Камилле было непонятно, почему Зебра так изощрялся, чтобы скрыть от нее правду. Он должен был предвидеть, что она проверит правдивость его слов; разве что он нарочно солгал, чтобы жена поревновала, когда узнает, что он солгал. Камиллу так и подмывало взять Зебру за шиворот и трясти, пока тот не признается, что еще он затеял. Ей до смерти хотелось сбить с него спесь, сказать, что не такая уж она дурочка и что, насколько ей известно, эту ночь он провел не у дядюшки Жувена, но она сдержалась. Зачем ему знать, что она заезжала к Альфонсу? Этим она доставила бы ему слишком большую радость.

В последующие недели Зебра только и говорил о какой-то Анне, женщине-адвокате, с которой недавно снова повстречался и которая, разумеется, неизменно сопровождала его на деловых ленчах. Анна была, как говорится, отменно сложена, ни дать ни взять – греческая статуя, и обладала блистательным здравым смыслом. Зебра разливался соловьем, когда говорил о делах и поступках этой молодой женщины – Камилла втихомолку смеялась: предчувствовала, что завтраки наедине с Анной были скорей показными, чем опасными. Само существование женщины-адвоката представлялось ей чем-то невероятным.

Чтобы проверить свои подозрения, Камилла набрала телефон конторы и обратилась к Мари, секретарше Зебры. Наверняка та знает что-нибудь об Анне, раз ее хозяин целых два дня ею бредит.

– Алло, Мари? Добрый день, это мадам Соваж. Вы случайно не знаете адрес Анны… она в последнее время работает у вас как адвокат вместе с Гаспаром. Я хотела бы послать ей цветы.

– Вы говорите об Анне Манкович?

– Да, именно так. У нее невозможная фамилия.

– Одну минуточку.

Стало быть, Анна существовала на самом деле. Камилла опять-таки подумала, что Зебра, должно быть, решил использовать деловую связь с этой женщиной, чтобы возбудить ревность жены.

Поэтому Камилла нисколько не всполошилась, когда на другой день нашла обручальное кольцо нотариуса, аккуратно забытое им на фланце ванны из-за того, что он шел на свидание с Анной. По крайней мере так ему хотелось представить дело. Прием был несколько грубоватый. Камилла чувствовала себя слишком счастливой, чтобы позабавиться затеей Зебры в свою очередь, и она решила вести себя так, словно не заметила колечко. К возвращению мужа она приняла душ и вышла из ванной как ни в чем не бывало. Она ликовала, так как знала, что Зебра дожидается ее вопросов. Обручальное кольцо долго на мыльнице не пролежало. Конечно, Гаспар с досадой забрал его обратно.

Однако улыбка исчезла с лица Камиллы в тот день, когда Зебра решил совершить настоящую революцию в питании семьи, ссылаясь на то, что Анна расхвалила ему достоинства индо-калифорнийского диетического режима. Камилла отказалась кормить детей зерном, входящим в рацион хомяков; что до отварного салата, которому Зебра дал закиснуть, то она посоветовала отдать его Мари-Луизе в качестве слабительного для ее кошек. Таким образом, представление продолжалось. Камилла придумала ответный ход, предложив Зебре пригласить на обед эту даму-адвоката, лакомую до зерна, чтобы до конца выяснить вопрос с диетой. Она даже обещала приготовить для гостьи специальную похлебку.

Зебра ловко обошел ловушку, заявив, что Анна едет в Америку, а именно в Калифорнию, на «семинар диетологов», для нее это «где-то» очень важно, ибо «в жизни каждого тело и дух тесно связаны». С тех пор как Зебра стал изображать, будто у него связь с Анной, он пристрастился к пустым словам и выражениям, смысла которых сам не понимал, а еще он старательно рыгал, поясняя, что удержание в организме кишечных газов нарушает регуляцию половой энергии. Анна все это ему объяснила с помощью трех китайских пословиц, которые она узнала от некоего тибетского монаха. Короче говоря, в данный момент Анна в Лос-Анджелесе, пожевывает себе корни кактусов и, если расположение звезд будет для нее благоприятным, пойдет на курсы по изучению оргазма.

Камилла знала взбалмошный нрав Зебры и удивилась, что он полагает, будто она поверит и примет всерьез его басни; и вот как-то под вечер она зашла за нотариусом в его контору и услышала из-за двери вольный разговор о формах Анны. Зебра и Грегуар, его клерк, оценивали в сравнительном плане бюст и зад этой дамы; но в какой-то момент Гаспар спохватился и пожурил свое «угрызение совести» – так иногда он называл своего клерка – за то, что тот напомнил ему об Анне, которая, дескать, ему дорога. Стало быть, женщина-адвокат, лакомая до зерна, была вовсе не так безобидна, как думала Камилла поначалу. Зебра, судя по всему, не скупился на знаки своего расположения к ней.

Переступив порог конторы, Камилла не выдала своего замешательства. Хоть она и считала себя умней нотариуса, тот еще раз втянул ее в нелепую авантюру, играя на этот раз в открытую.

Камилла была не прочь объясниться с Гаспаром начистоту, однако боялась, как бы, узнав, что она взяла Анну на заметку, Зебра не подумал, что жена ревнует, и не счел бы нужным скрывать от нее свое удовлетворение. А ей надо было прежде всего сохранить в глазах Зебры цельность своей натуры; тем более что он, возможно, принялся обсуждать с клерком формы Анны нарочно, так как заслышал в просторной приемной шаги жены. Грегуара он мог ввести в курс дела. Опыт подсказывал Камилле, что с таким существом, как Анна, нельзя сбрасывать со счетов никакую возможность.

Свидетельствами пребывания Анны в Калифорнии явились небольшие подарки, которые она передала через Зебру Тюльпану и Наташе, несомненно, с целью приручить детей. Камилла, возмущенная таким подлым приемом, припрятала подарки, прежде чем ее отпрыски успели взглянуть на них. Заморские приманки этой лицемерки вконец разозлили Камиллу: теперь она была готова выпустить когти, дабы защитить свое гнездо от разорения, а детей – от чужого влияния. Когда Зебра снова завел речь о том, чтобы пригласить Анну на обед, что в свое время Камилла сама предлагала, она стала тянуть время.

Несколько раз муж упрямо возвращался к этому вопросу, но, когда Камилла назначила день, единственно возможный в сложную пору экзаменов, он известил ее, что в этот день его не будет в Лавале. Важное дело о наследстве требовало, чтобы он дня два провел в Париже, так что и на этот раз диетическое пиршество было отложено.

Камилла догадывалась, что путешествие Зебры в столицу будет посвящено не только опиливанию когтей алчных наследников. Для очистки совести лучше всего было бы проследить за мужем, но она не могла оставить свой класс, так как до экзаменов на степень бакалавра оставались считанные недели; а кроме того, если Зебра на самом деле положил глаз на Анну, наступит время, когда слежка не спасет, если только измена уже не состоялась. Чем больше Камилла об этом думала, тем более очевидным казалось ей, что Анна в первую же ночь будет спать в номере Гаспара, и вовсе не для того, чтобы сэкономить на гостинице, а как раз для того, чтобы проверить на практике навыки, полученные на курсах по изучению оргазма.

Перед лицом новою испытания Камилла ощущала скорей усталость, чем боль. Перегрузки в любви, которым Зебра подвергал ее долгие месяцы, вконец измотали ее. Она была по горло сыта высокими чувствами и мечтала лишь об отдыхе; но она знала, что одержимый муж не прислушается к ее мольбам о перемирии. Мир в семье был для него равноценен поражению. Нежную мелодию любви он слышал только в грохоте боев. В случае с Анной Камилла хлебнула-таки прелестей позиционной войны.

В день отъезда Зебры в Париж Камиллу вдруг озарило. Она решила не облегчать задачу Зебре – единственно ради собственного удовольствия. В последний момент перед выходом из дома она объявила, что отвезет мужа на городской вокзал. Если он на самом деле должен повстречаться там с Анной, у Камиллы останется по крайней мере горькое удовлетворение, оттого что она поставит обоих в затруднительное положение. Зебра горячо поблагодарил жену и заявил, что прекрасно доберется туда один, но Камилла упорно стояла на своем. Исчерпав все доводы, Гаспар скрепя сердце согласился.

Он попробовал отделаться от Камиллы у здания вокзала, но та, проявив упорство, не отходила от него до тех пор, пока он не сел в вагон, причем оглядывала пассажирок, чтобы поймать сообщнический взгляд; однако Анны здесь явно не было. Камилла подарила Зебре на прощание иудин поцелуй, соскочила на платформу, и поезд тронулся.

Камилла, восхищенная своей придумкой, ликовала: ведь, если Анна не пришла на вокзал, значит, они должны были встретиться у нее дома, в Лавале. Вот почему Зебра пришел в полное замешательство, когда Камилла проводила его до самого поезда.

Но на самом-то деле Гаспар в поезде метал громы и молнии совсем по другой причине. Он вовсе не собирался ехать в Париж. Дело о наследстве, которое он якобы должен был там уладить, было выдумкой чистой воды, равно как и связь с Анной – та не была его любовницей, а крутила любовь с Грегуаром.

Гаспар состряпал этот план с отчаяния, для которого у него были причины: никак ему не удавалось пробудить ревность Камиллы. А измена ни с того ни с сего уже не влекла его после мимолетной связи с Матильдой Кларанс. Он больше, чем когда бы то ни было, думал о своей жене и теперь смотрел на свое глупое и пошлое приключение сквозь призму презрения к самому себе.

Зебра сошел с поезда на первой же остановке, в Мансе. Переночевал в гостинице, стены которой источали тоску, и вернулся в Лаваль лишь на следующий день, дабы соблюсти декорум и подкрепить правдоподобие своей лжи.

Гаспар думал, что застанет Камиллу в сильном волнении. Пока что она не выказывала никаких признаков ревности; ее пассивное сопротивление начинало действовать ему на нервы. Однако Зебра надеялся, что скоро Камилла не выдержит. Эта ночь, проведенная, как она, скорей всего, думает, в объятиях Анны, сделает свое дело.

Выйдя из здания вокзала в Лавале, Зебра взял такси.

– Куда едем, мсье?

– В Санси, дом Мироболанов знаете?

– Так вы – нотариус, который изготовляет фальшивые пятифранковые монеты?