Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

— Ну что ты плачешь, мелкий, — сказал Салтыков, — Ты же не насовсем уезжаешь; скоро, совсем скоро ты снова приедешь и останешься здесь, со мною…

— А ты… ты правда хочешь, чтобы я приехала и осталась?

— Конечно, мелкий. Конечно, хочу…

Он лёг рядом с ней в постель. Олива судорожно обняла его.

— Скажи мне что-нибудь, пожалуйста… — попросила она.

— Всё нормально, мелкий.

— Нет. Я не это хотела от тебя услышать…

— А что?

— Что ты мне раньше говорил всегда…

— А, это… Я люблю тебя, мелкий.

…На поезд девушек пришли провожать ребята. Хром Вайт пришёл, Паха Мочалыч, Райдер, Лис с Денисом. Лис принёс им в дорогу гроздь бананов, а Денис подарил Оливе и Ане по плюшевой мышке.

Попрощавшись с ребятами, девушки вошли в свой вагон. Парни же всё не уходили. Они стояли на морозе под окнами поезда, дурачились с фотоаппаратом. Салтыков прыгал впереди всех перед окном и отчаянно жестикулировал. Между тем, поезд тронулся: все замахали с перрона руками, а Салтыков какое-то время ещё бежал за поездом в своей коричневой дублёнке и тёмно-красном шарфе.

«Что-то в нём есть подлое всё-таки…» — промелькнуло в голове у Оливы. Ей стало до слёз пусто и горько на душе; но ничто в этот момент оставляемого поездом Архангельска, платформы и друзей, исчезнувших в тёмной дали, не подсказало Оливе, не сжало ей сердце предчувствием, что всё это — и Архангельск, и ребят, и Салтыкова — она видит в своей жизни последний раз.

— Ну, Павля, — сказал Салтыков, как только все ребята, проводив москвичек на поезд, разбрелись по своим домам, — Хозяйке квартиру сдавать завтра, так что у нас с тобой ещё целая ночь есть, чтобы там побухать. Пошли!

— Отличная мысль, — вдохновился Павля, — Как раз отметим конец твоих новогодних мучений…

— Дооо! Я думал, это никогда не кончится, — тяжело вздохнул Салтыков, — Можешь себе представить, каково мне было все эти дни изображать из себя супермегазанятого чела, только бы поменьше оставаться наедине с этой коровой! А каково мне было её трахать, думая в этот момент о другой, а к ней испытывая влечения ровно столько же, как вот к этой старой кошёлке, — он показал пальцем на проходящую мимо толстую тётку, — Эх, Павля, Павля, никогда я ещё в таком капкане не оказывался! Я и помыслить себе не мог, что всё зайдёт настолько далеко…

— Да, ты, однако, зря всё это тогда затеял, — сказал Павля, — Я сам не мог понять, чего ты в ней нашёл, тем более она тебе ещё тогда не понравилась, когда ты её в первый раз увидел…

— Хуй знает, чего я это всё затеял, — ответил Салтыков, — Понимаешь, Павля, у меня тогда бабы долго не было — я, страшно сказать, несколько месяцев не трахался — то диплом писал, то вон у Майкла в Питере кониёбился. И тут она приехала, да ещё в постель рядом со мной легла. Кто бы тут смог устоять? А она, сучка такая, с первого разу-то не далась — вот и пришлось ей наобещать золотых гор. Она мне все мозги выкрутила, я и сам не соображал, чё говорил…

— Да, не было у бабы хлопот, так купила баба борова, — подытожил Павля, — Хотя разве это причина — несколько месяцев не трахался? Вон Негод наш вообще одной порнухой сыт, и не грузится даже по этому поводу…

— Ха, сравнил! Негоду много что ли надо? Подрочит на картинку с сиськами — ему и довольно! А мне трахаться надо — у меня без этого болит всё…

Парни купили в магазине водки и пива и потопали к подъезду.

— А закусон? — остановился Павля.

— Пошли, у нас целый холодильник этого добра. Там торт вчера Дэн принёс — его сожрать надо, а то пропадёт…

Приятели забурились в квартиру и первым же делом разложили на широком подоконнике в кухне свою снедь.

— Да здравствует свобода! — Салтыков плюхнулся на диван, — Павля, открывай водку и тащи швепс. Будем праздновать наше освобождение от московского нашествия!

— Слушай, я так и не понял: послал ты её всё-таки, или нет? — спросил Павля после второго стопаря, — Тут, говорят, целый скандал был. Так что в итоге-то? Она так спокойно потом отнеслась к тому, что ты на ней не женишься, поэтому так мирно и уехала в Москву?

— Эх, Павля! Если б это было так, как ты говоришь… — вздохнул Салтыков, — Сначала-то я её действительно послал, да не тут-то было: она такой рёв тут подняла, что пришлось её возвращать назад. Да и жалко мне её стало — пропадёт же дура такая без меня. Она в меня влюблена по самое не хочу.

— Да ну? — усомнился Павля.

— Вот тебе и «да ну»! Вон, хошь докажу? — и Салтыков прямо при Мочалкине быстро написал смску Оливе: «Мелкий, ты меня любишь?»

«Неужели ты ещё сомневаешься?» — тут же пришёл ответ от Оливы.

— Во! Видал? — Салтыков хвастливо помахал телефоном перед носом приятеля и тут же накатал ответ: «Конечно, не сомневаюсь, мелкий! Я тоже тебя люблю».

— И зачем ты всё время врёшь? — недовольно проворчал Павля, — Если б я врал девкам так же, как ты, ещё неизвестно, у кого бы из нас их было больше…

— Но-но-но! Чё бурчишь-то, завидно, что ль?

— Было б чему завидовать, — съязвил Павля, — Не я же в такое дерьмо впутался. Мне вот интересно, как ты дальше собираешься действовать. Ну, сплавил ты её в Москву, хорошо. А приедет она через месяц с вещами — тогда что? Ссаной метлой выгонишь её?

— Не приедет, — уверенно заявил Салтыков, — В конце концов, семь бед — один ответ.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Главное — что она сейчас в Москве, а значит, оттуда она меня не достанет, — Салтыков придвинулся ближе к приятелю и понизил голос, — А когда она соберётся приехать — меня уже здесь не будет. В том-то весь и фокус.

— А где ж ты будешь-то?

— А в Питер смотаюсь — там она меня точно не найдёт.

— Гыыы! Ловко ты, однако, придумал, — заржал Павля, — Представляю, как она завоет, когда приедет в Арх — а тебя-то уж и след простыл…

— Бедный мелкий, — вздохнул Салтыков, — Что ни говори, а жалко мне её. Ведь не могу я ей прямо сказать, что не люблю. Даже боюсь представить себе её реакцию…

— Всех уродов не пережалеешь, — отрезал Павля, — Вольно ж тебе было вешать ей лапшу на уши! Вот теперь сиди и думай, как выпутываться. Неужели ещё и женишься на ней из жалости?

— Нет, конечно. Это великое благородство мне не по плечу, — сказал Салтыков, — Ладно, попробую как-нибудь с ней мягко поговорить на эту тему. Объясню всё тактично. Или Анго попрошу поговорить с ней…

Звонок Кузьки на мобильник Салтыкову прервал их разговор.

— А, Кузя, здорово! — обрадовано протянул Салтыков, — Ты как раз кстати — приходи к нам на квартиру бухать! Москвички только что отвалили, так что да здравствует свобода! Да, пива ещё захвати… Ну, пока-пока! Жду!

Салтыков подумал и через секунду набрал номер старшего Негодяева.

— Алло, Димас? Быстро собирайся и дуй к нам на квартиру! Хорош тухнуть там уже!.. Что-что? Да уехали, уехали москвички, нету их тут! Всё, жду.

— Ща Негодяев придёт, — пояснил Салтыков, обращаясь к Мочалычу.

— Негодяев? Его же сюда калачом, бывало, не заманишь, а тут вдруг придёт?

— Прибежит, — усмехнулся Салтыков, выпивая очередную порцию водки со швепсом, — Он от москвичек шифровался.

— От Аньки что ли? Во дебил!

— Ну! Я о чём и говорю…

— А я со своей бабой разошёлся, — сказал Павля и почему-то вздохнул.

— Ну и не грузись, чё! Лучше найдёшь…

А гости между тем подходили и подходили. Кроме Димы Негодяева и Кузьки пришли ещё трое парней, которых не было, когда в квартире жили москвички. Врубили колонки, водка и пиво полились рекой. Уже бухие, парни устроили, как водится, настоящую кучу-малу.

— Ну чё, Салт? — крикнул один из парней, уже довольно подвыпивши, — Ты расскажи, реально обеих москвичек тут ебал?

— А то! — Салтыков был уже вдрызг пьяный, — У нас тут такая групповуха была!

— Во, слышь, крутой в натуре, а? А Ленка-то твоя узнает — твоим москвичкам все космы повыдирает, так что ты смотри…

— Я уже дрожу! — Салтыков зашёлся от смеха.

— Салт, а Салт! А у кого из них сиськи больше?

— Салт, а они тебе в попу давали?

— Погодите, погодите! — надрывался Кузька, стараясь переорать КиШа в колонках и шум голосов, — Салт, а ты Оливу-то как девственности лишил?

— Дооо! — Салтыков затянулся сигаретой и смачно сплюнул: — Как я её… отодрал!!

И хохот пьяных отморозков в прокуренной квартире заглушил всё.

Салтыков так и не мог собраться с духом и поговорить с Оливой. Он боялся её, её реакции. Поэтому всё реже писал ей смски, всё чаще общался с Аней. Олива же не видела никого, кроме своего Салтыкова. Её беспокоило то, что он ей не пишет, а пишет Ане — но она так боялась каким-нибудь неосторожным упрёком потерять своего ненаглядного Салтыкова, что ей ничего более не оставалось делать, как прикусывать язык, лить украдкой слёзы в подушку, и молчать, молчать вплоть до самого отъезда…

А отъезд уж близился. Упакованы были чемоданы со всякой рухлядью, отложены были с боковой карман скопленные пятьдесят тысяч рублей — деньги, которые Олива с осени зарабатывала потом и кровью, и не тратила, ущемляя себя во всём — она откладывала их на свадьбу, на переезд. Не могла же она с голой задницей выходить замуж, тем более, Салтыков не раз намекал ей, что у него теперь трудно с деньгами, и она не могла не пахать, чтобы внести и свою лепту на обустройство их будущей совместной жизни.

А Салтыков тем временем, устав и от гнетущего ожидания приезда Оливы, и от назойливо-прилипчивой Ленки, впал в депрессию. Хотелось всё бросить к чёртовой бабушке и уехать в Питер сейчас же — но как уедешь, когда ещё в Архангельске задерживает работа, да и не время было пока уезжать-то. Всё чаще он искал утешения в беседах с Аней, и всё чаще ловил себя на том, что ему очень не хотелось бы потерять её из-за Оливы. Аня тоже не могла не отметить повышенное внимание к ней Салтыкова. С некоторых пор она всё чаще и чаще подумывала о нём, и всё чаще он снился ей во сне. Она не хотела отдавать себе прямой отчёт в том, что она чувствует к нему — простую ли дружескую симпатию, или нечто большее. Но она поймала себя на том, что так или иначе ждёт его смсок…