— Хотите, чтобы был свидетель?

— Да, на всякий случай.

Бурже всегда просчитывал все возможности. Этьен посмотрел на часы. Около трех. Он надеялся увидеться с Изабель до чая, на случай если она собирается принимать гостей или выехать с визитом.

— Я должен увидеться с ней до половины четвертого. Вам достаточно этого времени, чтобы связаться со своим человеком?

— Я пошлю посыльного немедленно, — сказал Бурже, вставая.

Спустя некоторое время после нескольких попыток он наконец дозвонился.

Этьен не очень прислушивался к инструкциям Бурже, которые тот давал по телефону одному из своих помощников, размышляя в это время о предстоящем разговоре с Изабель. Униженную просьбу нужно было еще подсластить какимнибудь предложением. Изабель были чужды почти все христианские добродетели, включая милосердие.

— Сделано, — объявил Бурже, возвращаясь к столу. — Шарбю поставят в известность о вашем приезде.

— Еще есть время выпить, — сказал герцог, потянувшись к звонку, дабы вызвать свой экипаж. — Пожелайте мне немного везения.

Неужели я так уж много прошу? — думал герцог в своем экипаже, проезжая по мокрым от дождя улицам на пути во дворец, который являлся домом де Веков в течение пяти веков. Неужели желание освободиться от брака, в котором не осталось ничего, кроме злобы, так уж преступно?

Это было безрассудством — ехать к женщине, которая за два десятилетия ни разу не проявила ни милосердия, ни сострадания, для того чтобы просить ее о благодеянии. Это был отчаянный акт надежды.

Многие из старой прислуги де Веков ушли вместе с герцогом, когда он ушел из этого дома.

Новый дворецкий Изабель не узнал его, пока он не произнес свое имя. Он не знал или сказал, что не знает, дома ли герцогиня, но если его светлость подождет в зеленой гостиной, его визитную карточку отнесут в апартаменты герцогини.

Обращаясь к лакею, который стоял рядом с ним, он сказал:

— Шарбю, отнеси карточку его светлости наверх.

Человек Бурже молча повиновался.

Подозвав другого лакея, новый управляющий Изабель распорядился:

— Пикард, проведи монсеньора герцога в зеленую гостиную.

Отдав свои перчатки дворецкому, Этьен последовал за лакеем по коридору, по которому он ходил тысячи раз в прошлом. Небольшой приступ ностальгии охватил его, когда знакомый интерьер напомнил ему о счастливых днях детства.

Когда они приблизились к двери гостиной, молодой лакей обернулся, улыбнулся и сказал:

— Она не примет вас, ваше сиятельство.

— Не примет? — переспросил герцог.

— Указание всем слугам, монсеньор герцог. Вас не позволено пускать наверх, — прямо объяснил ему молодой человек.

— Герцогиня наверху? Молодой человек кивнул.

— Вы от меня ничего не слышали, ваше сиятельство.

— Ты внук Дуэ, не так ли?

Герцог узнал широкую грудь и яркие льняные волосы. Семья Дуэ происходила из дедушкиного поместья в Нормандии, и их высокий рост и цвет волос были унаследованы от предков — викингов.

— Да, ваше сиятельство. Но мне надо идти. Монтре будет искать меня.

— Почему ты не ушел со своим отцом, когда тот оставил работу у герцогини?

— Ваше сиятельство, утренняя горничная была недавно нанята и осталась бы без… ну…

— Ну, ты и остался… — сказал герцог с улыбкой. — Если хотите, оба можете перейти работать ко мне. И спасибо за информацию.

— Благодарю, ваше сиятельство. Маргарет будет счастлива уйти. Она очень боится герцогиню.

— Укладывай свои вещи, а также вещи Маргарет и отправляйся к отцу. Дорогу ты знаешь?

— Да, ваше сиятельство, да, монсеньор герцог, — молодой человек споткнулся, пятясь назад, и поклонился. — Спасибо, ваше сиятельство.

Если Изабель откажется принять его, он должен найти возможность увидеться с ней, решил герцог. Надо бы подняться по боковой лестнице, чтобы не встретиться с Монтре, подумал он.

Оранжерея располагалась в восточном крыле дома, три огромных окна выходили во внутренний двор, освещая коллекцию экзотических деревьев и растений, привезенных поколениями де Веков из разных путешествий. Ароматные цветущие растения наполняли тропическими запахами все восточное крыло дома, навевая Этьену воспоминания о юности.

Лестница эта редко использовалась, так как была удалена от жилых комнат и считалась неудобной. Герцог остановился на втором этаже, перевел дыхание и восхитился закрытым садом, который он выращивал годами. Он втянул в себя запах мокрой земли, лилий, жасмина и трав с далеких островов. Эти знакомые запахи вызвали в нем странное чувство тоски по ушедшим годам. Это не было тоской по родителям, семье, так как его отец редко бывал дома, а дружба с матерью пришла к нему уже в юности, но это было связано с тем, что он сам привнес в этот красивый старый дом. Он был предан ему и всю свою взрослую жизнь провел, заботясь об имуществе де Веков, улучшая его, расширяя и восстанавливая то, чем отец его пренебрег, — былое величие де Веков.

Он сознательно отогнал эти мысли, напоминая себе, что никакая часть его имущества не идет в сравнение с глубоким счастьем, которое он нашел с Дейзи. И если нужно будет пожертвовать всеми этими памятниками прошлому, он пожертвует.

Оставив оранжерею, он прошел по покрытой ковром прихожей в сторону комнат, которые занимала Изабель. Это было как раз то тягучее время дня между сонным полуднем и чаем, когда в замке все замирало. Дождь за окном делал обстановку еще более тоскливой.

Надо спешить, подумал Этьен, прибавляя шаг, чтобы успеть до того, пока его визитная карточка пропутешествует наверх, а потом вернется вниз к дворецкому. После этого его начнут разыскивать в гостиной, чтобы передать отказ.

Хорошо, что ковер был толстым, а дверь не скрипнула, так что герцог смог войти без единого звука.

Этьен тихо закрыл дверь за собой, лихорадочно соображая, как Шарбю узнает, что он в этой комнате. Но если все будет идти так, как идет, то в нужный момент он нажмет кнопку вызова прислуги и будет спокойно ожидать появления свидетелей.

Перед дверью комнаты Изабель была новая золотая ширма, и герцог спрятался за ней. Между створками двери оставалась щель, через которую было все хорошо видно.

Его жена и молодой светловолосый священник из Боннарда сидели рядом на розовой софе возле огня. Священник глядел на Изабель и держал ее руки в своих.

Глубоким грудным голосом, какого он никогда не слышал раньше, Изабель ласково говорила:

— Роджер, дорогой, вы так хорошо меня понимаете… Это всегда так восхитительно, когда идет дождь, не правда ли, сердце мое… Помните тот первый день… у Шарля в приемной?

Оторвав свои руки от рук Изабель, священник втянул их внутрь своей рясы, и Этьен услышал стук собственного сердца, когда его жена скинула черную одежду с плеч священника.

— Вы наложите на меня епитимью за этот грех, Роджер, дорогой? — прошептала Изабель. — Я знаю, что очень грешна. Какую епитимью вы выберете?

Она откинула рясу в сторону, и на священнике осталось только шелковое нижнее белье с монограммой. Он, очевидно, еще не совсем отказался, сухо подумал герцог, от всех жизненных удовольствий. Маленькие ручки Изабель гладили плечи молодого священника.

— Сначала ты должна раздеться для меня, дитя мое, — сказал молодой человек строгим тоном исповедника. — Сбрось свою одежду, чтобы я мог тебя видеть такой, какой Господь создал тебя.

— Обнаженной, ваша милость? — прошептала Изабель.

— Как Магдалина перед Господом.

— Так вы — мой Господь, ваше преосвященство?

— Во всем, моя дорогая.

Эрекция откровенно оттопыривала черный тонкий шелк белья. Изабель была явно очарована этим видом.

Она на мгновение прекратила развязывать ленточки голубого пеньюара и расстегнула пояс нижнего белья священника, дабы освободить его возбужденную плоть.

— Я хочу его видеть, — пробормотала она, — хочу приподнять эту нетерпеливую головку.

Она погладила член, и молодой священник тут же закрыл глаза, чтобы справиться со своим возбуждением.

— Хватит, — сказал он мгновение спустя, отводя в сторону пальцы Изабель, — не трогай меня, пока не обнажишься.

— Я должна? — изображала она невинность, придерживая полы пеньюара.

Интересно, подумал герцог, сколько я заплатил за него?

Великолепная ткань и ошеломляющие кружева соответствовали представлению графини о роскоши. Надо будет до отъезда купить Дейзи несколько красивых нарядов, подумал он.

Пеньюар Изабель с шелковым шелестом упал на ковер, и герцог наконец впервые увидел обнаженное тело своей жены спустя двадцать лет. Изабель всегда следила за своим весом, играя в теннис каждый день, и это было заметно. Она мало изменилась.

Стоя с распущенными волосами перед своим светловолосым священником спиной к двери, она ожидала следующей сцены спектакля, судя по всему, хорошо знакомого участникам.

— Ты вела себя пристойно и не совершала никаких грехов, дитя мое?

— Нет, ваша милость.

— Ты грешила?

— Я грешила, ваша милость.

— Ты должна быть наказана, моя дорогая. Осознаешь ли ты это?

— Я знаю.

— Спрячь свои руки за спину и наклонись вперед, дитя мое, — в голосе молодого человека звучала легкая насмешка, — так чтобы я мог совершить правосудие.

Изабель охотно все выполнила. Священник пристально следил за тем, как она наклонялась. Ее грудь оказалась очень близко от него. Рванувшись вперед, он схватил ее обеими руками, притянув женщину еще ближе, и начал с силой сжимать соски пальцами.

— Я это делаю для твоего же блага, — пробормотал он.

— Да, ваша милость, — прошептала Изабель в ответ.

Он взял в рот один сосок и начал жадно сосать его. Изабель вздохнула так громко, что Этьену это было слышно и за дверью.

Несмотря на явную грубость священника, было видно, что Изабель это нравилось, так как бедра ее начали ритмично двигаться.

Спустя некоторое время молодой человек спросил: