Даша открыла глаза. Первое, что она увидела, были глаза старца. Он смотрел на нее ясными синими глазами, и такими молодыми они показались Даше, что она моргнула, отгоняя от себя наваждение. Оказывается, это старец похлопывал ее по спине и приговаривал:

— А ты голуба вставай, будя сидеть-то.

Даша, словно выплывая из сна, спросила:

— Как же дедушка?

— А ты поднимайся, доченька, потихоньку, полегоньку, — ласково уговаривал ее старец.

Даша осторожно попробовала подняться. Еще через мгновение она почувствовала, что с ее ног спадает тяжесть. Она поняла, что ощущает их. И с каждым мгновением в них вливалась новая сила, заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Даша, все еще не веря, что это происходит с ней, стала на ноги. И о, чудо; они держали ее хрупкое тело. Держась за стол, она сделала шаг. Потом еще. Слезы полились из ее глаз.

— Дедушка, разве так бывает?

— И-х-х, голуба, в жизни много чего бывает. Забудь про свою хворь. У тебя теперь вся жизнь впереди. Только вот не обещаю, что она будет легкая у тебя. — но Даша не обратила внимания на последние слова старца. Главное, она ходит. Она глянула на дядю. Тот спал, спала и его жена, блаженно улыбаясь во сне. Даша осторожно подошла к дяде и тронула его за плечо. Петр подскочил на табуретке:

— Как же заснул я? — удивился он.

Старец усмехнулся. Тут только до Петра дошло, что племянница стоит перед ним на своих ногах. Он моргнул, не веря собственным глазам. Но Даша стояла и улыбалась ему.

— Дашуха! — обрадовался Петр, — да неужто?

Он повернул Дашу и она поворачивалась, переступая ногами.

— Мать честная! — поверил наконец Петр, — ну-ко, а пройди до порога. Даша медленными шагами, еще не веря в чудо, дошла до порога. Дядя кинулся обнимать ее: — Вот дома радости будет! Вспомнив о доме, он засобирался в дорогу.

— Ты, отец, скажи, сколь должны тебе за лечение?

Старец нахмурился.

— Бесплатно исцеляю я. Сам видишь мое бытие. А вот от медка не откажусь. Люблю грешным делом побаловаться, — усмехнулся в бороду дед.

Петр вспомнил о спрятанном в сене кувшине. «Ты гляди, сквозь землю видит» — про себя подумал он. Старец лукаво смотрел на него. — «Ну, точно, колдун, — вон мысли читает».

— Не колдун я, мил человек, — спокойно молвил старец, — видение мне было, с тех пор и исцеляю.

Петр пораженный вышел на улицу. Мысли в голове путались: не может же простой человек знать все о других, отвечать, лишь о чем подумаешь? Петр махнул рукой и пошел к телеге. Он отдал кувшин старцу и тот обрадовался меду, словно малое дите.

— Вот так уважили старика! Мед этот последний в моей жизни — доем, да помру в конце лета. А вы езжайте с Богом. Ты, голуба, ногами ступай, не бойся.

Петр быстро вынес жену из землянки и посадил ее на телегу. Та даже не проснулась. Солнце клонилось к зениту. И Петр подумал, что он почти весь день спал у старца, так и не видел, как же тот лечил племянницу. Старец стоял возле своей землянки и махал вслед рукой. Даша не видела, как он качал головой, глядя на нее. Она сидела на телеге и мысли ее были дома; как обрадуются родные, когда она расскажет, что чувствовала, когда старец лечил ее. Петр задумчиво понукал лошадь. У плотины он чуть не наехал на идущую с пустым ведром бабу. — «Ты погляди, и тут не обманул» — удивился он. Заезжать к знакомым они не стали и ехали всю ночь, благо луна освещала дорогу. Домой приехали к обеду. Катерина все время, с тех пор как они уехали, не отрывалась от окна. Она первая увидела подъехавшую к дому телегу. Не повязав головы, выскочила на улицу. Бабка Авдотья кричала ей вслед, а она не слышала. Вслед за ней кинулся и Санька. Он первый подбежал к подводе и кинулся на шею, улыбающейся сестре. Катерина в душе надеялась на лучшее. Но уверенности особой не испытывала, когда деверь увез дочь. И вот теперь Даша улыбается ей с телеги и даже пытается встать. Она остановилась, еще не веря в чудо. Петр натянул вожжи, и лошадь остановилась.

— Принимай, — он кивнул на Дашу, — как новенькая теперь.

Катерина кинулась к дочери и позабыв о своей беспристрастности стала обнимать ее. Кончиком платка она вытирала непрошеные слезы. Некоторое время они шли рядом с телегой. Катерина вспомнила о Лизке. Та дремала. Катерина вопросительно посмотрела на Петра. Он лишь махнул рукой в ответ.

— Вишь как оно, и знахари не всем помогают, — удивилась Катерина глядя вслед удаляющейся телеге. Она истопила баню. Вместе с бабкой Авдотьей они парили Дашу, и та рассказывала о странном старце. Рассказала, как он лил на нее воду, а вода вовсе не холодная, словно молоко парное. В конце своего рассказа она, совсем некстати, припомнила слова старца, что впереди ее ожидает жизнь не простая. Но говорить об этом не стала, отогнала от себя эту совсем неуместную мысль. Она и так настрадалась. Выходит, что из-за любви и страдала. Но она не винила Егора в том, что он стал причиной ее болезни, что женился на другой. Она простила его давно. Даша все еще любила его. Но теперь у них разные пути. Она подумала, что надо жить, ведь не зря же она столько перенесла. Жить без него. Хотя почему без него, ведь он всегда рядом, если сходить в деревню, обязательно встретишь его. — Но надо ли нам это? — подумала Даша. И тут же решила, что надо. Хотя бы изредка видеть его надо…

Дома уже собралась вся семья. Пришел и Харитон с детьми. Анютка ластилась к Даше. Ванятка залез к ней на колени, испытывая их на прочность. — Даша, а они теперь всегда у тебя будут? Тебе дед навсегда их дал? — серьезно спрашивал он.

— А раньше у меня их не было, что ли? — удивилась Даша.

— Так все говорили, что Дашка без ног осталась, — стоял на своем Ванятка.

— Мал еще все понять, — дед Василий снял его с Дашиных колен, — давайте-ка лучше не вспоминать плохое. — Теперь все хорошо будет. Дашку замуж отдадим, — дед тут же осекся. Дернул же нечистый за язык. Но Даша сделала вид, что не услышала последних дедовых слов. Мужики выпили и стали закусывать.

* * *

Даше не хотелось отдыхать. Ей казалось, что пока она болела, в доме не было настоящего порядка. Она с новыми силами скребла стол, лавки, полы. В доме теперь все блестело. Но и этого показалось мало. Она повесила новые вышитые полотенца над иконами, сменила занавески. Мать не пускала ее в деревню, хоть с приезда и прошло уже две недели. А Дашу так тянуло к Маришке. Она даже думала, что посоветует отцу Маришки отвезти ее к старцу, ведь тот сотворил чудо — вылечил ее. Вдруг и Маришка на ноги станет? Даша засобиралась в деревню. С утра на душе было неспокойно. Она не слушала ворчания бабки, что вот только на ноги встала, а путь неблизкий. Она натягивала кофту и думала, почему так тянет ее в деревню? Взяв узелок с гостинцами для Маришки, она чуть ли не бегом вышла из дома. День был тихий и пасмурный. «Может от того и на душе так смурно?» — думала Даша. Она не замечала знакомой дороги. Ноги сами несли ее. И только у околицы она очнулась, увидев струйку дыма, поднимавшегося в небо. Ей показалось, что дым исходит с той стороны, где находится дом Маринки. Она побежала, забыв о недавнем недуге, и не думая, чем это может ей грозить. По улице уже неслось: пожар, пожар! Бегущая в ту же сторону Нюрка Строкова на ходу кричала: «У Протасовых горит!»

— Так это же Маринка, — задыхаясь от бега, подумала Даша. Ее обдало пылью, от копыт промчавшегося коня. На бегу она не сразу сообразила, что это промчался Егор, возвращавшийся из очередной поездки. Он тоже не заметил Даши. Добежав, наконец, до другого конца деревни, Даша остановилась около горевший избы. Это действительно была изба Маринки. Звонивший на колокольне колокол сзывал народ. Люди бежали на край деревни. И уже от пожарного сарая ехал дед Михей на своей кляче с деревянной бочкой. Из щелей рассохшейся бочки во все стороны хлестала вода. Пожаров в деревне не было давно, и дед не особенно заботился о пожарной бочке. На избе полыхнула камышовая крыша. Сбежавшиеся ахнули. Теперь лезть вовнутрь, выносить добро не имело смысла. Кто-то нашел уже ведра и по цепочке передавали воду из колодца. Даша подбежала к стоящему последним в цепочке:

— Дядь Борь! Там же Маринка, — дергала она его за рукав.

— Мать честная! Об ней никто и не подумал, — ахнул Борис, опустив ведро.

Даша заметалась, ища поддержки. Изба разгоралась дружно, несмотря на все попытки потушить ее. Вот огонь уже вырывается из окна. Спасти Маринку уже не было никаких надежд. Еще мгновение, и вся хата будет в пламени. Надо заливать, в надежде, чтобы не перекинулось к соседям. Вдруг Даша увидела, как высокий мужчина обливает себя водой. «Это же Егор» — успела подумать она. Егор, нахлобучив на голову мокрый мешок, шагнул в клубы дыма. Стараясь не дышать, он, выставив вперед руки, пытался найти ящик с Маринкой. Наконец он наткнулся ногой на что-то мягкое. Наклонившись и ощупав, он понял, что это живой еще человек. Он поднял с пола бездыханное тело и пошел к двери. Мешок на голове начал тлеть. Он рывком сдернул его с головы и почувствовал, как на голове начали трещать волосы. Одним прыжком он выскочил из избы, держа на руках находку. Он свалился бы в клубы дыма, если бы подскочивший Никита не выдернул его из двери. Егор задыхался. На него тут же начали лить воду. Даша, не помня себя, кинулась к нему: «Егор!» Но ее отстранили, продолжая обливать Егора. Наконец двое мужиков посадили его в сторонке на лежащий сук. Бабы суетились около Маринки. Она была вся в копоти, но ожогов на ней не обнаружили. Зато все увидели, почему она с детства сидела в своем ящике. У нее не было ног ниже колен. В ящике отец забрасывал ноги разным тряпьем и никто не видел ее култышки. Теперь же они торчали из-под задравшейся юбки, напоказ всем. Даша первая опомнилась и накинула на ноги Маринки обгорелую тряпку. Маринка плакала, и словно ребенок, тянула руки к Даше. Та обняла ее худое тело и гладила вздрагивающую спину. Маринка, успокаиваясь, пыталась поведать Даше свое горе: