— Преуменьшаю, — печально сказал Мартино. — Мне жаль тебя огорчать, дорогая, но я уже получил несколько анонимок, в которых мне недвусмысленно советуют катиться отсюда куда подальше.

— Боже мой! — испуганно воскликнула Мария. — И что ты по этому поводу думаешь?

— Не знаю, что и думать, если честно сказать. Мартино сел и прикрыл глаза. Он еще был слишком слаб, и любое волнение вызывало у него головокружение.

— Хочу посоветоваться со своим другом Фариной. Мне кажется, международная обстановка такова, что, если мы думаем о будущем наших детей, им лучше расти не в Италии.

— Неужели все обстоит так серьезно? — обеспокоенно спросила Мария, которая никогда не интересовалась политикой, зато интересы детей принимала очень близко к сердцу.

Ранение Мартино, беременность Марии сблизили супругов. Мария понемногу стала привыкать к своей семейной жизни. Мартино берег ее как драгоценный сосуд и полюбил бы еще больше, если это было возможно. Он с удовольствием возился со старшим малышом, который носил его имя.

— Так ты считаешь, что это серьезно? — снова повторила Мария.

— Очень серьезно, — отозвался Мартино. — Может быть, нам и впрямь придется уехать.

Сердце у Марии внезапно забилось быстро-быстро, дыхание перехватило.

— Куда? — только и смогла она спросить.

— Думаю, в Соединенные Штаты, а может быть, и в Бразилию, — отвечал муж. — Мой друг Фарина, с которым я хочу посоветоваться, как раз приехал из Бразилии, где стал очень богатым человеком. Я постараюсь встретиться с ним и посоветоваться. Такие решения нельзя принимать наобум.

Как же все хрупко! Как эфемерно! Марии казалось, что она со всем примирилась, со всем сжилась, что она даже привыкла и привязалась к своему мужу, но стоило произнести слово «Бразилия», как она уже полетела туда, навстречу Тони, Навстречу счастью!..

Однако она уже не была той непосредственной девочкой, у которой все было написано на лице, она успела научиться владеть собой, и Мартино даже в голову не пришло, о чем думает его жена.

Мартино прежде всего был человеком дела: несмотря на слабость, он тут же собрался и поехал к своему старинному другу Фарине. Но к глубокому прискорбию, не застал его. Мартино узнал, что Фарина недавно похоронил отца, ликвидировал все дела и уехал в Бразилию. Родственники дали Мартино адрес, и он написал другу письмо. Вскоре получил от Фарины ответ: друг звал Мартино с семьей в Бразилию.

«Если Бразилия окажется тебе не по душе, ты всегда сможешь уехать в Соединенные Штаты, — писал ему Фарина. — Но лично мне здесь очень нравится».

Если говорить честно, то Мартино совсем не хотелось ехать в Бразилию, для него это было своеобразным возвращением в прошлое: призрак Тони Ферьяно восставал из праха забвения и отравлял ему жизнь. Он не сомневался, что и сердце его обожаемой Марии забьется быстрее, как только они начнут собираться в Бразилию да еще насовсем…

Но с другой стороны, многое было и за Бразилию: он знал португальский, там у него был друг, готовый оказать помощь…

— Мы поедем в США, — все-таки сообщил он, — но сначала заедем к моему другу Фарине в Бразилию.

Бразилия! Огненные буквы заплясали в воздухе перед глазами Марии. Дважды она готова была бежать туда, но путь ей преграждала судьба. Потом она запретила себе даже произносить это слово, простилась с ним навсегда. Но нежданно-негаданно путешествие в Бразилию вновь стало реальностью. И вместе с ним реальностью стал Тони, от которого она так старательно отгораживалась, которого старалась забыть.

«Увидеть бы его хоть краешком глаза, узнать, что он здоров, и больше мне ничего не нужно», — взмолилась она про себя. И сразу же почувствовала готовность расстаться со старым домом, который ей так трудно было решиться продать. Она больше не нуждалась в призраках, ощутив дуновение живой жизни. И не стала лукавить перед мужем.

— Я рада, — сказала она. — Уверена, что ты принял правильное решение.

Вопрос об отъезде был решен, и Мария стала деятельной и дельной помощницей Мартино во всех предотъездных хлопотах.

Нелегкое дело — стронуть с места множество вещей, которые стояли в покое не одно десятилетие, а эти десятилетия были твоим детством и юностью. Но упаковывая посуду, лампы и всевозможные дорогие безделушки, распродавая мебель и картины, Мария ни на секунду не почувствовала сожаления о прошлом. Оно будто бы враз умерло и перестало существовать.

— Я хочу поставить памятник на могиле бабушки, — сказала Мария мужу. — Единственное, что у нас здесь останется, — это дорогие могилы.

Она не могла это сделать сразу, потому что сначала болела сама, потом случилось несчастье с мужем, но теперь перед отъездом она намерена была это сделать.

Мартино пообещал Марии, что займется этим в самое ближайшее время, хотя не был уверен в том, что сеньора Луиза похоронена на больничном кладбище…

— В больницах для бедных хоронят в общих могилах, дорогая, и даже не пишут, кто именно там похоронен, — осторожно сказал он жене вечером того дня, который потратил на розыски. — Мне показали ее могилу, но там нет имен.

Мария задумалась, на глазах у нее выступили слезы, но очень скоро они высохли: ее бабушка была гордячкой. И распоряжалась своей судьбой всегда сама. Такова была ее воля, она решила остаться в памяти внучки живой и деятельной. Мария не вправе была осуждать ее решение и желать чего-то иного.

— Я закажу заупокойный молебен, помолюсь обо всех, — наконец сказала она. — Наши дорогие усопшие всегда с нами.

Мартино наклонил голову, выражая почтение и согласие.

Мария горячо молилась в церкви, прося прощения и у отца, и у бабушки, и после службы на сердце у нее стало совсем легко.

— Я чувствую, что они меня простили, — прошептала она с облегчением. — Им хорошо там, на небесах.

Мартино заметил, что Мария стала гораздо увереннее, взрослее и спокойнее за время сборов. Что на нее так подействовало: переезд или беременность, он не стал разбираться. Он наслаждался семейным миром и надеялся на лучшее в будущем.

Глава 35

Камилия очень не любила визитов мужа к родственникам. Хоть она и познакомилась со старой Мадаленой и та показалась ей симпатичной женщиной, но все же чувствовала: Тони возвращается оттуда в таком настроении, словно он побывал в другой стране. Несмотря на ровность характера и мягкое обращение, которое никогда ему не изменяло, Камилия чувствовала, что он не с ней, не рядом, а где-то далеко-далеко. Она пыталась вернуть его, но он постоянно витал где-то в недоступных ей мирах, и тогда отчаявшаяся Камилия закатывала бешеную сцену ревности. Поначалу средство действовало безотказно, Тони мгновенно возвращался на землю, принимался разубеждать ее, утешать. Однако время шло, и вместо сочувствия у Тони стало возникать раздражение, а потом чувство бессилия и гнев. Но Камилия не могла остановиться, и ни один день не обходился без истерик и сцен.

— Во всем виновата беременность. Все женщины в ее положении нервничают, будь к ней снисходителен, — убеждала зятя Ципора. — Ах, какое это трудное состояние! То тебя тошнит, то страхи мучают, то слезы наворачиваются!

Теща постоянно напоминала Тони о беременности Камилии, надеясь этим пронять зятя. Она не одобряла поведения дочери, но делала все, чтобы поддержать семейный мир. А Тони становился все более отрешенным. Да и что ему было делать? Что бы ли происходило, Камилия непременно закатывала ему сцену ревности. Казалось бы, что могло быть невиннее визита родственников? Нина и Мадалена по приглашению Тони пришли познакомиться с его семьей. Они провели очень приятный вечер. Тони казалось, что Нина сумела найти общий язык с Камилией, а Ципора с Мадаленой. И что же? Камилия нашла тысячу недостатков у родни Тони и вдобавок приревновала Тони к Нине.

Для Тони это было глупостью, равносильной оскорблению. Впервые он всерьез задумался, что же за человек оказался рядом с ним. И выводы, к которым он пришел, были неутешительными: Камилия оказалась недоброй, властной и эгоистичной. Она мечтала об одном: завладеть им и крепко держать, не отпуская ни на шаг. Он не вспомнил ни одного спокойного радостного вечера, ни одной прогулки, которая не была бы отравлена недовольством. Это открытие потрясло Тони. Он стал еще более молчаливым и все больше замыкался в себе. Убегая от скандалов, он старался реже бывать дома, до позднего часа пропадая в мастерской. Работы у него, к сожалению, было маловато. И тогда, неожиданно для себя, он начал лепить Деву Марию с младенцем. Наверное, на эту мысль его навела беременность Камилии. Ребенка он ждал с волнением и сожалел, что Камилия своими истериками нарушает то благоговейное состояние ожидания, которое могло бы их объединить.

Работа захватила его. Может быть, он даже собирался вылепить Камилию, но под его руками возникало совсем другое лицо. С каждым днем изображение становилось все совершеннее, и облик Девы Марии виделся Тони все прекраснее. Он не отдавал себе отчета, что лепит свою земную Марию, не понимал, что давным-давно тоскует по ней.

Когда Тони закончил свою работу, он отошел и залюбовался ею, собственное творение вызвало в его душе благоговение.

С этих пор он стал разговаривать с Девой Марией, поверяя ей свои чаяния и надежды. И это были самые сладостные минуты в его жизни. В эти минуты он жил любовью.

— Может быть, мне имеет смысл делать статуэтки для церквей? — размышлял он, потому что дело с кубками потерпело фиаско. Он остался в должниках у своего тестя, который ссудил ему на кубки деньги, и теперь не знал, чем отдавать долг.

Но и изготовление статуэток было очередной химерой. Он не был известным художником, которому церковный староста мог бы сделать заказ, не был и поставщиком какого-либо магазина церковной утвари. На то, чтобы им стать, требовалось немалое время, а это значило, что он снова будет вынужден жить за счет своего тестя, чувствовать себя ущербным и терпеть истерики Камилии. Что бы ни придумывал Тони, все оборачивалось для него порочным кругом, из которого он не видел выхода.