Следующие три недели Этьен и его поверенные потратили на то, чтобы, объясняя ситуацию, купить акций больше, чем у Верлайна и Мервиля. Это была тяжелая и скрупулезная работа. Герцог был благодарен Бурже, который успел все сделать до того, как Изабель попыталась объявить их своими. Члены правления предпочли новому закону традиционные французские законы, по которым только муж мог контролировать общую собственность. Здесь Шарль и его судьи не могли ничего сделать. Так что железные дороги были спасены. Изабель больше не угрожала его доходам.

С Верлайном и Мервилем было сложнее. Многоступенчатая запутанная интрига через подставных лиц вынудила их поехать в Амстердам посмотреть на алмазы из южноафриканской шахты, существовавшей только на бумаге.

На вопросы герцога относительно детективов Бурже отвечал:

— Требуется время, чтобы проверить. Мы собираем информацию и скоро будем иметь коечто существенное, но, для того чтобы идти в суд, нужны надежные свидетели.

Почти месяц прошел, как Этьен оставил Ньюпорт. За это время он не принимал приглашений и не ходил никуда, кроме как по делам спасения своих железных дорог. Часто его навещал Валентин, полезный советчик и иногда компаньон по спиртным напиткам.

Наступила осень, вечерами стало холоднее. Этьен ожидал теперь вестей о Верлайне и Мервиле — клюнули ли они на приманку?

Он дал Бурже еще две недели в надежде, что в деле о разводе появится прогресс. Это задерживало его возвращение к Дейзи.

В один из вечеров, после долгих уговоров, он решил составить компанию Валентину и Аделаиде и пойти на выставку молодого художника, ставшего совсем недавно знаменитостью. Он сделал недавно блестящую эмблему французского шампанского, и ее с восторгом приняли поклонники символики и женского эротизма.

— Ты можешь приобрести несколько приятных литографий с обнаженными купальщицами, — сказал Валентин с улыбкой.

— Ты думаешь, Дейзи это понравилось бы? — спросил Этьен со слабой улыбкой. — Я распрощался со своими прежними привычками покупать такие вещи для собственного удовольствия.

— В прессе говорили о том, что Боннар внес новую струю в решение «женского вопроса». Такой независимой женщине, как Дейзи, он мог бы и понравиться.

— Думаю, если сенатор Бергер попадет на выставку, он будет вести себя, как начальник полиции нравов. Это может оказаться забавным.

— Ты пойдешь?

— Да. Я куплю несколько открыток для Дейзи.

Сенатор Бергер действительно был на выставке. Этьен, стоя у самых дверей, наблюдал за ним и видел, как бусинки пота выступили на его лице, когда он осуждал ослабление цензуры относительно показа эротизма и сексуальности. Рене Бергер говорил, что такая откровенная и провокационная демонстрация сексуальности разрушает мораль общества.

Этьена эти высказывания откровенно развеселили. А как быть со всепоглощающей женственностью, сексуальностью и эротизмом Дейзи, которая возродила его к жизни?

Через секунду улыбка исчезла с его лица: он увидел Изабель, которую раньше закрывала от него группа посетителей. На ее шее сверкали фамильные изумруды де Веков, и она прекрасно выглядела. Они не виделись с тех пор, как Изабель неожиданно посетила его квартиру. Все это время переговоры велись через поверенных.

Когда толпа начала расходиться, Этьен увидел компаньона Изабель — молодого студента семинарии. Его сутана была сшита у модного парижского портного. Судя по всему, он был из богатой аристократической семьи. Лицо его было знакомым. Может быть, он бывал раньше у них дома? Но все эти молодые белокурые священники были для Этьена на одно лицо.

Герцог отступил за драпировку у входа в зал и мог наблюдать происходящее, оставаясь незамеченным. Изабель медленно водила рукой вдоль спины молодого священника, движение было и ласкающим и подталкивающим. Поскольку они не стояли на месте, а переходили от картины к картине, ласка была частично замаскирована, но оставалась недвусмысленной.

Такого просто не может быть, я ошибся, решил герцог. Он немного понаблюдал за этой странной парой и дальше, но больше ничего не заметил.

Вернувшись домой, ночью, сидя за письмом к Дейзи, он рассказал о своем наблюдении. Он написал также, что высылает ей прекрасные изображения купающихся женщин.

«Я даю себе еще две недели и, если не будет прогресса в деле развода, приеду в Монтану.

Я одинок, и тебя нет рядом — сбываются мрачные предсказания Изабель. Насколько для нее самой было бы лучше, если бы ее религиозное усердие поступилось ради более чувственного, человеческого восприятия жизни.

Целую. Спокойной ночи. Хочу послать личное сообщение через твоих ночных духов.

Этьен».

В этот самый вечер Дейзи, Хэзэрд и Трэй обсуждали дневные слушания в суде, как вдруг она неожиданно замолчала.

Увидев, как у нее участилось дыхание и на верхней губе выступили капельки пота, Хэзэрд спросил:

— Ты больна?

— Немного закружилась голова, — прошептала она.

— Сходи за матерью, — сказал Хэзэрд Трэю, выходя изза стола.

Трэй быстро встал со стула и, посмотрев в глаза сестре, сказал:

— Я вызову доктора.

— Нет, — сказала Дейзи, еле переводя дыхание, — только Блэйз.

Темные глаза Хэзэрда встретились с глазами сына.

— О дорогая!

Через секунду оба мужчины кинулись к Дейзи, которая начала сползать со стула.

— Я побуду с ней, — сказал Хэзэрд. — Приведи мать наверх.

— Я никогда не была такой слабой, — тихо сказала Дейзи, когда Хэзэрд поднял ее и на руках понес наверх. — Только благородные леди бывают слабыми, — сделала она попытку пошутить.

— Например, ктонибудь из герцогинь де Век, — поддразнил Хэзэрд. — Хотя, вероятнее всего, ты слишком много работаешь.

Спустя время, после того как Дейзи уложили в кровать, а Блэйз пошла делать чай на травах, Хэзэрд вошел в спальню дочери.

— Ты не слишком взрослая, чтобы я поцеловал тебя на ночь?

Она улыбнулась в ответ.

— Мне жаль, что ты ждал так долго. Блэйз, как маленькую, кормила меня в постели и никого не впускала.

— Ты поела? — Хэзэрд подошел к кровати.

— Немного яблок и сливки. Больше ничего не хочется.

— Яблоки и сливки — это здоровье. — Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб, одновременно поправив волосы.

— Блэйз сказала тебе? Он кивнул.

— Ты довольна?

Дейзи тоже молча кивнула. Ее губы задрожали, и она прикрыла их рукой.

— Папа…

Он взял ее на руки и посадил к себе на колени, как когдато в детстве, одинокую и напуганную смертью матери.

— Все рады за тебя, — сказал он мягко, слегка покачивая ее на руках.

— Я хочу видеть Этьена, хочу, чтобы он был здесь. Она посмотрела на отца.

— Тогда он должен быть здесь.

На некоторые вещи Хэзэрд смотрел просто. Он уже представил, как, получив это известие, Этьен покидает Париж.

— Я не должна просить его об этом. Он должен сам это решить. Он имеет…

— Он имеет обязанности по отношению к тебе, — перебил ее Хэзэрд.

— Он хочет ребенка, папа. Правда.

— Тогда ты лучше сама сообщи ему об этом. Мы пошлем телеграмму, — улыбнулся Хэзэрд, целуя дочь в переносицу.

— Я иногда чувствую свою вину, папа. Я заставила его от многого отказаться. Его предки — часть французской истории.

— Семья моего дяди Рамсея имеет высокий английский титул со времен римского завоевания Англии, но он оставил свой титул и наследство и нашел счастье и новую жизнь в нашем племени, у абсароки.

Дейзи помнила Рамсея, он учил ее английскому языку и рано умер во время эпидемии оспы, которая выкосила половину племени абсароки.

— Рамсей говорил: «Надо соблюдать некоторые обязательства, но необходим баланс между счастьем и ответственностью». Я думаю, он прав, — сказал Хэзэрд.

— Я говорила Этьену, что буду жить часть года в Париже.

Хэзэрд улыбнулся.

— Он надеется, что будешь. Ты не должна так перетруждаться.

— Я просто забыла сегодня поесть.

— Возможно, но я хочу взять заботу о твоих делах на себя. Маккини и граф Блюфокс займут твое место на скучных судебных заседаниях. А ты сможешь обсуждать с ними стратегию дел и будешь иметь время для отдыха в течение дня. Кстати, Блэйз утверждает, что будущий сын или дочь герцога де Века получат один из его многочисленных титулов.

— Вряд ли… Я все время думаю о его жене. Она для меня такая непонятная, нереальная фигура.

— К сожалению, очень реальная, — Он передернул плечами. — Кстати, о титулах. Они существуют для различия людей. В каждом социальном слое есть выбор, как прожить свою жизнь. Люди приспосабливаются, возможны варианты. Но мы можем отвечать только за свой собственный путь, каждый отвечает за свой выбор.

Дейзи улыбнулась терпимости отца, такой знакомой.

— Ты говоришь, «приспосабливаются»?

— Чтобы избежать худшего.

— И делают свой выбор?

Хэзэрд улыбнулся. Он был властным, влиятельным и храбрым человеком.

— Иногда, — сказал он.

Потребность в свободе и независимости была у нее в крови, и отец одобрял это.

— Ты всегда успокаиваешь и обнадеживаешь меня.

— Именно поэтому я здесь. А теперь спи. До завтра. — Он встал, уложил ее обратно в постель, поправил одеяло и сказал «доброй ночи» на языке абсароки. Задержавшись в дверях, добавил: — Утром отправь телеграмму Этьену. Ставлю лошадь, нового пони, — он будет здесь через две недели.

С такой приятной мыслью Дейзи должна заснуть спокойно. Именно этого и хотел Хэзэрд.

Дойдя через малоприметную дверь, помеченную только позолоченной надписью «Дом Ворта», герцог де Век надеялся убедить месье Ворта рассказать о посещениях Изабель и ее спутниках. Детективам Бурже удалось документально подтвердить несколько визитов Изабель к кутюрье в компании молодых священников, но не более. «Мы попрежнему нуждаемся в документах и свидетелях, готовых выступить в суде», — говорил Бурже.

Именно за этим герцог и прибыл сюда сегодня. Поприветствовав в дверях герцога, изысканно одетый молодой человек с английским акцентом проводил его по покрытой темнокрасным ковром лестнице, украшенной цветами, в салон второго этажа с коврами из тигриных шкур.