэт Ярпен, домовёнок Кузька, крошка-Никки, Салтыков — злой и подлый король гномов… И она среди них — гостья из обычного мира, девочка, заброшенная сюда из страны, где нет места чудесам…

…А может быть, всё правильно? И тут Олива словно прозрела. В мгновение ока она поняла, почему у неё всё так происходит. Потому что она здесь, в этом городе — всего лишь гостья. Ведь даже в сказках никогда не было такого, чтобы Элли на всю жизнь оставалась в Изумрудном городе, а Алиса — в Стране Чудес. Потому что как бы хороша ни была волшебная страна, а Элли в конце всё равно должна вернуться к себе на родину, в свой серый и пыльный Канзас…

«Что ж, пора и мне в Москву, — обречённо подумала Олива, — Хватит уже, загостилась. А что в Москве? Да, там нет места чудесам, там — серые будни и короткие выходные, но в Москве я родилась, там мой дом — там и строить мне свою жизнь…»

Слёзы ручьём хлынули у неё из глаз. Так не хотелось покидать этот город, так не хотелось расставаться со своими замечательными друзьями! Ещё больше не хотелось ей расставаться с Ним, со своим синеглазым принцем — но ничего уже изменить в этом решении было нельзя…

Олива встала со скамьи и, последний раз окинув взором заснеженный дворик, пошла в сторону ж/д.

«Прощай, милый Архангельск! Прощайте, мои любимые, дорогие друзья… Прощай, Тассадар, солнышко моё ясное, я всегда буду любить тебя и никогда тебя не забуду. Прощай, любимый мой, и будь счастлив…»

Вот так, быстро и легко, разрешилась сама собой трудная ситуация. Олива шла к вокзалу, в полной уверенности, что то, что она делает — единственно правильное решение.