— Анго, ты не говорила с мелким? — спросил её раз Салтыков.

— Говорила, — ответила она, — Я намекнула ей, что ты её не ждёшь.

— А она что?

— А что она? Не поверила. Нет, говорит, всё равно поеду, раз мы договорились…

— Пипец, — проворчал Салтыков.

— Да поговори с ней сам! Возьми сам, да и скажи ей всё, мол, так и так…

— Я уже однажды поговорил — ты сама помнишь, чем это закончилось.

— О да…

— Слухай, Анго, мне тут Майкл сказал, что Юлька в Питер собиралась поехать? Это правда?

— Да, мы хотели втроём в Питер съездить на выходные.

— И Волкова с вами поедет? Круть!

— Не, Волкова не поедет — у неё работа на выходные попадает…

— Так кто ж тогда с вами будет? Олива что ли?

— Ну да…

Салтыков озадаченно промолчал.

— Слухай Анго, вы вот что… — наконец произнёс он, — Вы пока в Питер не едьте. И Оливе скажите, что всё отменяется. А числа пятнадцатого поезжайте туда, только без Оливы. Я к тому времени уже буду там, и мы встретимся…

— Нет, так не пойдёт, — вздохнула Аня, — Как мне потом Оливе в глаза смотреть. Давай лучше так: ты с ней поговори сам, поставь, наконец, точку. Тогда будет смысл чего-то ещё планировать.

— Хорошо, — выдавил из себя Салтыков, — Сегодня же я с ней поговорю.

…Настя была в курсе того, что Юля собралась в Питер повидать Майкла. Хоть она и убеждала себя в том, что вовсе не ревнует Майкла, так как он лох, и она даже рада тому, что хоть какая-то девушка им заинтересовалась, в глубине душа Настя чувствовала нечто похожее на обиду. Поэтому, когда Аня под большим секретом сообщила ей, что Салтыков, похоже, решился дать отставку Оливе и, более того, снял для них с Аней номер люкс в Питере, и они поедут туда тайком от Оливы, Настя испытала сначала даже какое-то злорадство.

— Только обещай мне, что ты и под страхом смерти не скажешь ничего Оливе, — предупредила Аня.

— Обещаю, конечно, обещаю, — протараторила Настя, — Зачем я ей буду тебя закладывать? Ты мне лучше вот что скажи: Салт реально тебе нравится?

— Как тебе сказать… — замялась Аня, — Не то, чтобы я от него без ума — ты же знаешь, до Димы ему далеко… Но, в общем, мужик он перспективный, деньги зарабатывать умеет, а такие, сама знаешь, каждый день на дороге не валяются. Тем более, если подворачивается реальный шанс устроить свою жизнь — почему бы им не воспользоваться?

— Всё это, конечно, так, — сказала Настя, — Но как быть с Оливой?

— А при чём тут, собственно, Олива? Салтыков не любит её, она ему нужна как собаке пятая лапа. Если бы он хоть немного её любил, тогда другой разговор. Если хочешь знать, он несколько раз просил меня поговорить с ней, чтобы она не переезжала к нему. Да она разве слушает? Заладила одно: поеду, и всё тут. Как собака на сене — сам не ам, и тебе не дам…

— Одно слово: деревянное дубьё! — подвела итог Настя, и обе подруги, вспомнив, откуда пошла эта кличка, внезапно расхохотались.

Несколько лет назад, когда все три подруги ещё учились в школе, Олива была такой растяпой и простофилей, что вечно попадала впросак, и над ней не подсмеивался только ленивый. Однажды подружки решили разыграть её: спрятали её портфель и сказали ей, что его украл один из мальчишек и засунул в сливной бачок унитаза в мужском туалете. Олива побежала в этот туалет, открывала бачки при громком смехе ребят, но портфеля, конечно же, там не оказалось. Поняв, что её разыграли, Олива расплакалась и, размазывая кулаком сопли по лицу, накинулась на подружек:

— Что вы надо мной издеваетесь? Я вам не деревянное дубьё!

И теперь, вспомнив эту давнюю историю, подругам вдруг стало стыдно. Оливу с самого детства все считали дурочкой — облапошить её было как два пальца обоссать, а уж утворить над ней какую-нибудь шутку — одно удовольствие. Она велась буквально на всё: скажи ей, действительно, что луна пукает — и этому поверит, да ещё и ночью будет выходить на улицу послушать, как она пукает. Но удивительнее всего было даже не то, что Олива каждый раз верила и велась абсолютно на всё, а то, что в конце, когда она понимала, что её опять оставили в дураках, каждый раз горько ревела от обиды, и тогда те, кто её разыгрывали, испытывали чувство стыда.

— Знаешь, мне её даже жалко, — призналась Настя, — Все её вечно обманывают, обводят вокруг пальца, оставляют в дураках… Хотя, я начинаю думать, что она сама всё это к себе притягивает…

— Она такая же простофиля, как Медвед, — сказала Аня (Медведом они называли Майкла), — И чего они не влюбились друг в друга? Отличная бы получилась пара…

Поговорив с Аней, Настя легла спать, но уснуть не удавалось. Ситуация глодала её. Конечно, она не могла сказать Оливе про Питер, ведь она обещала Ане молчать, но с другой стороны, страшно было представить, что будет с Оливой, когда она приедет в Архангельск со своими вещами к пустому порогу, и только там узнает всё от посторонних людей.

«Дура! Дубьё деревянное!.. — с отчаянной злобой думала Настя про Оливу, — И откуда среди людей берутся такие лохи и неудачники как она? Я ведь и с Медведом рассталась, потому что терпеть не могу дураков… А с ней что делать?»

На следующий день Настя поехала к Оливе и застала её за сборами в дорогу.

— Что ж, чемоданы, значит, уже пакуешь? — Настя кинула взор на неразобранный с января месяца синий матерчатый чемодан.

— Пакую, — односложно ответила Олива.

— Зря пакуешь, — саркастически усмехнулась Настя, — Он тебя не ждёт.

— То есть, как не ждёт?

— Так, не ждёт и всё.

— Но мы же договаривались…

— Мало ли что договаривались, — перебила её Настя, — Он тебе пишет: приезжай, я тебя жду и всё такое? Не пишет, — ответила она за Оливу, — А когда он тебе последний раз звонил? В прошлом году, верно?..

— Верно… — вздохнула Олива.

— Ну, так что ж? Куда ты поедешь? Да ещё после того, что ты мне рассказала — это, извини, дурой надо быть самой распоследней, чтобы настолько себя не уважать.

— Давай не будем переходить на личности, — обрубила подругу Олива.

— Отчего же не будем? — вскипела Настя, — Если ты дурью маешься, так я тебе скажу прямо — всё это дурь, дурь, дурь!

— Никто твоего мнения здесь не спрашивал, — отрезала Олива.

— А мне какое дело, я что хочу, то и говорю, — огрызнулась Настя, — Впрочем, действительно, живи как хочешь. Только не надо мне потом своими стенаниями мозг вышёбывать. Я сыта этим по горло.

— Я тебе мозг не вышёбываю.

— В том-то и дело, что ещё как вышёбываешь. Ладно, хватит. Я тебе уже давно хотела сказать, что не могу больше с тобой общаться.

— Ну и не общайся, — сказала Олива, — Никто тебя не заставляет. Я всё прекрасно понимаю! Думаешь, я не заметила, что ты меня уже давно избегать начала?

— Извини. Просто ты в последнее время как вампир, — призналась Настя, — Ты сама вымазалась в дерьме по уши, опустилась так, что ниже уже некуда, и всех кто с тобой общается, тянешь вниз, куда я лично идти не хочу.

— Ну, как знаешь, — устало обрубила Олива, — В таком случае, нам не о чем с тобой больше говорить. Дверь налево, — указала она, — Сумку не забудь.

Закрылась дверь за Настей, на этот раз навсегда. Но Олива не испытала ни горечи, ни сожаления, ибо она больше не признавала никаких привязанностей — ни дружеских, ни даже родственных, она спокойно отнеслась даже к тому, что её разведённая мать ушла жить к мужчине. Олива больше не жалела ни о ком, и никого не любила, и себя не любила. Вся её жизнь была уже не подвластна ей — она была целиком и полностью в руках Салтыкова. Только он владел теперь всеми её мыслями, всей её душой и телом. Только о нём она думала беспрестанно и только его боялась потерять.

…Долго тянул с этим разговором Салтыков. Откладывал то на вечер, то на завтра, то на послезавтра. Но вот, наконец, представился такой случай в аське. Поговорив о не имеющих к делу отношения пустяках, Салтыков спросил Оливу, что она теперь думает делать с работой.

— Как это что? — удивилась Олива, — Я с работы уволилась. Через две недели, мы же договорились, я перееду к тебе…

— Да, конечно, — пробормотал Салтыков.

— Ты, кажется, не рад тому, что я к тебе еду, — заметила Олива.

— Почему ты так решила?

— Да так… Мне так кажется. Надеюсь, что я ошибаюсь…

«Эх, была не была…» — промелькнуло в голове у Салтыкова.

— Мелкий, — начал он, — Вот скажи: ты правда меня любишь?

— Почему ты спрашиваешь? Ты же знаешь ответ.

— Хорошо. Ты меня любишь. Но ты ведь не хочешь, чтобы тот, кого ты любишь, был несчастлив, правда?

— Я не понимаю, к чему ты это клонишь? — взвилась Олива, — Если люди любят друг друга, для них только счастье — быть вместе. Я люблю тебя, я не могу без тебя жить, потому и хочу только одного — быть с тобой, только с тобой. А ты если меня любишь, то тоже должен хотеть быть со мной. Иначе это не любовь…

— Но, мелкий, видишь ли… — осторожно начал Салтыков, — Я конечно люблю тебя, мы обязательно будем с тобою вместе! Обязательно, мелкий! — «Чёрт! Я же не то ей говорю!» — промелькнуло у него в голове…

— Тогда в чём же дело?

— Понимаешь, мелкий, я очень тебя люблю, но если я не буду иметь возможностей жить не в стеснённых условиях, есть то, что я хочу, бывать там, где я хочу, я буду несчастлив…

— То есть, ты хочешь сказать, что со мной будешь несчастлив? Я правильно тебя поняла?

— Нет, мелкий… Просто было бы лучше нам ещё немножко подождать…

— Опять?! Я же сказала — я не могу ждать! — взорвалась Олива, но тут же осадила себя, — Ты сам мне сказал в январе: приезжай. Мы обо всём уже договорились, я уже тут всё подготовила… Нет, нет, что за ерунда! А обо мне ты подумал? Сам наобещал с три короба, а теперь опять в кусты? Если ты меня любишь, таких разговоров вообще возникать не должно!