— Чего же стоите у порога? Теть Мань! Проходите! Устали поди!

Она обнимала Анютку, чмокала в щеку подросшего и стесняющегося Ванятку. Мария низко поклонилась в сторону Катерины:

— Знаю, что тяжело стало жить. Но с просьбой я к вам! Стара я, чтобы ребят растить. Не знаю, сколь проживу. Учителка советует в приют отдать! — она замолчала. Всем и так было понятно ее состояние. Катерина тихо произнесла:

— Надо было ждать того!

— Молчи, Катерина! — вышедший из передней дед Василий устремил грозный взгляд на сноху, — не бросим детей!

Домашние, опешив, смотрели на старика: дед Василий впервые разозлился.

— Не бросите?! Того и гляди, молодежь погонят на войну! Как жить будем? В деревне мужиков не осталось! — не успокаивалась Катерина.

— Я не отдам Анютку и Ванятку! — Даша обняла детей и прижала к себе. Катерина бессильно опустила руки: делай что хошь!

— Проживем! — дед Василий гордо поднял седую бороду.

Бабка Авдотья согласно кивала в поддержку мужа: когда семья большая, жить веселее!

Никто больше не спорил. Лука и Иван принесли кровать из хаты Харитона, поставили ее в большой комнате. Вечеряли уже пополнившейся семьей.

* * *

В следующем году забрали в солдаты братьев-погодок Луку и Ивана, да еще много молодых парней ушли защищать отечество. От них изредка приходили письма. Жизнь на хуторе и в деревне стала еще тяжелее. Оставшиеся бабы да старики, как могли пахали поля, выращивали хлеб. Об отречении царя, о произошедших революциях сельчане узнавали от приезжавших с фронта солдат, да из газет, что получал лавочник. Это мало повлияло на сложившиеся устои. Как бы там ни было, есть царь или нет его, а жизнь продолжается. Возвращающиеся с фронта мужики рассказывали о войне, о непонятной революции, о новых порядках. Люди собирались толпами, слушали, кивали головами, но старались не высказывать мнений о происходящем. Как-то еще повернется. Вон воюют красные да белые, поди пойми, кто прав. В этих краях сроду мирно землю пахали…

* * *

В июне 1918 года объявился Харитон… На станции Ал-во на запасных путях стоял эшелон начдива Киквидзе. Ранним утром посыльный спрыгнул с подножки вагона и остановился покурить. Не спалось и начдиву. Он тоже вышел из вагона. Заметив задумчивый взгляд посыльного, Киквидзе спросил:

— Что ты там увидел, генацвале?

— Родина недалече отсюда, Вассо Исидорович! Семья там у меня. Жена, дети, мать…

— Вон оно ка-а-к! — начдив на мгновение задумался, — Эшелон до вечера стоять будет. Если до отправления не вернешься, отдам под трибунал за дезертирство.

— Слушаюсь, товарищ начдив! — Харитон вытянулся в струнку перед командиром.

В деревне выгоняли скотину на выпас, и появившийся на дороге всадник в военной форме вызвал интерес сельчан. До сих пор не решались вот так, по одному, ездить вояки. Люди с неприязнью смотрели на незнакомца. Поди разберись, зачем приехал.

— Надоть к лавке топать! — через дорогу кричал сосед глухому деду, вышедшему к калитке, — поди опять гитировать будуть! Взяв батоги, они покорно поплелись к лавке, где обычно проходили все собрания. Но военный, не останавливаясь, проехал по дороге и повернул за околицу, к хутору…

— Как будто видел я где-то его раньше, — почесал затылок дедок.

— Ездиють они часто, вот и показалось тебе, — равнодушно заметил его сосед, провожая взглядом всадника.

— Не скажи! Не скажи! — вскинулся въедливый дед, — кумекаю я: то Харитон с хутора! Поди, как забрали его на войну, так и не было от него весточки!

— Неуж он? — усомнился сосед, — ты погляди — в люди выбился!

И деды пошагали восвояси…

На хуторе гостей не ожидали. Катерина возилась у плиты, просыпавшиеся дети свешивали головы с печки: узнать, что сегодня на завтрак. И когда постучали в дверь, все насторожились.

— Кого нелегкая принесла? — пробурчала Катерина.

Через порог медленно и неловко переступил загорелый, одетый в застиранную военную форму, мужчина.

— Утро доброе! — голос его звучал неуверенно, словно он заранее знал, что никто не ждет его здесь.

По голосу Катерина мгновенно признала вошедшего. Она недовольно поджала губы, не спеша со словами приветствия.

— Не рады! — усмехнулся Харитон, — а я повидаться приехал!

— Проходи! Не у порога же стоять.

— Кто там, Катерина? — из комнаты вышел дед Василий и, прищуриваясь, пристально рассматривал гостя.

— Не признал, Василь Федотыч — Харитон подошел поближе.

— Глаза слабые стали, а голос знакомый вроде… — сомневался дед Василий. — Харитон?!

— Я! Я! — обрадовался Харитон.

Ванятка, Анютка, Егор и маленький Митька с любопытством разглядывали незнакомца.

Анютка и Ванятка подросли за эти годы и привыкли в новой семье. Отец же, наоборот, казался незнакомцем.

— Чего ж вы, как не родные? — Харитон заглянул на печь, — идите обнимите отца родного.

Анютка неловко соскочила на лавку и подошла к отцу. Не выдержав, она расплакалась и бросилась к нему на шею: — Папка!

Ванятка настороженно подошел поближе и разглядывал Харитона. Тот подтянул сына поближе и крепко прижал к себе. Егорка и Митька, не знавшие Харитона, с любопытством смотрели на происходящее. Харитон потрепал обоих по голове и больше не проявлял к ним никаких знаков внимания.

Даша подоила корову и подходя к дому, заметила привязанную к столбу чужую лошадь.

Ведро с молоком чуть не выпало из ее рук.

— Он! Он! — наконец-то! — пронеслось в голове. Ведь бывает: возвращаются с войны те, кого уж и не ждут. Кто-то был в плену, кто-то воевал за большевиков, кто-то против. Но все равно едут мужики на родину. Даша вбежала в дом и застыла… Она сразу узнала гостя…

— Харитон, — разочарованно произнесла она.

Харитон медленно повернулся:

— Не ждала!

— Нет!

— Чего ж мы стоим? — засуетился дед Василий, — Катерина, на стол подавай!

Катерина и Даша ставили на стол вареники в сметане, наливали в кружки крутой взвар.

— Как тогда? — усмехнулся Харитон.

Все понимали, что он говорит о том безмятежном времени, когда они были только добрыми соседями.

— Ты бы рассказал, Харитон, где был все годы? — полюбопытствовал дед Василий.

— Где только не был! — усмехнулся Харитон. — С немцами воевал. На фронте с людьми умными сошелся… Теперь у Киквидзе служу! Вот комдив! Смелый! Смерть его не берет! Тринадцать раз ранен был…

— Слыхали! — тихо пробурчал дед Василий.

Харитон не обратил на него внимания. Он еще долго расхваливал комдива. Было видно, что чувствует он себя неловко, да и разговор поддерживал только дед Василий, кивая седой головой.

Харитон, наконец, поднялся:

— Мне пора! До вечера на месте быть надо. Даш! Ты, может, проводишь меня?

Даша вышла за ним вслед. Харитон медленно шел по дороге, держа коня в поводу.

Даша первая нарушила неловкое молчание:

— Харитон, ты не встречал на фронте… — она запнулась.

— Егора? — нахмурился Харитон, — нет! Не жди ты его, Дашка! Жив был бы, подал о себе весточку.

— Может в плену?! — не сдавалась Даша.

— Дашка, а я? У нас с тобой дети! Может, останусь я?

Даша промолчала. Слишком много непримиренного стояло между ними.

Харитон понял, что напрасно ехал сюда, напрасно теплил надежду. Остановились они у поворота дороги.

— Прощай, Дашка!

Он вскочил на коня и, не оглядываясь, помчался вниз. Больше ничего не удерживало его.

* * *

Последующие годы пронеслись над этими местами, но мало что изменили в жизни хуторян.

Даша прожила всю свою жизнь на хуторе. Дождалась со второй войны своих сыновей, все так же выходя каждый день на дорогу.

Ей был отпущен долгий век. И уже в последнее мгновение, окруженная многочисленной родней, она приподняла голову с подушки и, словно увидев наяву того, кого ждала всю жизнь, произнесла:

— Егор!

Лицо ее разгладилось от глубоких морщин, а глаза засияли цветом ранней зеленой листвы.