— Нет, правда, ничего не было. Ну, повздорили, он меня крепко схватил… Поверь, ударь он меня хоть раз — я тут же бы ушла.

— Ладно, ешь давай, не отвлекайся.

Сьюзи стоит и смотрит, как подруга жадно уминает пиццу.

В гостиной включили на всю громкость радио. Пошел обратный отсчет на полночь. На кушетке устроился с комфортом Хэнк, он полностью сосредоточен на еде. Копченая семга на крекерах, паштет из сайды, маринованные грибочки, французский сыр бри… Он ест так быстро и так много, что лабрадоры разлегшиеся у его ног, теперь всей душой преданы ему, как раньше Эду.

— Если ты немного притормозишь, — присев рядом, советует Бад Горас, — то сможешь вместить в себя еще больше разных вкусностей. Семга отличная, но тебя должно еще хватить на пиццу.

Более-менее насытившись, Хэнк не спеша пробирается на кухню через толпу и тут сквозь ближайшее окно видит, как на подъездную аллею вкатывает пикап Холлиса.

— Черт! — вырывается у парня.

Он будет за все в ответе, и ему это известно.

Холлис входит в гостиную — безукоризненный костюм, черное пальто из мягкой итальянской шерсти, — привнеся с собой уличный мороз и атмосферу подозрительности. Он останавливается поздороваться с двумя членами городского совета (недурную сумму он пожертвовал на днях в подотчетные им дела), а глаза так и шарят по присутствующим. Но Хэнк успевает-таки незамеченным достичь кухни.

— Холлис здесь!

Марч мгновение смотрит на него, затем, не говоря ни слова, идет к черному входу и дергает дверь. Она в такой панике, что напрочь забывает о своей куртке.

— Погоди, — хватает Сьюзи за руку подругу. — Пришел мужчина, с которым ты живешь, а ты бежишь с черного хода? Подумай об этом хорошенько, Марч.

— Ты не понимаешь, — пытается объяснить та (она так часто в последнее время произносит эту фразу, что и самой почти смешно). — Для Холлиса мое присутствие здесь — измена. Он решит, будто я заодно с тобой.

— Гвен оставила у меня второй авиабилет. Слетай домой, хотя бы ненадолго. Возьми тайм-аут, отдохни, поразмышляй.

Марч смешно. О таком не размышляешь. В это падаешь, летишь вниз головой, без страховки, без опоры.

Холлис входит на кухню и видит — Марч стоит и смеется у черного хода, — и ему это ничуть не по душе. Сегодня вечером во «Льве» он встретил Элисон Хартвиг, они пошли в укромное местечко (ей удалось на время избавиться от матери и детишек), но он дал ей знать, что должен быть до полуночи дома. Вернулся на ферму — там никого. Примерно с час заняло у него выследить Марч, и это тоже не прибавило ему удовольствия.

— Привет, Сью, — говорит он как ни в чем не бывало. — Классная вечеринка.

— Ага. Как жаль, что ты не приглашен.

— А я ведь могу обидеться. Неужели тебе не жаль моих ранимых чувств? — усмехается Холлис.

— Ни на грога.

Холлис наклоняется к Марч и целует. Его губы холодны, на отворотах пальто — снег.

— Ты самая прекрасная из всех женщин здесь. Как всегда.

Он замечает Хэнка. Не слишком ли много парень на себя берет — лезть не в свои дела.

— Не ожидал тебя здесь увидеть. Лучше бы тебе уйти.

Хэнк смотрит на Марч, не зная, как поступить.

— Иди, — говорит она (даже и не скажешь, что вся она на нервах; смеется, пьет вино). — Найди кого-нибудь из сверстников, друзей. Не коченей всю ночь в своей машине.

— Ладно, — бормочет парень.

— Ты пил? — кладет Холлис руку ему на плечо, когда Хэнк проходит мимо.

— Только пиво. Одну банку.

— Ты же помнишь: тебе нельзя двигаться в этом направлении, учитывая твою наследственность.

Это худшее из всего, что он мог сказать Хэнку, — будто тот может пойти по стопам отца, — и Холлис это прекрасно знает. Марч едва верит своим ушам.

— Он выпил всего одно пиво. Я купила. Это что, алкоголизм, по-твоему?

— Наверное, мне впрямь лучше ограничиться колой, — выходя, говорит Хэнк.

— Нам, кстати, тоже пора, — небрежно роняет Холлис.

Он произнес это легко, но кого это обманет? Ничего у Холлиса не легко. Марч пристально на него смотрит. Доказательство — в его глазах. Там ярость.

— Ты можешь остаться у меня на ночь, — предлагает Сьюзи.

Ее не одурачить любезными манерами Холлиса.

Он смеется.

— Не слишком ли стары вы, девушки, для «вечеринки в пижамах»?[33]

— Спасибо, — обнимает Марч подругу. — Как-нибудь в другой раз.

— Можешь вернуться, как только захочешь, — на ухо говорит ей Сьюзи, так что Холлис вынужден напрячь свой слух. — Ты ведь знаешь.

В воздухе порхает конфетти, звучит медленная музыка. Холлис ждет Марч у входа, с ее курточкой и шарфом, держа дверь открытой настежь. Они выходят.

— Никогда больше так со мной не поступай.

Они спускаются по заснеженной аллее. Еще слышны голоса вечеринки. Холлис в такой ярости, что вокруг него потрескивает воздух.

— Ты должна была быть дома, когда я вернулся. А тебя там не было.

Он хватает ее за руку для пущей убедительности, тянет к себе, наклоняется к уху.

— Я терпеть не могу пустой дом.

Голос его настолько серьезен, что едва различимы слова.

Слышно, как хлопает дверь, еще один гость уходит с вечеринки. Он ступает на крыльцо, и Марч обмирает, представив, что видит сейчас перед собой этот человек: мужчина в ярости, испуганная женщина; кружится снег и падает на ледяную корку кирпичной, «в елочку», дорожки.

— Чего уставился? — разворачивается Холлис к незнакомцу.

Марч узнает его: коллега Сьюзи, редактор спортивных новостей, кажется Берт по фамилии Какой-то-там. Он вытаскивал перчатки из кармана и уже держал на изготовку автомобильные ключи, но остановился, увидев, как Холлис держит Марч.

— Эй, приятель, — тон у него мягкий, будто он говорит с маньяком, — расслабься. Новый год все-таки.

Марч еле сдерживает слезы. Вот как они выглядят со стороны: пара, балансирующая на грани; женщина — в ожидании, что ей вот-вот причинят боль. А разве не так? Кто она теперь? Та, кем хочет себя видеть, или та, кто есть на самом деле?

— Ты как меня назвал?

Холлис отпускает Марч и делает шаг к веранде. Так он обычно отвечал Алану и его дружкам, когда они шли за ним до самого дома, швыряли камни, обзывались. «Приятель» — этим словом они хотели сказать, что он ничто, пустое место. Нет, больше такого он терпеть не станет.

Ночной воздух холоден, но у Марч словно все горит внутри. Она очень хочет, чтобы этот Берт, или как там его, вернулся опять на вечеринку. Тогда они с Холлисом спокойно уйдут, и все закончится без осложнений. Она хочет этого так сильно, что почти ощущает на вкус. И вкус этот горек.

Дверь опять открывается, свет лучом озаряет аллею. На веранду, смеясь, выходят две женщины. Смех падает на заледенелую дорожку и гаснет в тишине.

— Дорогой? — произносит одна из женщин, почувствовав недоброе.

Это жена редактора (или его подруга), Марч понимает это по тревоге в голосе.

— Дорогой? — повторяет женщина, пару раз моргнув, будто видит перед собой то, чего не должно быть.

— Идем, — говорит Марч.

Теперь она хватает его, но Холлис вырывает руку. Он поворачивается и смотрит на нее. Так, будто видит в первый раз. Марч страшно.

— Ты будешь рассказывать мне, что делать?

Три силуэта на веранде замерли. Слышно, как падает снег.

— Пожалуйста.

Это его самое любимое слово в мире, Марч знает.

— Пожалуйста, — шепчет она, чтобы те люди у двери не слышали, как она просит.

Они подходят к пикапу, и Холлис шагает к Марч. Ей на мгновение кажется, что он хочет открыть ей дверцу. Она поднимает глаза и видит его взгляд. Вскрикивает, отшатывается и упирается спиной в машину. Холлис бросает свои кулаки сквозь стекло рядом с ее головой. Градом сыплются осколки. Марч опять вскрикивает и, закрыв глаза рукой, приседает. А потом понимает, что происходит. Не на нее летят его удары. Холлис крушит окно пикапа, и, когда останавливается, руки все в крови.

— О нет, — произносит Марч, поднимаясь.

Если это проявление любви, то лучше бы такое чувство назвать как-нибудь иначе. Кровь на дорожке, на снегу, но Холлис, кажется, ее не замечает, и это пугает Марч. Он притягивает ее к себе своими окровавленными руками.

— Я скорее себе наврежу, чем тебе. Я никогда, слышишь, никогда не причиню тебе вреда.

— Да-да, я знаю…

— Эй, там! — кричит им мужчина с веранды. — У вас все в порядке?

Они так далеко, что Марч даже не отвечает. Она смотрит на кровь. Та — на ее джинсах, ботинках, растекается лужей под ними.

— Я знаю, ты не хотел.

Те трое, уже сошедшие с веранды на аллею, все еще смотрят, не зная, вмешаться им или нет. Доносятся звуки веселья из дома. Кто-то, должно быть, рассказал анекдот, люди смеются. Несмотря на кружащийся снег, Марч видит звезды на небе — совсем как тогда, когда они ставили лестницу к большому ореху и забирались так высоко, как могли.

Марч пытается шарфом удалять осколки из ран на руках Холлиса, но крови слишком много. Она у него горячая, слишком горячая на таком морозе. Марч не в силах унять дрожь, будто заболела каким-то редким недугом. Что это? Страх? Сожаление? А может, просто холодная ночь, последняя в этом году?

— Все хорошо, — говорит Холлис, но это не так. Он обмотал руки шарфом. — Видишь? Ерунда, пустяки.

И это тоже неправда.

Во рту у Марч так пересохло, что больно губам. Холлис говорит, нужно ехать, хотя даже просто держаться за руль ему больно, да и снег — опасный попутчик в дороге.

И все-таки они едут. Узлы механизмов скрипят, колеса скользят на темных пятнах льда. Весь путь домой Марч пытается смотреть на Холлиса как раньше — и не может, как ни старайся. Рядом с ней мужчина лет за сорок, в крови все руки, он бешено гонит свой старенький пикап и представления пока не имеет, что с ними обоими сделал.