— Одну из вас? Не понимаю.

— Настоящее имя одной из девушек миссис Сильвер. Ты же знаешь, ни одна из нас не называет клиентам своего настоящего имени. Но с той девушкой все было по-иному. Мы поклялись хранить ее тайну.

За молчание нам заплатили много денег, поэтому я не могу рассказать тебе о ней. Скажу лишь, что Линвуд обещал щедрое вознаграждение даже за самые скудные сведения о ней.

— Он хотел ее? — спокойно поинтересовалась Венеция.

— Не в том смысле, в каком ты думаешь. Вокруг этой девушки и одного высокородного джентльмена разгорелся скандал, Линвуд пытался что-нибудь разнюхать для своей газеты. Он ведь владелец «Мессенджера», знаешь ли.

— Я этого не знала, — ответила Венеция, мысленно отмечая, что нужно будет сообщить об этом Роберту при следующей встрече.

— Он опасен.

— Он угрожал тебе?

— Нет, ничего подобного. Говорят, они с отцом замешаны в разных темных делишках. Он красив, Венеция, красив, точно дьявол, но будто окутан тьмой. Выбрала бы ты лучше Девлина или Хоувика.

— Я не хочу ни Девлина, ни Хоувика.

Ненадолго воцарилось молчание.

— Тогда будь предельно осторожна. — То же самое говорил Роберт. — Он холоден и лишен каких бы то ни было эмоций. Ничто не может его поколебать. Возможно, Линвуд великолепен в постели, но он… опасен.

В намерения Венеции входило выяснить, в какой степени он опасен.


Тем же вечером Линвуд сидел в своей ложе в Королевском театре и смотрел игру Венеции Фокс. Эту пьесу он уже видел, поэтому счел хорошей проверкой для актерского мастерства ее способность увлечь его созданным образом, а не внешностью. Абстрагировавшись от происходящего на сцене, он посмотрел сначала на свою мать, затем на сестру, сидящих подле него. Мэриэнн была всецело поглощена пьесой, и отражающиеся на ее лице эмоции свидетельствовали, что она всем сердцем переживает за судьбу героини, которую играет Венеция. В последнее время сестра была довольна и уверена в себе, что не могло его не радовать. Все это стало заслугой ее мужа Рейфа Найта, сидящего с другой стороны ложи.

Когда объявили антракт, Линвуд с Найтом покинули дам под предлогом того, чтобы принести им прохладительные напитки.

— Ты читал вчерашний «Мессенджер»?

— Разумеется. — Найт поджал губы. — На Боу-стрит пронюхали, что Ротерхем вовсе не совершал самоубийства.

Семена слуха о самоубийстве были посеяны газетой Линвуда.

— Убийство или самоубийство, этому пора положить конец, — заявил Найт.

Линвуд покачал головой:

— Появятся вопросы и стремление раскопать что-то в прошлом. Боюсь, во время расследования может всплыть то, что должно оставаться скрытым.

— Этот ублюдок даже из могилы не перестает доставлять нам неприятности.

— Возможно, вам лучше уехать из города. Отвези Мэриэнн на зиму в деревню.

— Принимая во внимание происходящее, нам будет лучше здесь. Если правда выплывет наружу…

При этих словах лицо Линвуда будто окаменело.

— Не выплывет. Я прослежу за этим.

Мужчины обменялись взглядами. Они не жаловали друг друга, но были вынуждены действовать заодно.

— Ты меня ни о чем не спрашивал, — сказал Найт.

— И ты меня тоже, — отозвался Линвуд. — Будет лучше, если мы оставим все как есть. Ради блага Мэриэнн.

Найт угрюмо кивнул.

* * *

На следующий вечер после похода Линвуда с семьей в театр Венеция появилась на балу у Фоллингхема. Она выискивала Линвуда в толпе гостей и не заметила приближения Хоувика.

— Венеция, — произнес он низким собственническим голосом, от которого у нее тут же упало сердце.

— Ваша светлость.

Она присела перед ним в реверансе, взгляд Хоувика немедленно скользнул по ее груди.

— Ах, ну к чему эти формальности между нами.

— Они необходимы, я не хочу оскорбить вас, — ответила она.

— Как будто тебе удастся это сделать. — Он изогнул бровь. — Разве мы не друзья?

— В той мере, в какой вообще возможна дружба между мужчиной и женщиной.

Он рассмеялся. Венеция улыбнулась в ответ тщательно отрепетированной улыбкой, содержащей легкий намек на кокетство.

— Тебе нравится бал?

— Да. Роскошный прием, ваша светлость.

— Меня зовут Энтони. Я бы хотел, чтобы ты называла меня по имени.

Она снова улыбнулась, будто соглашаясь, но не сделала того, о чем он просил.

— Лорд Фоллингхем сильно потратился.

— Этот бал не шел бы ни в какое сравнение с тем, какой дал бы я в твою честь.

— Мы уже говорили об этом.

— Исполни же мой маленький каприз, — прошептал Хоувик.

Улыбнувшись, она посмотрела ему в глаза:

— Вы же знаете, что я потакаю лишь собственным капризам.

— А ты жестокая женщина, Венеция.

— Зато откровенная.

Он рассмеялся:

— Возьми меня под руку, давай пройдемся по залу.

Несмотря на антипатию к заносчивому Хоувику, Венеция взяла его под руку, позволив пройтись по бальному залу. Она была полностью уверена в том, что держит ситуацию под контролем, но, когда они проходили мимо небольшой комнаты, в которой Фоллингхем выставлял свою коллекцию предметов античности, Хоувик сделал быстрое неожиданное движение и увлек ее туда, прежде чем она успела понять, что происходит.

— Ваша светлость! Я возражаю.

Всю свою жизнь Венеция всячески избегала подобных ситуаций, зная, что уединяться с мужчиной в укромном уголке далеко не так безопасно, как заигрывать с ним посреди многолюдного бального зала.

Хоувик был одет более изысканно, чем все прочие гости. Богат, титулован и хорош собой — воплощение мечты женщины ее общественного положения. Но Венеция не хотела становиться ничьей любовницей. Скорее ад покроется коркой льда, чем она окажется в унизительном положении, продаст себя какому-нибудь богачу, который будет распоряжаться ее телом по своему усмотрению, а пресытившись, выбросит прочь, как мусор. В памяти снова всплыли детские воспоминания, подлившие масла в огонь решимости и отвращения.

— Давно пришло время нам с тобой переговорить с глазу на глаз, Венеция. — Хоувик впился в нее чистыми голубыми глазами. — Хватит с меня писем, записок и обсуждения дел на глазах у всех.

От льющегося в окна лунного света находящиеся в галерее мраморные статуи казались живыми.

— Вы можете оставаться здесь и размышлять, сколько душе угодно. Прошу извинить, я приглашена на танец.

Венеция развернулась, намереваясь уйти, но герцог схватил ее за запястье и притянул к себе:

— Прежде мы поговорим.

Вскинув бровь, она красноречиво посмотрела сначала на его пальцы, сжимающие ее руку, затем в глаза. От былого очарования не осталось и следа, в его взгляде полыхало лишь холодное пламя ярости.

— Пожалуйста, Венеция, — с мольбой в голосе произнес он, не ослабляя, однако, своей хватки.

— Что ж, хорошо, — согласилась она, пытаясь контролировать и собственный гнев, и зарождающуюся панику. — Раз вы так невежливо настаиваете.

— Больше никаких ухищрений. Тебе известно о моем желании, я добиваюсь тебя уже несколько месяцев. Я предложил тебе больше, чем любой другой женщине, но ты по-прежнему считаешь эту сумму недостаточной.

— Вы неправильно меня поняли, ваша светлость.

Он взмахнул другой рукой, призывая к молчанию.

— А потом на сцене появился Девлин, угрожающий увести тебя у меня из-под носа.

— Вы заблуждаетесь.

— Сильно в этом сомневаюсь, Венеция. Твой план сработал.

— План?

— Ты воспользовалась Девлином, чтобы набить себе цену. — Он ухмыльнулся. — Правила игры известны мне так же хорошо, как и тебе. Отдаю должное твоей проницательности. — Он кивнул ей, отчего его светлые волосы заискрились в серебряном свете луны. — Ты победила и потому получишь все, что пожелаешь. Я даю тебе carte blanche[4]. Повелевай мной. Назови свою цену, и она будет уплачена.

— Повторяю, вы заблуждаетесь на мой счет, ваша светлость.

— Напротив, я отлично понял тебя.

— Я не продаюсь. — Она говорила медленно и холодно, пронзая герцога выразительным взглядом. — Будьте добры отпустить мое запястье, нам нечего больше сказать друг другу.

В его глазах вспыхнул огонь недоверия.

— Это еще что за новая тактика?

— Не тактика, истина.

— Мы несколько месяцев вели переговоры.

— Нет. Это вы посылали мне письма с предложениями, но я ни на одно из них не ответила.

Повисло молчание. Пламя в глазах Хоувика разгоралось ярче.

— Ты ввела меня в заблуждение!

— Если это так, приношу извинения, это никогда не входило в мои намерения.

— Не входило в намерения? — Он все еще не мог поверить в реальность происходящего, при этом начиная сердиться. — Я так не считаю! Ты дразнила меня, подогревая мой интерес все эти месяцы.

— Я ясно вам все объяснила.

Он прищурился:

— Так ты уже сговорилась с Девлином?

— Нет. — Венеция пыталась скрыть за внешним спокойствием учащенное сердцебиение и пробуждающийся страх. — Но даже если так, это не ваше дело.

— Думаешь, можешь выставить меня на посмешище перед всем Лондоном? Обвести вокруг пальца на потеху себе и свету?

— Разговор окончен.

Она попыталась высвободиться из его хватки, но Хоувик держал крепко.

— Еще нет, Венеция.

Паника усиливалась, но она старалась подавить ее своей стальной волей.

— Вы зашли слишком далеко, сэр.

— Очевидно, недостаточно далеко.

Он склонился к ней, обдав запахом бренди. В его глазах светились гнев и похоть.

— Отпустите меня!

— Я не люблю, когда меня выставляют на посмешище!

— В бальном зале полно народу, — пригрозила она.