Сальный, липкий взгляд прошелся по мне с ног до головы, задержавшись на груди, закрытой пиджаком и блузкой со стоячим воротничком. Легкая дрожь тронула ладони, кротко сложенные на коленях. Может, идея с Диего не так уж и плоха? Страстный испанский мачо, как и всякий импульсивный мужчина их нации, явно наплюёт на то, что при необходимости у нас в стране истинную причину внеплановой посадки в легкую замолчат, и его заткнут… И нас всех.

— Тебе сколько лет? — голос низковатый, гудящий такой, неприятный. — Тебе уже можно?

Сковало холодом в ответ на эти слова и жуткий, лающий смех в салоне. Он пригубил бутылку и снова вперил в меня черный взгляд, в котором откровенно читалась похоть, вызывающая у меня отвращение и желание немедленно встать и уйти. Таких персонажей в бизнес-авиации я не видела. Слышала о намекающих клиентах, а там уж если совесть стюардессы позволяла, то интим происходил. О таком вызывающем поведении я не слышала. И не ждала его. Я не проститутка, могли бы взять шлюх с собой. Эскорт. Явление у клиентуры не редкое, особенно на дальние перелеты. У этого нечестивого животного явно играл тестостерон на фоне опьянения, и уж явно не впервые. Мог бы об этом позаботиться, чертов амбал.

— Мне двадцать шесть лет. — Растягивая губы в отрепетированной улыбке произнесла я, едва справившись с голосом, в котором вот-вот могло прорваться презрение, отвращение и брезгливость, уже и так стягивающих мышцы лица, которые я едва контролировала.

— Муж, дети? — нахально усмехнулся этот ублюдок, снова пригубив бутылку и пробегаясь взглядом еще раз по моему помертвевшему телу.

Вместе со страхом, в крови начинала вскипать злость. Он был из той самой категории, считающей, что бабло может оставить безнаказанным в любых обстоятельствах. Дебил, который чудом урвал солидный кусок и теперь пытался отыграться на унижении других. Ненавижу такой типаж. До глубины души ненавижу.

Я только тут поняла, что нестройный гомон мужских голосов за столом притих. Все застыли в ожидании. Моего унижения. Челюсть едва не свело от силы, с которой я ее стиснула. Мы не имеем права говорить клиентам нет. Сводить тему, предлагать альтернативу, но не отказывать. Я с трудом удерживала спокойное выражение лица, глядя в морду этого похотливого животного.

— Нет. — Снова подвиг, ибо голос мой не дрогнул и не выдал эмоций. — Только жених.

— Жених — не шкаф, подвинется! — мерзко заржал лысый и его поддержали несколько шакалов за столом.

Я, чувствуя, что пахнет жаренным, твердо смотрела в черные глаза и не спускала с губ доброжелательной, словно приклеенной улыбки. Кровь щедро разбавлял адреналин, заставляя сердце биться чаще, а ненависть стягиваться в тугой ком в груди. Если он только посмеет… если только попробует… Самолет посадят. Диего посадит самолет, я в нем уверена. А потом… потом папа разрулит, он столько лет в авиации работал, у него связи. А Женька этого ублюдка закопает. У Женьки тоже связи.

— Маша, Машенька! — едко пропел лысый, скользнув взглядом по бейджику на моей груди, прикладываясь к бутылке и не спуская с меня прищуренного похотливого взгляда. — Я твой медведь! А как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой уединились?

У него даже мозгов не хватило на намеки. В открытую сказал, тварь. Гогот за столом едва не послал мою выдержку к черту. Хотелось немедленно встать и отобрать бутылку из этой лапы чтобы ударить ею по лысому черепу.

— Ну, Машенька? — хохотнул он, раздевая меня взглядом, и вызывая этим рвотный рефлекс. — Твой директор хвастался отличным сервисом. Врал безбожно, судя по твоему поведению. Глазки прищурила, улыбка фальшивая, того и гляди стартанешь ко мне с ноготочками. Ты, получается, страстная девочка, да Машенька? — гоготнул он, склоняя голову и довольно осматривая мое лицо. — Ты заставляешь меня ждать. Машуля, давай-ка кивай своей хорошенькой головкой, и мы с тобой будем заниматься взрослыми вещами.

Взрослыми вещами, блядь. Аж в глазах потемнело от ударившей в голову смеси злости, брезгливости и страха. Нижняя губа дернулась вниз превратив улыбку в предупреждающий оскал, и я не сумела совладать с собой и сдержать ненавидящий взгляд исподлобья. Крах и катастрофа, я не могу себе позволить такое выражение лица. Даже на те жалкие доли секунды, когда потеряла самоконтроль. Но ему понравилось. Он одобрительно захохотал. Мгновение и я снова взяла себя в руки, снова являя собой воплощение доброжелательности и приветливости.

Но краткий миг протеста был прекрасно считан всей стаей, вызвав смешки, накаляющие еще сильнее горячий от напряжения воздух между мной и этой лоснящейся от пота и желания тварью.

— Машенька-а-а-а… — разочарованно пропел лысый, откидывая голову на подголовник, но не отпуская вполне добродушно улыбающуюся меня взглядом. — Что ж ты, воды в рот набрала, что ли? Или молчание — знак согласия?

Вот тут меня тряхануло. Да так, что едва себя сдержала от порыва послать матом эту сволочь и, вскочив, убежать в стафф. А его это подстегнуло. Он только раскрыл рот, как прозвучал холодный, бескомпромиссный приказ с легким эхом насмешки:

— Толстый, завязывай. Видишь, девочка не из таких.

И все. Лысого как будто выключили, а в салоне повеяло арктической стужей, охлаждая, успокаивая мои напряженные нервы. Я инстинктивно перевела взгляд на источник голоса. Ему, может быть, тоже было около тридцати. Он расслабленно развалился прямо в центре дивана, окруженный своей стаей, и смотрел на мои губы глубоким, чуть насмешливым взглядом. На дне насыщенно зелёных глаз плескалась ядовитая насмешка и темное неопределяемое чувство, вызывающее во мне странное подобие отклика. Лицо выразительное, безумно притягательное, с четко обозначенными скулами и тонкой линией губ. Волосы темные, короткостриженые. Высок и подтянут, в пальцах правой руки бокал с бренди. Единственная бутылка была среди семи ящиков текилы.

Я знала, что в мужчине главное его взгляд. Он говорит о многом. Обо всем. И если у амбала был мерзкий и наглый, одназночно его характеризующий, то здесь было что-то жуткое, неопределяемое, и что в дальнейшем, значительно успокоившись я все никак не могла охарактеризовать

Когда он впервые поймал мой взгляд, переведя его с моих губ в глаза, меня будто парализовало. И резануло. Дико. По живому. Как будто в прорубь столкнули. Дыхание перехватило, а внутри все сжалось до боли. Я думала, о голубых глазах говорят холодные. Нет, дело не в цвете. Дело в выражении. Его взгляд был замораживающим, тяжелым, откровенно насмешливым, и все с тем же непонятной тенью не характеризуемого чувства.

Сердце отчего-то болезненно замерло и опять пустилось в галоп. Дрожь снова тронула руки, но не так, как при разговоре с лысым. Совсем не так. С лысым я могла что-то сделать, здесь же будто лишило воли. Я не могла объяснить себе причину тремора, сцепив пальцы друг с другом, чтобы унять сумбур прорывающийся из тела таким образом. Его зрачки расширились, губы изогнулись в насмешливой улыбке, скрывая что-то, не давая уловить эхо промелькнувшей в глазах мысли. Он едва повел головой в сторону стафа, словно давая разрешение, его стая была недвижна и тиха, пока вожак руководил ситуацией, и я, на немеющих ногах быстро пошла прочь.

Закрыла за собой дверь и тоже прижалась к ней спиной, не обращая внимания на обеспокоенные взгляды Татьяны и Лизы, поднявшихся при моем появлении из-за небольшого разделочного стола. Я с трудом сглотнула, прикрывая глаза, успокаивая себя и уговаривая ноги не подкашиваться. Перед закрытыми глазами его лицо, снова пустившее под откос подобие самоконтроля, только было воцарившегося в голове и теле. Первые ассоциации с этими глазами — риск и секс. Секса было больше. Или это мои первобытные инстинкты вывели его в приоритет, наплевав на замораживающий тембр вкрадчивого голоса и позу расслабленного хищника. Все мы глубоко ошибались, думая, что основная опасность — это амбал. Нет. Совсем нет.

Все они, все шестеро — стая. А руководил ей он. Одно предложение и все затихло, будто сдохло. Лысый вон вообще экран смерти изображал. Я впервые встречала человека, так воздействующего на других. На меня. Никогда ничего подобного не испытывала ни к одному мужчине. Чтобы самой не знать что. Скривилась, пытаясь отодвинуть от себя попытку анализа ситуации, ибо дело то было тщетно. Я не понимала. Не понимала ничего.

— Машка?.. — негромко позвала Лиза.

Я распахнула глаза и посмотрела в ее сторону, заставив отшатнуться. Не знаю уж, что там было на моем лице изображено. Татьяна негромко поинтересовалась, что от меня хотели. Я, уже взяв себя в руки, отошла от двери и упала за стол на мягкий пуф, притянув бутылку минералки. Несколько жадных глотков и я глядя в стол, бескомпромиссно заявила, что стафф не покину до конца рейса. И что время подавать обед.

Татьяна, нахмурено смотрела в мое лицо, но больше реакций и пояснений от меня добиться не могла, отослала Лизу оповестить пассажиров, что сейчас будет подан обед. Я хотела было помочь Татьяне с распечатыванием ланч-боксов и разогревом еды, но она шикнула, чтобы я села на место и пришла в себя. Пожав плечами, я подчинилась.

Они сами разнесли еду и остались в салоне с клиентами. Я скинула лодочки и, поджав ноги под себя, смотрела в иллюминатор на бескрайние поля облаков скрывающих землю. На задворках сознания настойчиво скребся образ, пытаясь снова сломить весь мой контроль, но я не давала выползти на первый план тому непонятому безумию и снова пасть перед ним. К Диего, что ли сходить?..

Дверь стаффа хлопнула, я перевела от иллюминатора взгляд и помертвела. Он. Снова он.

И он уже четвертый, кто прижался спиной к двери стаффа за этот рейс. Правда, в отличие от нас, расслаблено и даже несколько лениво. Руки в карманах брюк, широкие плечи обтягивала темная рубашка, рукава которой были закатаны до локтя. Он выглядел просто, но странно неуместно здесь в стаффе. Вот в салоне да, там определенно было его место, но не здесь в небольшом помещение обитом светлым пластиком с нотами аскетизма.