Я запоздало поняла, что мне не полагалось сидеть перед клиентом. Правда, и ему не полагалось в стафф заходить, но мне почему-то показалось, что даже если бы он это знал, ему было бы глубоко плевать. У него на лбу было написано, что он мнит себя пупом Земли и ему это очень нравится. Это несколько отрезвило, самодовольство и хамство я на дух не переношу. Может быть поэтому я смотрела в его чертовы глаза относительно спокойно. А может потому, что потерянный самоконтроль задел самолюбие, и теперь я тщательно следила, чтобы парализующее, необъяснимое чувство, бьющееся в запертые двери рациональности, так и осталось за пределами разума. Только раскрыла рот, собираясь поинтересоваться, что он хотел, но он меня опередил:

- Тебе бы определенно пошла алая помада. — Негромким голосом с задумчивым взглядом на мои губы, заставив сердце ускорится. — И распущенные волосы. Такой нрав, как у тебя нужно править акцентами, а не пародией на покорность и безликость.

Я забыла, как дышать. Есть у меня помада. Темно-красная. Любимая и часто используемая вне работы. Но на брифингах, своеобразных планерках с начальством перед и после каждого рейса нам постоянно напоминают, что мы не топ модели, и наша задача в безопасности и комфорте, а не в доставлении эстетического наслаждения.

Но больше, чем это замечание меня, что называется, пробрал до мозга костей его тон. Это был не наглый домогающийся голос лысого, это была констатация факта, с тонкими, такими отчего-то дурманящими нотками просьбы и искушения. Заставившими меня помертветь. Замереть. Ощутить в груди дрожь. Перетекающую по полыхающим сосудам в низ. Я открыла рот, но так и не смогла придумать, что сказать. Разум горел, не в силах справиться с бредом, переворачивающим во мне все и сжигающим любую попытку рационально мыслить.

— Какой нрав? — слабо и сипло прошептала я, падая в омут полыхающих изумрудных глаз.

— Толстый у нас для прессинга. — Усмехнулся он, пустив отряд мурашек вдоль позвоночника. — Ты первая, кто не спасовал, а среагировал агрессивно. И я растаял, киса. Глаза кошачьи, аж нутро будто шилом пронзило. И эти губы…

Что-то неправильное происходило с моим телом и сознанием. Он стоял все так же прислонившись спиной к двери. Я сидела на пуфе, у стола в паре метров от него. Под его пальцами щелкнул замок, отрезая салон от нас, и пустив по моим венам иррациональное томление. Пилоты не зайдут в стафф. На коротких рейсах без лишней необходимости врубить автопилот они не заходят. А текущий рейс относился к коротким, соответственно, исключая возможное присутствие страстного Диего, с трудом мирившегося с фактом наличия у меня официального жениха Женьки. Что выкинет мой страстный испанец, херачивший без зазрения совести любые бьющиеся материалы об стены в случае малейшего неудовлетворения, при присутствии этой зеленоглазой сволочи, мне страшно, но весьма интересно было бы представить. Наверное, самолет бы разбился, если бы Диего зашел сейчас в стафф и уловил чудовищное томление в витавшем между нами воздухе. Хотя, видимо, сейчас мне как раз-таки весьма необходимо было бы отрезвляющее присутствие Диего. Я бы может не чувствовала такого дикого, лишающего возможности правильно мыслить мандража в руках, коленях и зовущего, иссушающего разум песнопения безумия в крови, раздающегося все громче, с каждой гребанной секундой его гипнотизирующего взгляда мне глаза.

Его пересохшие губы раскрылись, примагнитив к себе мой взгляд. Хотелось?.. Да. Хотелось определенно. Звенящий звон в ушах, вторивший набату сердца, застилал пеленой глаза, суживая зримое до единственно важного — хищного, зовущего, подавляющего и приглашающего изумрудного взгляда.

Я не поняла, как поднялась на ноги. Не поняла, зачем сделала шаг к нему. Воплощению звериного желания и терпкого, такого по мужски искушающего приглашения.

Он сглотнул, взгляд потемнел, на устах полуулыбка. На миг сбросившая с меня оковы жара, сжигающего призывы разума. Отступила. Села обратно, не веря тому, что не могу, впервые в жизни не могу взять над собой контроль и справиться с лицом. Страх, иррациональность всего происходящего мгновенно остудила адский жар, уже вовсю полыхающий в венах и зажигающий низ живота пламенным томлением.

— И ты меня тоже хочешь, судя по всему. — Змеиная улыбка скользнула по тонким губам.

Фраза — пулей в сердце. Прошивающая навылет. Разворотившая, искалечившая опьяненный его неопределенным, но таким дурным влиянием, разум, лишая его возможности правильно функционировать. Наркотой по венам, за секунды влияющей на рецепторы мозга, тормозящей его, главенствовавшей в торопливо выстраиваемом новом порочном мире, где не было никого кроме меня и этого обладателя убийственного взгляда.

— Твое имя? — я бы не узнала свой голос, если бы на границе сознания не билось осознание, что глупый, несвоевременный вопрос задала я.

— Паша.

Имя как приговор. Как диагноз. Сжегший последние слабые попытки к сопротивлению у все еще наивно ратующего за рациональность сознания. Имя отравило и вытравило. Меня из меня. Поселив одно только… желание в моем отчего бьющемся дрожью теле. А он это понял. Осознал сразу. И это добавило огня в его сумасшедшем взгляде, полностью выжигая любые попытки сохранить остатки моего самоконтроля.

Он сделал ко мне шаг, а меня вжало спиной в равнодушный пластик обивки салона. Еще шаг, и дрожь вновь сотрясала руки. Еще один и дикая, животная, иступленная ненависть от собственной беспомощности и подобного хамства разом укротила смерч безумия, рушившего все хлипкие, почти бесполезные заграждения инстинкта самосохранения, хрипло подсказывающего, что он само воплощение опасности.

— Слишком нагло. — Рыкнула я, опуская подбородок и глядя на него исподлобья. Быстро загоняя свое безумие вновь на задворки сознания и вынуждая его подчиниться. Их обоих. И причину и следствие.

Остановился. Довольно прищурился, чуть склонив голову. На губах плутоватая улыбка. Напряжение горячего, физически ощутимого воздуха между нами спало.

— Видимо, мне придется играть с тобой на равных? — вызывающая усмешка в почти ровном тоне. — Я согласен. С тобой определенно согласен. — Один его шаг и наклон, наши лица разделяют не более двадцати сантиметров. Его рваный вдох сквозь стиснутые зубы, — сука, что же ты со мной творишь?..

И, вроде, оскорбление. И вроде бы полагается сопротивляться. Не могла. Вообще не могла пошевелиться. Он сам рванул вперед, сократив между нашими губами расстояние. Впился. Сухие губы. Жесткие. Властные. Без шанса увернуться. Потому что кровь в жилах торжествующе вскипела и лишила меня возможности мыслить, отодвигая мир с его законами за пределы сознания.

Его горячий язык раздвинул мои слабые, онемевшие губы. Сожгло и выжгло. Вновь. Но этот дикий поцелуй действовал на меня как дурман — я сама не поняла, как обхватила его шею руками и подалась вперед к его груди. Как попыталась перехватить инициативу, подмять под себя, требовательно куснув его язык. Он резко, но недалеко отстранился, то ли рвано выдохнув, то ли судорожно вдохнув сквозь стиснутые зубы, пробуждая в моей крови помимо идиотского, неправильно желания этого тела еще и дрожь и желание раскрыться, предоставить под его руки свое изнывающее, внезапно жутко изголодавшее тело. А ему не нужны были намеки. Один рывок и я на полу, растекаюсь, распыляюсь под его натиском. Под его телом, нависающим сверху, под его руками, стискивающими мою пылающую кожу плеч. Под его жесткими, все еще отчего-то сухими губами, терзающими меня и все мое существо.

Отдалась бы? Отдалась. Подумала бы об этом, посомневалась. Но ровно до того момента, пока один жесткий удар рукой, свободной от моих волос, не заставил раздвинуться колени, жадно принимая его торс и обхватывая его, сцепив голени на его ягодицах. Не поняла, когда был сорван шейный платок. Когда его чертовы, горячие губы скользили по нежной коже шеи вверх к линии нижней челюсти, а зубы чуть прикусывали такую тонкую и нежную кожу. Не хотелось об этом думать, потому что все, что я могла себе позволить для размышления — его бедра, прижимающиеся к моему паху. Его бедра. С эрекцией. И когда я ее ощутила, меня будто бы изгнали из собственного тела, оставив только жажду необходимости его прикосновений и желания всего его. Всего его тела. Полностью. В себе. Под кожей. На ней. И в ней.

— Сука… — отстранился, неровно вдохнув и опьяняя распаленную под ним меня. — Что за нахуй тут происходит?..

И действительно. Чуть отрезвило. Вернуло на высоту десяти тысяч километров над землей. На ту высоту, с которой сейчас рассекал пространство и время наш маленький самолет. Позволило краткий и такой правильный миг, чтобы отстранить от себя чужое, почти ненавистное тело, под которым я так покорно лежала и желала большего. Но окончательно прийти в себя он мне не дал. Откинул голову, прикрыл затуманенные желанием глаза, и пальцы впились в мою белоснежную рубашку над воротом черного жилета. Один не очень сильный рывок и пуговицы-бусины застучали по темному ламинату, открывая жадному зверю зрелище белого кружева лифа. Горячие, такие парадоксально необходимые губы прошлись по тонкой грани между распаленной кожей и нагревшейся от жара тела ткани белья. Я выгнулась под ним, вцепляясь руками в голову и плечи. В жажде большего. Если бы не требовательно, почти истерично бьющаяся уязвленная самооценка, отодвинутая на грань сознания я бы абсолютно точно отдалась ему. На высоте мира, под его распалёнными руками и губами. Но. Было одно большое но — я лежу я на полу в стаффе и таю под натиском мужика, которого впервые вижу. Что за?..

Оттолкнула. Прижался сильнее. Его горячий язык раздвинул мои горящие губы, едва не ввергнув меня и все меня окружающее снова в пучину кипящего порока. Укусила его за губу. Сильно.

Зашипел и отстранился. Навис надо мной, дыша тяжело и в унисон

— Слезь с меня. — Тихим, таким глухим голосом сквозь стиснутые утихающим желанием зубы. Твердо. Почти со злостью. — Прекрати. Сейчас же.