* * *

Конец посевной отмечали на хуторе помывкой в бане. Лука и Иван ведрами таскали воду. Дед Василий докрасна калил печку, подбрасывая чурочки в топку. Первыми мылись мужики. Они долго парились и плескались, смывая степную пыль, разминая косточки. Из бани выходили по старшинству; сначала дед Василий, Михаил, Харитон, потом чинно следовали дети. Катерина и бабка Авдотья уже ожидали своей очереди. Мылись они быстро, ведь мужики ждали их в избе к обеду. Раскрасневшиеся, они подавали на стол. Катерина послала Саньку за Петром, а то нехорошо как-то; пахали, сеяли вместе, а за столом без него. Пока бабы накрывали на стол, пришел и Петр. Он тоже успел вымыться и сидел теперь в чистой рубашке, с аккуратно причесанной головой. Бабка Авдотья с жалостью поглядывала на сына. Седины сколь в волосах, а ведь не стар еще. Катерина подала наваристые щи, c кусками баранины. Ели молча, соскучившись по горячей пище. Ведь в страду особо некогда варить да парить. Хоть и готовила бабка Авдотья, но с собой в поле щей не возьмешь. А варимый там на костре кулеш всем поднадоел. Катерина, как будто вспомнив, достала бутыль «колыванихиной».

— Давно бы так, — не выдержал Михаил. Он обрадовано потирал руки. Мужики за столом воспрянули духом. После трудов праведных как же не выпить. После первой, за столом повеселело. Даже Петр отмяк душой и начал рассказывать о своих делах. Харитон слушал молча и думал, что в сущности они с Петром оба вдовцы. Что с того, что Лизка сидит на печке? Петр сам, как и он, Харитон, управляется по хозяйству. Да еще на шее обуза. — Вот и кому легче? — усмехнулся про себя Харитон. Петр, как будто угадав его мысли, замолчал. Потом решительно сказал:

— После сенокоса повезу Дашку да Лизку. Не может того быть, чтобы девка такая молодая осталась калекой на всю жизнь. — Катернина и Михаил смотрели на него и на уме обоих было: cкорее бы уж!

Сенокос не заставил себя ждать. После снежной зимы, напоившей степь талыми водами, травы росли по балкам густо. Мужики не могли нарадоваться на такой травостой. Косили и день и ночь не покладая рук, благо ночи были лунные. Спали мало. Приходили из деревни жены и дети, ворошили траву, собирали сухую в копны. Потом мужики дружно высокими возами везли сено домой. Но и время сенокоса прошло. За делами пролетел июнь. Наступил душный июль. Бабы пололи теперь картошку. Катерина рано утром собиралась на огород. С прополкой в один день не управиться, огород огромный, если стать в одном конце, то другого и не увидать. Помощница теперь одна бабка Авдотья, да и та сегодня не поднялась, после вчерашней прополки. Катерина повязывала платок, когда в окно увидела подъезжавшего Петра. На телеге сидела и его жена Лизка. Катерина сквозь стекло увидела бессмысленный Лизкин взгляд и в который уж раз пожалела Петра. Тот вошел в хату.

— Вот еду. Собирай-ка Дашуху.

— Как же ты не предупредил заранее? — растерялась Катерина.

Петр поморщился.

— Сколько же говорить? Сказал — после сенокоса… Буди давай. Чай не в город едем, дня за два обернемся. Кинь в торбу поесть чего, у меня только яйца вареные. Переночуем в Покровке.

Катерина смахнула набежавшие слезы. Как-то неожиданно. Она прошла в боковушку:

— Вставай, Дашуня, дядя Петро приехал, зовет.

Даша как будто и не спала, открыла глаза. Катерина помогала ей одеться. Потом завернула в узелок хлеб, творог, несколько сдобных пышек. Налила в бутылку воды. В холщовую сумку положила огромный кувшин с медом. Слезший с печки дед Василий суетился, мешал Петру, выносившему Дашу. Тот поднял ее, и словно пушинку понес к телеге. Катерина заплакала: отец-то с ребятами потемну еще за сеном подались, не попрощались даже. Ее одернула с печки свекровь: ты чего разнюнилась? Привезет через два дня. — Глядишь и здоровую, — бабка не выдержала, тоже пустила слезу. Катерина шла за телегой до самого ручейка. Она еще долго смотрела вслед, утирая слезы. Наконец телега скрылась за рощицей, и она, оглядываясь, начала подниматься вверх.

Ночевали у знакомых Петра. До деревни Скворцы, куда они ехали, было не так далеко. Но явиться ночью к незнакомым людям… Петр долго пил чай с хозяином, рассказывая о болезни племянницы да жены. Хозяин согласно качал головой: тот дед многим помогает, на ноги сколь людей поставил.

Петр проснулся затемно и стал собираться в дорогу. На уговоры хозяев, хоть чайку попить, за стол так и не сел. Ему не терпелось увидеть свою жену вновь здоровой, веселой. Он перенес спящую Дашу в телегу, удивляясь ее легкости: надо же, болезнь как доконала девку. Даша проснулась от постукивания колес. На востоке уже алела заря. Было немного прохладно и она потянула на себя укрывавшее ее одеяло. Петр повернулся:

— Проснулась, Дашуха? Может, пожевать хошь? Нам положили с собой.

Даша отрицательно покачала головой. Она посмотрела на сидящую с краю Лизку. Та сидела спокойно, явно не понимая, куда ее везут. Даше сделалось вдруг так хорошо и спокойно на душе, как давно уже не было. Она смотрела в небо и улыбалась. В Скворцы приехали поздним утром. Когда проезжали плотину, Лизка вдруг соскочила с телеги и бросилась бежать вниз с крутого обрыва. Петр кинулся за ней. Лизка бежала и кричала, что-то невнятное. Даша в тревоге наблюдала за дядей и теткой. Она не заметила, с какой стороны к телеге подошел старичок. Казалось вырос из ниоткуда.

— Ничего, сейчас придут, — услышала Даша голос сбоку от себя. Она повернулась. Согбенный дед стоял около телеги и тоже смотрел в ту сторону, куда побежала Лизка. Борода его, местами позеленевшая, свешивалась почти до земли. Узловатые темно-коричневые пальцы держали толстую отполированную палку. Даша подумала, что ему трудно стоять, вон какой древний на вид.

— Дедушка, а ты садись на телегу, — предложила Даша, — скажи куда, мы тебя и довезем. Дед ласково глянул на нее: подожду хозяина. Петр тяжело поднимался, волоча Лизку за руки. Он увидел старика и остановился.

— Здравствуй, отец. Не подскажешь, где тут у вас дед живет, который лечит?

— Подвезешь, я и укажу, — ответил старик. Он сам взобрался на телегу. Петр дернул вожжи. — Правь теперь налево, вон к той землянке, — велел дед. Они подъехали к домику, действительно напоминавшему землянку. Наполовину дом врос в землю. Соломенная крыша давно сгнила и было непонятно, как же хозяин обходится во время дождя? А зимой в лютую стужу? Дед легко слез с телеги и усмехнулся в бороду, словно прочитав мысли приехавших.

— Вот так и живу.

Он открыл заскрипевшую дверь и призывно махнул рукой, приглашая войти. Петр отвел сначала Лизку. Потом вернулся за Дашей. Пригибаясь, он входил в дверь.

— Высоковат ты, парень, для моей двери, — пошутил дед. Он велел положить Дашу на полати. Лизку и Петра он усадил на колченогие табуретки. Даша огляделась. Стены землянки были деревянными, и такими же темными как лицо хозяина. Земляные полы давно не видели метлы. Маленькое окошко, затянутое паутиной, едва пропускало дневной свет. «Эх матушка не видит!» — подумала Даша, ей захотелось вымести полы и вымыть окошко, ведь старик не в состоянии наводить порядок. Петр оставил открытой дверь, чтобы было посветлее. В стороне от двери стоял небольшой грубо сколоченный из горбыля стол. Такая же грубая табуретка стояла рядом. На столе лежала огромная книга с желтыми страницами, в истертом кожаном переплете. Даша удивилась; как же читать такую? Пока до конца страницу дочитаешь, забудешь, чего там вначале. С обеих сторон от книги стояли две толстые свечи. Старец, поставив клюку в угол, посмотрел на приехавших. Петр, волнуясь, поднялся и начал объяснять, по какой причине прибыли.

— Садись, мил человек, — дед открыл книгу, — знаю, зачем приехали. Он помолчал глядя на Лизку. — Поздно ты жену свою привез. Я ей уже не помогу. — он поднял руку, предупреждая возражения Петра. — Погоди, сейчас скажу, а ты потом суди. Он уставился в книгу. — Жене твоей наговор на смерть сделали, потому что не могли тебя простить. Не женился ты, как она хотела. Хороводился с одной, а женился на другой.

Петр хотел возразить, но дед остановил его.

— Вижу, что не обещал той ничего, да она-то думала иначе.

Петр недоуменно смотрел на старца; откуда тому известны его сердечные дела, тем более с тех пор воды утекло неведомо сколько. Старец опять усмехнулся.

— Мне многое ведомо, сынок. Не зря столько живу на белом свете. Вот ты уезжать будешь, так как за плотину заедешь, повстречаешь бабу с пустым ведром. Не огорчайся, путь твой легкий будет, хоть и безрадостный. А вот голубу вылечу. Хоть и на нее та же женщина порчу навела. Но по настоянию молодой женщины, — уточнил дед. — Ты, голуба, слушай, что баить буду, если не так — останови.

И он, глядя в книгу, словно читая ее заговорил:

— Вижу народу много в хате. Тебя, молодка, вижу, парня пригожего. Стоит напротив тебя. Вот между вами девка прошла, да водой вас и облила. — Даша вздрогнула, она словно наяву увидела, как Парашка плеснула, будто невзначай разлила, водой на нее, потом на Егора. — Водица то непростая. На черной книге наговоренная. А злобы сколько вокруг. — Дед стал дуть в книгу, словно сдувал со страниц древнюю пыль. — Парень тоже пострадал, иначе правда, чем ты, приворожили они его. А кто ты сама, голуба, догадываешься. В церкви наговор их с парня спал. Мается он теперь. Выхода не видит, бедолага. Не верь голуба, что на деньги он позарился… А порчу в вашей деревне одна колдунья на всех насылает, вы ее знаете. Да… Теперь буду тебя, голуба, лечить.

Дед зажег две огромные свечи, стоящие с боков от книги. Даша смотрела на старика удивленно; надо же, откуда тому известно о Параньке, об Агафье? Ведь о ней давно говорят, что колдунья. Дед налил воды в плошку. Глядя в свою необъятную книгу, он то ли читал, то ли по памяти произносил молитвы. Как долго это длилось, Даша не могла определить, видимо старец укачал ее своими монотонными речами. Ей казалось, что она плывет, где-то высоко в облаках, чья-то добрая шершавая ладонь гладит ее по голове. Тихий голос шепчет ласковые слова. Очнулась она от того, что дед стал лить воду из плошки ей на голову. Лил он медленно, все еще шепча молитвы. Даша не испугалась, хотя и не ожидала никакого омовения. Старец гладил ее по голове тяжелой ладонью, вода из плошки лилась за ворот платья, стекала на спину и грудь. От воды исходило тепло, окутывало все тело, туманило голову. Даше казалось, что она опять маленькая и бабушка после купания укутывает ее в полотенце, приговаривает ласковые слова. Она даже услышала: «ну вот и беги теперь одеваться». Она почувствовала, как бабушкина мозолистая ладонь подтолкнула ее в спину.