И у неё всё получилось. К счастью, беременность протекала легко, и Инга без помех могла работать. До рождения дочери она посвящала кафе всё своё время — это было хорошим способом отвлечься от ненужных мыслей, беспокойства и тоски по любимому.

В своём кафе она и познакомилась с Захаром Петровичем. Однажды заметила, как официантка что-то объясняет посетителю, отрицательно качая головой. Тот при этом выглядел таким расстроенным, даже потерянным, что Инга подошла узнать, что случилось.

Оказалось, тот несколько месяцев подряд каждый день приходил, чтобы съесть кусок морковного пирога. Десерт пользовался минимальным спросом, продолжать его готовить было невыгодно, и Инга как раз накануне решила вычеркнуть его из меню.

— Моя жена такой делала. Точь-в-точь, — растерянно, словно самому себе проговорил посетитель, услышав, что его любимое блюдо больше не будет подаваться. — Она погибла в аварии вместе с нашим сыном. Пятнадцать лет прошло, а всё как вчера. К вам первый раз как зашёл, так тепло стало, будто они снова рядом. Как в прошлое вернулся. Жаль…

— Погодите! — крикнула Инга вслед, когда тот усталой шаркающей походкой побрёл к выходу. — Вы не так поняли. Мы больше не готовим морковный пирог каждый день, но по четвергам он подаётся.

По четвергам готовила она сама. Конечно, ей и без того хватало работы, но Инга любила кухню, любила выпечку и изобилие всевозможных ароматных пряностей, и не могла отказать себе в удовольствии приобщиться к этой части дела.

Инга хорошо понимала, что такое боль и тоска по семье, и как дороги бывают воспоминания и даже простые ассоциации. Лишние полчаса на готовку одной единственной порции непопулярного десерта стоили того, чтобы кто-то почувствовал себя хоть немного счастливей.

Захар Петрович продолжил приходить за своим пирогом. Они познакомились, иногда перебрасывались парой слов, как добрые приятели.

А потом они случайно встретились на набережной. Инга смотрела на море, облокотившись на перила, и глотала слёзы обиды. В тот день она зачем-то позвонила матери. Знала ведь, что ничего хорошего из этого не выйдет, но всё равно не выдержала. Хотела рассказать, что у той будет внучка. Поделиться успехами и пригласить в гости.

Мама даже не дослушала. Решила, что Инга собирается просить денег и резко отчитала её. Отрезала, что наследство уже поделено и Инге больше не на что претендовать. А её ребёнок — это её проблемы.

— Вам нужно срочно подумать о чём-то хорошем, — раздался позади добрый густой баритон. — А то ведь он тоже расстроится, — Захар Петрович остановился рядом и кивнул на её живот.

— Она, — уточнила Инга, смахнув слёзы. — У меня будет дочь.

Они разговорились и расстались уже совсем друзьями. А вскоре Инга собрала вещи и переехала из квартиры, где она снимала комнату, в уютный, утопающий в густых зарослях жасмина домик Захара Петровича. У того весь второй этаж стоял закрытым и не использовался, и старик был готов пустить её хоть даром, для компании, но Инга, конечно, настояла на оплате.

Он же и встречал её из роддома. Дородная жизнерадостная медсестра, ничего не знавшая о жизненных перипетиях пациентки, тогда сказала:

— Ну, дедушка, держите внучку. Поздравляю! Можете гордиться, такая красавица родилась!

Старик наклонился, с преувеличенным вниманием рассматривая личико младенца, и незаметно сморгнул слезу счастья.

— Поздравляю, дочка, — эхом отозвался, подняв взгляд на Ингу.

А она вдруг впервые в жизни по-настоящему почувствовала себя в семье.

Захар Петрович действительно стал для маленькой Алисы дедушкой. И даже больше. Он оставался с ней, когда Инга пропадала на работе, научился купать и убаюкивать, и иногда даже лучше неё различал разные интонации младенческого агуканья.

Инга вырвалась из воспоминаний только когда они подошли к дому. Обычно она тоже делилась новостями за ужином, но сегодня ни разговаривать, ни есть не хотелось. Всё-таки даты как-то странно действуют на сознание. Казалось бы, чем этот день отличается от любого другого из тех трёхсот шестидесяти пяти, что она провела в ожидании? Но нет, именно сегодня нетерпение и тревоги решили обостриться. Больше чем когда-либо хотелось чуда, развязки, счастливого финала. И все попытки воззвать к голосу разума порождали лишь уныние.

Инга быстро пожелала спокойной ночи и поднялась с малышкой к себе. Укачивая дочь, снова перебирала в памяти все счастливые минуты, проведённые с её отцом.

— Феликс… — тихо пропела вместо слов колыбельной. — Мы так соскучились…

Алиса давно уснула, а Инга всё не находила себе места. Бесцельно бродила по комнате, смотрела в окно и снова бродила. Потом решила всё-таки сделать себе чаю. Вышла, оставив дверь приоткрытой, чтобы услышать, если дочка проснётся, но дойдя до лестницы, остановилась.

Снизу доносились голоса. Инга наклонилась через перила, удивляясь, кого это принесло в такой час. Но с лестничной площадки входную дверь не было видно. Она только яснее различила недоумевающий и чуть настороженный голос Захара Петровича и другой — требовательный и уверенный.

Глава 37

Год прошёл, как тяжёлый муторный сон. Безумно хотелось наплевать на осторожность и сорваться к Инге хотя бы на пару дней. Убедиться, что всё в порядке, посмотреть, как она устроилась.

Точки на экране компьютера — сигнал маячка, встроенного Инге в кулон — было мучительно мало. Да, он мог видеть, что она добралась до места, мог отслеживать её ежедневный маршрут и убеждаться, что её жизнь проходит без настораживающих неожиданностей. Но этого не могло быть достаточно. Пусть волноваться не приходилось, но это нисколько не уменьшало тоски по любимому голосу, улыбке, рукам…

Однако безопасность прежде всего. Стоило потерпеть, чтобы потом ни в чём не сомневаться и не ждать неприятностей. Когда он готов был забыть об этом, Молотов напоминал.

Начальник охраны совсем не пришёл в восторг, когда Феликс поделился идеей передать дела ему.

— Из-за девчонки? — скептически скривился тогда друг. — Ты помешался, что ли? Что за дичь ты творишь последнее время?

— Поможешь или нет? — пропустив выпад мимо ушей, уточнил он главное.

— Да погоди ты, не горячись. Если тебе так нужна твоя Зеленцова, её можно убедить остаться и без подобных крайностей. Всё будет по доброй воле, без видимого давления… Я всё устрою. Хочешь?

Молотов был в своём духе, и Феликс недовольно поморщился в ответ.

— Дело не только в Инге. У меня? в печёнках сидит такая жизнь…

— Богатая и беззаботная? — с лёгкой насмешкой уточнил начальник охраны. — Если тебя потянуло на экстрим, сними на недельку однушку на окраине и поживи на среднюю зарплату среднего бюджетника. Уверяю, в крайности бросаться перехочется.

— Я и не собираюсь, — серьёзно отозвался Феликс. — Никаких крайностей. Часть денег нужно вывести из оборота и вложить в легальный бизнес. Причём так, чтобы никакая налоговая не подкопалась — но это мои заботы.

Он действительно хотел заняться чем-то другим. Толковым. Тем, что может радовать нормальных людей, не контингент их клубов.

Феликс сам не мог бы с полной уверенностью ответить, было это собственное убеждение или влияние новых чувств. Однако это и не было важно. Главное, он знал, чего хотел, и намеревался этого добиться.

— Ну молодец, что тут сказать, — неопределённо хмыкнул Молотов. — А мне всё это нахрена надо, ты не подумал? Я безопасник, дружище. Не дипломат, не организатор. Я в этих дебрях ни в зуб ногой. И нахрена мне во всё это лезть? Только чтобы тебе жилось хорошо? Хочешь — прикрывай лавочку совсем. Я лучше охранное агентство открою. Продолжу делать, что знаю, доходы в этой сфере неплохие…

Он на самом деле был разозлён сложившимся положением вещей. Не желал перемен и особенно необходимости участвовать в этих переменах, принимать на себя главенствующую роль.

Прежде, едва придумав предложенный выход, Феликс даже не задумывался о подобных моментах. В его глазах всё было очевидно — он отказывается от постоянного значительного дохода в пользу негласного компаньона. Тому нужно только принять руководство над уже готовым налаженным делом.

Феликсу в голову не приходило, что обыденные для него вещи для ближайшего соратника могут оказаться непрофильными и тяготящими. Однако тогда, во время разговора, многое открылось в других тонах.

И всё же Глеб согласился помочь. При том, что предпочёл бы оставить всё как есть или хотя бы перейти в знакомую смежную отрасль, он всё же решил помочь. Потому что хорошо представлял, сколько времени и усилий заняло бы полное закрытие незаконного дела. Насколько опасно было бы всё это.

— Дай хоть с текущими делами разобраться, — только и сказал он тогда в завершение разговора. — У нас ещё сообщники Зарубина не все отловлены, надо постараться, чтобы нигде ничего не выплыло.

Это означало принятие любых дальнейших планов.

Однако Феликс благодаря высказанному замечанию вспомнил ещё об одном.

— А что там с Риммой? Ты её отпустил?

На лице начальника охраны отразилось искреннее недоумение.

— Ты серьёзно? Эту… Ладно, слушай, я много чего могу понять, но вот так запросто отпускать предателей и врагов — да кто с нами после такого станет считаться?! Это же значит добровольно напустить на себя стаю шавок! Тебе, я понимаю, уже всё равно. Но раз уж мне тут оставаться, послушай меня — эту особу надо наказать. Придётся, даже если ты не хочешь. Это вопрос положения, не мне тебе объяснять…

— Отпусти, — подумав, обронил Феликс. — Выставишь всё так, будто я размяк перед уходом. Пусть отправляется домой.

— Домой? — начальник охраны как-то странно хмыкнул. — Ладно, домой так домой. Как скажешь.

Когда через несколько недель Феликс снова вспомнил о Римме, Молотов не без удовольствия отчитался: