По всем церквам города звонили колокола, выбоины на мостовых скрывали цветы, рассыпанные по всему пути следования короля, гобелены свешивались из окон и с балконов. В фонтаны было налито вино. Казалось, все поздравляли друг друга с таким торжественным событием.

От Лондонского моста шествие направилось к Уайтхоллскому дворцу. Там можно было видеть благородных дам и кавалеров, титулованных особ, окружавших короля.

Нелл подпрыгивала от возбуждения, а Роза и Уилл не раз говорили ей, что если она не уймется, то свалится с крыши.

Но она их не слушала; к тому же приветственные крики заглушали даже перезвон колоколов. Потом она увидела, что проезжает король – высокий и очень смуглый, настоящий «черный мальчишка»; шляпу с перьями он снял и держал в руке, а его черные локоны падали ему на плечи. Толпы людей громкими криками, до хрипоты, приветствовали его, а он раскланивался и улыбался.

Казалось, что его темные глаза видят каждого в отдельности. Нелл то и дело слышала вокруг себя шепот: «Он мне улыбнулся. Клянусь, это так. Он посмотрел на меня… и улыбнулся. Ой, вот это день! Король вернулся домой, и теперь Англия снова заживет весело».

Позади короля двигались все те, кто последовал за ним из самого Рочестера, полные решимости сопровождать его в столицу, выпить за него вина из лондонских фонтанов и показать, что не только жители Лондона довольны возвращением короля к себе домой.

Нелл молча разглядывала людей в процессии, движущейся позади короля. Ей хотелось быть одной из тех благородных дам, которых она видела проезжающими мимо нее верхом. Ее маленькие ножки выглядели бы так прелестно в серебряных туфельках! А как было бы замечательно сменить юбку из грубой ткани на бархатное платье! Ей захотелось немедленно расчесать свои запутанные кудряшки, чтоб волосы легли такими же красивыми локонами, какие были у проезжавших дам.

Розу тоже томили тайные желания. В последнее время она очень изменилась – стала скрытной. Теперь Роза работала в доме матери и примирилась с этим. Она была хорошенькой девушкой, и многие мужчины, приходившие в их дом, просили позвать мисс Розу. Нелл, торопясь от стола к столу с крепкими напитками, старалась увернуться от посетителей, пытавшихся схватить ее; она не могла заставить себя молчать и знала, что и как сказать, чтобы не прельщать собиравшихся в подвальчике матери мужчин с безобразно похотливыми лицами, а злить их так, что им больше хотелось поколотить эту озорную девчонку Нелл, чем приласкать ее.

К тому времени, когда шествие закончилось и они смогли пробраться сквозь толпы людей обратно к себе в переулочек Коул-ярд, где их ждала мадам Гвин, было уже семь часов. И хотя в тот день в фонтанах вино предлагалось бесплатно, хозяйка дома предвидела, что в кабачке будет много посетителей.


Было раннее утро, а на улицах все еще слышались звуки веселых пирушек.

Розы не было в доме на Коул-ярд. Она куда-то ушла с любовником. Изящный и галантный джентльмен, подумала мадам Гвин. Вот как я стараюсь для моих девочек!

Нелл хотелось спать. Она лежала на своем соломенном тюфяке и глядела на гору мяса, которая была ее матерью. Нелл никогда ее не любила. Как можно любить кого-то, кто, сколько она себя помнит, только и делал, что давал ей затрещины и оскорблял ее? И сейчас мама заботилась только о своей жизни – и, естественно, о джине. Казалось, она была рождена, чтобы содержать бордель. Умильно сладкие слова так же легко слетали у нее с языка в разговоре с джентльменами, как грубости, когда она поносила своих дочерей. Все свои надежды она связывала с Розой – хорошенькой и уже нашедшей себе любовника среди случайных посетителей дома.

– А что еще остается делать девушке? – размышляла Нелл. – Продавать селедку, яблоки, брюкву?

Любовник подарил Розе миленькое платье, и она прелестно выглядела, когда вышла погулять в нем по Друри-лейн. Другие девушки завидовали Розе. И все же Нелл не хотела бы себе такого счастья. Нелл собиралась как можно дольше оставаться ребенком, годным лишь на то, чтобы подавать крепкие напитки, – и ни на что больше!

– Ма, – окликнула она тихонько, – ты спишь?

– Слишком шумят на улице, не заснуть.

– Это хороший шум, ма. Он означает, что король вернулся домой и все изменится.

– Все изменится, да, – зевнув, ответила мадам Гвин. Потом продолжила: – Нелл… в бутылке все кончилось. Дай-ка мне другую.

Нелл с готовностью выполнила просьбу.

– Ты погубишь себя, мама, – сказала она.

Мадам Гвин сплюнула и грубо выхватила бутылку. Нелл наблюдала за ней и не могла представить, что в юности мать была такой же хорошенькой, как Роза.

– Нынче я могу потакать своим слабостям, – ответила наконец мадам Гвин. – Вечер был удачный, и если все вечера будут такими, я разбогатею.

– Может, так и будет, мама, – теперь, когда король вернулся…

– Все может быть. Может, у меня будет настоящий бордель. А сама я переселюсь на Мурфилдс или Ветстоун-парк. Почему всякие мадам Крессвелл, матушка Темпл и леди Беннет преуспевают, а у меня только старый подвальчик и несколько дешевых шлюх с Коул-ярда?

– Ну, мама, у тебя ведь наладились дела. Весь кабачок теперь твой, а комнаты наверху дают немалый доход.

– Ты взрослеешь прямо на глазах, Нелл.

– Мне еще немного лет, мама.

– Мне как-то подумалось, что ты будешь так же хороша, как твоя сестра. Но теперь я не уверена в этом. Неужели никто из джентльменов так ни разу и не поговорил с тобой?

– Я им не нравлюсь, мама.

Мадам Гвин вздохнула, а Нелл торопливо продолжала: – Но тебе же нужен кто-то, чтоб подавать бренди, ма? Тебе-то самой с этим быстро не управиться. А можешь ли ты кому-нибудь еще, кроме меня, доверить этот прекрасный французский коньяк?

Мадам Гвин помолчала, а потом начала плакать. Это на нее накатило плаксивое настроение, и сейчас Нелл радовалась такому обороту.

– Я бы, конечно, хотела чего-нибудь лучшего для моих девочек, – всхлипывала мадам Гвин. – Да, когда вы родились…

– Расскажи мне о нашем отце, – мягко попросила Нелл.

И мать рассказала ей о капитане, который потерял все свои деньги, сражаясь за короля. Нелл криво усмехнулась. Все бедняки потеряли в это время свои сбережения, сражаясь за короля. И она не верила рассказу о красавце-капитане. Чего бы это ради красавец-капитан женился на ее матери?

– И он, бывало, дарил мне то одно, то другое, – продолжала горевать мадам Гвин. – Он спускал все деньги, как только они попадали ему в руки. Вот почему он умер, благословляя меня и двух своих дочерей, в долговой тюрьме в Оксфорде.

Мадам Гвин рыдала, на улицах продолжалось веселье, а Нелл все лежала с широко открытыми глазами и мечтала – мечтала о каком-нибудь удивительном повороте судьбы, который помог бы ей выбраться из материнского борделя в переулке Коул-ярд. Тогда бы она превратилась в леди, одетую в платье из красного бархата с серебристыми кружевами…


Нелл стояла и смотрела, как работают строители на участке земли между Друри-лейн и Бридж-стрит.

С ней был Уилл. Уилл знал почти все о том, что делалось в городе.

– Ты знаешь, Нелл, что они здесь строят? – спросил он. – Театр.

– Театр! – У Нелл заблестели глаза. Она однажды смотрела спектакль в «Теннис-корте» Гиббона на Виа-стрит. Это событие она помнила до сих пор и поклялась, что никогда не забудет. После спектакля очарование долго не оставляло ее, и, запомнив большинство ролей, она продолжала разыгрывать их для тех, кто готов был ее слушать и смотреть на нее. Но главным образом она делала это ради собственного удовольствия.

Что может быть увлекательнее того момента, когда ты на сцене, когда все внимание зрителей сосредоточено на тебе и ты слышишь, как они смеются твоим остротам, а ты всегда помнишь, что их одобрение легко может смениться презрением из-за малейшей твоей промашки. Да, этот смех, эти нежные, томные взгляды твоих юных обожателей могут так же легко смениться на тухлые яйца или отбросы и грязь, прихваченную с улицы. Глаза Нелл заблестели еще больше, когда она обдумывала, что бы она ответила человеку, который посмел бы оскорбить ее.

И вот теперь строится новый театр! Потому что, объяснял Уилл, король очень интересуется театром и артистами. Ему нравятся люди, которые могут заставить его смеяться, и артисты, которые могут развлечь его своей игрой.

Видимо, при дворе посчитали, что «Теннис-корт» Гиббона уже не вполне подходит для того, чтобы называться Королевским театром, поэтому и должен быть построен новый. Уилл слышал, как об этом говорили два джентльмена, когда он освещал им переход через улицу. Это обойдется в огромную, почти невероятную сумму – в одну тысячу пятьсот фунтов.

– Все это устраивает мистер Киллигрю, – добавил Уилл.

– Мистер Киллигрю! – повторила Нелл и громко засмеялась: недавно у Розы появился новый любовник. Он был джентльменом высокого полета, и звали его Киллигрю – Генри Киллигрю. Он служил у герцога Йоркского, брата короля; но что еще важнее, он был сыном благородного Томаса Киллигрю, бывшего другом короля, его постельничьим и распорядителем Королевского театра. Вот этот-то благородный Томас Киллигрю и наблюдал за строительством нового театра, а то, что любовник Розы был его сыном, прибавило сияния глазам Нелл.

Заторопившись домой, чтобы рассказать Розе обо всем услышанном, она скороговоркой пожелала Уиллу всего доброго, что явно его обидело. Бедняга Уилл, он должен был бы уже привыкнуть к ее неожиданным поступкам. Уилл любил ее; он боялся, что однажды матери удастся заставить ее выполнять в доме те же обязанности, какие возлагались на Розу, – пусть даже Нелл привлекала совсем другая жизнь. В тайне от всех она начала мечтать о ней с того самого дня, когда стала свидетельницей въезда короля в свою столицу и увидела прекрасных дам в шелках и бархате. Она хотела быть такой, как они, и, возможно, уже сознавала, что в этом ей скорее всего поможет игра в театре. Вот только нужно было сделать так, чтобы никто не узнал, что ее домом был бордель в переулке Коул-ярд. Итак, она твердо решила стать актрисой…