Татьяна Хрисанфова - Зеленые яблочки (СИ)

— Ну что, Дашуха, давай славь!

Даша, взглянув на Харитона, припомнила свой утренний сон и застеснялась. Она никак не могла припомнить церковных стихов. Первое, что пришло ей на ум было: «Маленький мальчик сел на стаканчик, а cтаканчик хруп, давай, дядька Харитон, рубль». Харитон был явно удивлен. По давнему негласному договору, Даша звала его просто по имени.

— Ты чего это Дашуха? — спросил он, — вроде я еще не такой старый, чтобы ты звала меня дядей? Или как заневестилась, так я постарел?

— Ой, ты же придумаешь, Харитон, — покраснела Даша.

Выскочившие из горницы, Анютка и Ванятка не дали ей продолжить разговор. Они наперебой рассказывали ей стихи, выученные с отцом. Тот довольно посматривал на них. Даша одарила детей конфетами, баранками, пряниками. И опять было все как и прежде. Стеснительность Даши прошла: «чего я в самом деле?» — подумала она, — Харитону до меня и дела нет. Приснится же такое.

День проходил незаметно. Вернувшись домой, Даша обнаружила, что взрослые еще и не собирались вылезать из-за стола. Она прошла в свою боковушку. За ней проследовала и пришедшая с улицы двоюродная сестра Танюшка.

— Я буду с тобой спать, — сообщила она.

— Ну а где же еще, — согласилась Даша. Танюшка была чуть младше Даши, и им было о чем посекретничать. Сестра уже загадочно улыбалась, глядя на Дашу:

— Слушай, у тебя жених есть?

— А у тебя? — Даше не хотелось вот так сразу, признаваться в том, что да, у нее есть жених. Танюшка по своему поняла ее.

— А ты с ним целовалась? — в глазах ее светилось такое неподдельное любопытство, что Даша весело рассмеялась. Но сестра не поддержала ее. Она серьезно смотрела, ожидая ответа. Даша не выдержала.

— Да, целовалась!

— И как?

— Что как? — Даше было забавно, ведь совсем недавно она и сама была такой же наивной. Только вот она ни у кого не спрашивала о том, что чувствуешь, когда тебя целует парень. Теперь она знала, что эти ощущения нельзя сравнить, ну ни с чем на свете! И как можно поведать кому нибудь об этом? Она загадочно улыбалась.

— Вот подрастешь, сама все поймешь, — весело решила она.

Спать укладывались весело. Всем мест не хватало и дети отбирали друг у друга одеяла, спихивали друг друга с печки. Дед шикал на них, бабка сухо поджимала губы, но терпеливо молчала. Наконец все улеглись. В наступившей тишине Даша услышала стук снежка в оконную раму. Она встрепенулась. Лежащая рядом сестра настороженно зашептала в темноте: это он?

— Он, — улыбнулась Даша. Она накинула на плечи платок и тихонько вышла в кухню. На печке тревожно заворочалась бабка. Даша осторожно открыла двери и выскользнула в сенцы. Егор стоял у порога, поджидая ее. Он сразу прижал ее к груди и жадно прижался к губам.

— Дашка, — выдохнул он, — так соскучился по тебе. Чего ты не пришла?

— Так гости у нас, — оправдывалась Даша. Егор все крепче прижимал ее к себе, отчего закружилась голова, снег уплывал из под ног, и остановилось время. Руки Егора становились все настойчивее, ладонь ползла к маленькому бугорку груди, накрывая его, заставляя дрожать и без того неспокойное сердце.

— Ты меня с ума сводишь, — шептал Егор.

— А ты меня, — отзывалась Даша. Они долго стояли обнявшись. Звезды начали меркнуть в своих небесных жилищах.

— Ты придешь в деревню? — спросил Егор.

— Приду. Убегу от своих! — пообещала Даша.

— Ты смотри только с братьями, — серьезно произнес Егор.

— Чего мне бояться? — улыбнулась Даша.

— А волки?

— Да не съедят они меня, — Даша не могла настроиться на серьезный лад, — Они меня знают, в деревню часто хожу.

Егор опять целовал ее, и никакие силы не могли оторвать его от любимой.

Утро начиналось с тяжести в голове. Михаил недовольно убирал скотину в сарае. Пинал ногой лошадь, по его мнению, ставшую не у места. Корова до сих пор нерастелившаяся тоже вызвала у него раздражение, по всем приметам давно пора было. Он недовольно постучал ногой в двери дома, разве не видели в окно, что несет солому в хату? Положив охапку около печки, он вопрошающе глянул на жену. Та правильно поняла его тоскливый взгляд, степенно она подошла к холодной горнушке, вытащила начатую бутылку. Настроение Михаила сразу изменилось. Улыбаясь, он наполнил рюмку, жадно опрокинул ее в рот. Катерина тут же убрала бутылку, но муж и тем был доволен. Теперь можно ждать побудки гостей. Те просыпались медленно, вчерашняя гулянка давала себя знать. За стол садились молча. Но после первой рюмки настроение поднялось, послышались веселые разговоры и все вошло в привычное русло. Ближе к вечеру провожали гостей. Те обещали приехать к Пасхе. После отъезда гостей в доме стало тихо. Катерина и Даша молча мыли посуду, убирали со стола. Дед ворошил газеты, бабка праздно смотрела в окошко. Теперь целую неделю ничего нельзя делать. Даша тоже посмотрела в окно, на улице уже смеркалось. Душа рвалась в деревню. Выручил старший брат.

— Ну чего, Дашуха, пойдем сегодня на посиделки?

— Все бы вам шастать, — подала голос бабка, — нет бы дома посидеть.

— Много ты молодая дома сидела, — вступился за внуков дед.

— А где же я, по-твоему, сидела? — вскинулась бабка. — Купеческая дочка рази без догляда выйдет из дома? — удивилась она.

Дед уже пожалел о сказанном, теперь начнет вспоминать молодость, не остановишь. Бабка еще долго вспоминала о порядках в родном доме. Наконец братья засобирались в деревню. Даша тоже молча одевалась и вместе с братьями вышла из дома. Неблизкая дорога показалась короткой, так спешила Даша увидеть Егора, всю дорогу думая о нем.

В хате Августины как всегда было полно молодежи. Маня Кутепова уже выводила грустную песню:

Даша встретилась взглядом с голубыми глазами Егора. Он стоял около дверного проема, ведущего в горницу. Глаза его полыхнули ярким, синим пламенем, лишь он заметил ее. Она, уже не особо стесняясь, подошла и стала по другую сторону проема.

— Здравствуй, — улыбнулся Егор. Показывать на людях свои чувства было не принято, но Егор не мог сдерживать их, рвущиеся наружу. Они стояли по обе стороны от дверного проема, опершись на притолоки и смотрели друг на друга. Время для них остановилось. Хоть и расстались не так давно, оба чувствовали потребность видеть друг друга. Егору очень хотелось взять Дашу за руку, ощутить ее тепло.

— Гости уехали? — спросил он первое что пришло на ум.

— Уехали! — вздохнула девушка, вспомнив праздничную суету, — на Пасху обещались…

Они и не заметили приблизившуюся Параньку. В руках она держала кружку, до краев наполненную водой. Давно поджидавшая момента, Паранька спешила исполнить свое заветное желание. Уж сколько вечеров она носила с собой воду в чекушке. А вот застать вместе влюбленных ей не удавалось. И теперь, увидев, как Егор смотрит на соперницу, она не могла остановиться. Дрожащими руками вылила наговоренную жидкость в стоящую на лавке кружку. Ей было уже все равно, заметит кто или нет ее странные действия. Или услышат как громко булькает вода из бутылки, словно падает водопад. Главное, что уже никогда не будет он смотреть на ненавистную соперницу таким влюбленным взглядом. Ведь как будто целует ее на расстоянии. Еще никогда Паранька не видела, чтобы мужики в деревне смотрели так на своих жен, или на девок. А этот будто и не видит ничего вокруг.

— Свет ему застила, — злилась Паранька, — ты смотри, единая она для него! Ничего, увидим, как ты на нее теперь смотреть будешь! Она несла перед собой кружку, опустив глаза. Вдруг кто увидит ее взгляд, да прочтет всю скопившуюся в нем ненависть. Не обрадуется, кто бы то ни был. Она нарочно споткнулась, проходя мимо влюбленной парочки. Выплеснувшаяся из кружки вода попала на юбку Даши. Та почувствовала, как словно могильным холодом обдало ногу. Повернувшаяся к ней лицом Паранька, будто невзначай плеснула из кружки на Егора. Вода попала на рукав его рубашки, просочилась на предплечье. Руку охватило морозцем, поползли зябкие мурашки, заныло где-то в ключице, отдаваясь назад и опускаясь чуть вниз. Наконец озноб охватил сердца, и укоренился там острой болью, словно шип от колючки. Егор в негодовании перевел взгляд на Параньку.

— Ты ослепла, что ли?

Та рассыпалась в извинениях:

— Ой, и не знаю, как это у меня получилось, оступилась поди. Давай я вытру, — она протягивала свободную руку к Егору, пытаясь промокнуть темное пятно на рубашке. Но тот оттолкнул ее: иди уже, куда шла. Он брезгливо отряхнул рукав. Посмотрев на Дашу, он был поражен ее расстроенным видом.

— Дашуня, ты чего?

Но та еле смогла проглотить подступившие слезы.

— Я потом тебе скажу.

Расстроенная, она присела на лавку около любимой подружки и на все ее уговоры не могла за весь вечер произнести ни слова. Паранька же, словно ничего и не произошло, спокойно поставила кружку на место. Вода эта не могла причинить вреда никому другому, свое предназначение она исполнила. Теперь оставалось ждать развязки. И уж если мать действительно хоть немного может колдовать, Егор прибежит к ней как миленький, никуда не денется. Ведь не просто так мать заговаривала воду. Уж несомненно, она что-то такое знает. Паранька и не догадывалась, насколько она близка к истине. Агафья, обладая чуть ли не звериным чутьем, подмечала такое, о чем простые смертные и не догадывались. Уже давно она поняла, что вода как источник всего живого на Земле, таит в себе и молча переносит всю земную память. И не просто переносит, но и может воздействовать на любого из людей. Надо только научиться правильно управлять ею. А как можно управлять водой, если она безобидно течет себе ручейком, или плещется в колодце? Но Агафья знала, что все не так просто. Вода запоминает все, что было произнесено, несет эти мысли дальше, в море, где они тоже не пропадают, а плещутся капельками рядом с другими мыслями и никто прочитать их не может. Но можно же отправлять мысли не просто в пространство, а так чтобы они достигали цели. Для того и придуманы за многие века наговоры. Надо только знать их. А дальше и того проще, плеснул водичкой на намеченную жертву, а остальное вода сама сделает. Ведь все знают, считала Агафья, что водичка через поры попадает в кровь. В этом Агафья тоже не сомневалась, что вода жидкая, что кровь — значит, могут смешаться. А уж если смешаются, то и мысли, перенесенные водой, попадут по назначению. И конечно, рано или поздно начнут действовать, так, как задумал отправивший их в пространство. Будут действовать на жертву, внушая той болезни или сумасшествие, или доводя до гробовой доски. Будут незаметно изменять чужое сознание, а там как говорят: «ржа железо точит». Вон Лизка дура дурой, только Петра и признает. А все отчего? А не надо было дорогу переходить. Петр их обоих выделял, вечер одну провожает, другой другую, потом еще кого захочет. А что ему? За ним девки табуном. И чем уж так взяла Лизка, что женился на ней? Пусть теперь оба мучаются, вовек никому порчи не снять с Лизки. Но тайна эта была известна только Агафье, только ее душу томили неотмолимые грехи. Да и томили ли? Раскаивалась ли в своих грехах Агафья? Никто никогда не видел ее в церкви. В деревне появлялась она редко, видно все-таки побаивалась людей.