— Это правда, Френсис. Тебе я всегда говорила только правду, что бы ты ни думал.

— Ты меня любишь.

— Да, люблю.

Он провел большим пальцем по ее губам, будто стараясь удержать сделанное ею признание. Внимательно вглядываясь ей в глаза, произнес:

— Я тоже люблю тебя, Венеция.

Ее сердце дрогнуло, душа встрепенулась.

— Я знаю.

Поцеловав, Линвуд подхватил Венецию на руки и отнес в свою спальню, где стоял ее нераспакованный чемодан. Уложив жену в кровать, он занялся с ней любовью.


«Лорд-убийца на свободе. Линвуд ускользнул от правосудия, прельстив божественную мисс Фокс шестизначной цифрой и будущим титулом»! — кричали заголовки газет.

— Тебе не удалось не пропустить эту новость в печать?

Рейзби, зашедший навестить Линвуда следующим утром, кивнул на газеты.

— Мы же не владеем всеми газетами в Лондоне, — возразил Линвуд, разливая кофе по чашечкам.

— Лишь большинством из них, — улыбнулся Рейзби.

— А это означает, что в некотором роде скандала удалось избежать.

— Вот уж в самом деле удача. — Взгляд Рейзби скользил по заголовкам. — А мисс Фо… то есть леди Линвуд их уже видела?

Линвуд согласно кивнул.

— Плохо.

— Возможно. Но Венеция понимает, как это работает. Предупрежден — значит вооружен. Сам знаешь.

Рейзби посмотрел на свою чашку.

— А не лучше ли вам уехать? Залечь на дно в деревне на несколько месяцев, пока слухи не поутихнут? У меня есть охотничий домик в Шотландии, которым вы можете воспользоваться, когда захотите.

— Спасибо, Рейзби, но ты знаешь, я не стану этого делать.

— Увы, да, — угрюмо согласился тот.

— Мы намерены опровергнуть скандальные слухи.

Кивнув, Рейзби сделал глоток кофе.

— Найдется множество людей, считающих, что Ротерхем получил по заслугам.

Рейзби посмотрел в глаза Линвуда, без слов передавая завуалированное послание. Линвуд никак не отреагировал на слова друга, хотя сердце его дрогнуло.

Послышался шорох шелка, и, подняв голову, он увидел стоящую на пороге спальни Венецию. Оставалось только гадать, как много из их разговора она услышала.

— Леди Линвуд, — пробормотал Рейзби, отставляя чашку. Мужчины поднялись, но поклонился только Рейзби. — Прошу прощения за столь ранний визит. Я не хотел причинять вам неудобств.

— Ваш визит не доставил никаких неудобств, Рейзби. Вы всегда желанный гость в этом доме, — с достоинством, не уступающим герцогине, произнесла Венеция. Однако в ее голосе слышалась некая прохладца.

— Вы очень добры, но мне пора идти. Леди Линвуд… Линвуд. — Поклонившись, Рейзби посмотрел на приятеля. — Если изменишь решение касательно охотничьего домика…

Похлопав Линвуда по плечу, Рейзби вышел, а Венеция уселась в кресло, которое он освободил. Помолчав немного, она произнесла:

— Я слышала, что он сказал о Ротерхеме.

Линвуд ждал.

— Он считает тебя виновным.

— Да.

— Но продолжает называться твоим другом.

В глазах Линвуда вспыхнуло пламя.

— Весь Лондон полагает, что я убил герцога и вышел сухим из воды. Так будет всегда.

— Нет, если найдут настоящего убийцу.

Он напряженно сжал челюсти и посмотрел вдаль враз потемневшим взглядом.

— Вот только ты этого не хочешь, не так ли? — чуть слышно добавила Венеция.

Он посмотрел на нее так, будто сумел проникнуть в самую душу.

— Нет, — наконец признал он. — Не хочу.

Признание повисло между ними в воздухе.

— Зачем тебе защищать его?

— Я не его защищаю.

— Кого же тогда?

Он лишь покачал головой:

— Это не мой секрет, поэтому я не могу раскрыть его тебе, Венеция. Я дал клятву неразглашения и намерен сдержать ее, как и все свои клятвы.

В тишине комнаты будто снова зазвучали принесенные им брачные обеты, а еще данное ранее обещание: «Клянемся говорить правду или безмолвствовать».

— Я знаю. Именно так я и догадалась, что ты невиновен.

— Несмотря на улики, указывающие на меня, — улыбнулся он одновременно печально и цинично.

— Да.

Он поцеловал ее в лоб.

— Благодарю тебя, Венеция.

Она улыбнулась.

— Будет нелегко, несмотря на все влияние моего отца.

— Ничто хорошее не дается просто так, — чуть слышно отозвалась она.

Еще раз улыбнувшись друг другу, они слились в страстном поцелуе.


На протяжении последующих дней Венеция не раз замечала, что Линвуда что-то тревожит, как бы тщательно он ни пытался это скрывать. Она ловила его задумчивое выражение, когда он считал, что она не видит. Просыпаясь ночью, обнаруживала, что он лежит во тьме без сна. Когда он все же засыпал, его сновидения были тревожны. Венеция понимала: все это из-за убийства Ротерхема. Ее муж не убивал его, но знает, кто это сделал. Какая бы страшная тайна ни скрывалась за этим деянием, Линвуд готов защищать этого человека ценой собственной жизни или до конца дней незаслуженно считаться убийцей.

Венеция переживала за него, переживала из-за ужасающей тайны и того, какое действие она окажет на них обоих. Сколь бы сильно она ни пыталась, ее поцелуям не удавалось прогнать тревогу из его глаз, она не могла настаивать на том, чтобы он раскрыл ей тайну, поскольку сама была не до конца откровенна с ним.

Венецию переполняло чувство любви и нежности к мужу, человеку, которому пришлось немало вынести из-за нее и к которому стремилось ее сердце. Он любил ее невзирая на то, что она дочь Ротерхема, но она не могла заставить себя раскрыть ему всю правду из опасения лишиться его любви.

Однажды ночью Венеция проснулась и обнаружила, что Линвуда рядом с ней нет. Встав с постели, завернулась в большую шаль и отправилась на поиски.

Он стоял у окна в кабинете, глядя на ночную улицу. В комнате было темно, и в свете луны его обнаженное тело казалось серебристым.

— Френсис, — позвала она, обнимая его за талию и целуя в холодное плечо. Затем встала рядом с ним и тоже посмотрела в окно.

— Венеция.

Скользнув рукой к бедру, он теснее прижал ее к себе.

— Не хотел будить тебя.

— Я проснулась сама.

Стоя рядом, они созерцали чистое ночное небо с рассыпанными по нему мириадами звезд, сияющих ярче всех бриллиантов на свете, и тоненький, едва различимый серп луны. Венеция без труда отыскала глазами знакомую фигуру, столь много значившую для них обоих.

— Пегас, — прошептала она.

— Да.

Он поцеловал ее в висок. Они продолжали стоять и смотреть на небо.

— Ты встревожен.

— Немного.

— Из-за Ротерхема.

Он кивнул.

— Тебя не повесят, даже если и считают виновным.

— Это-то меня и беспокоит, Венеция.

— Френсис? — испуганно позвала она.

— Не волнуйся, мне совсем неохота плясать на виселице. А вдруг они надумают вздернуть вместо меня кого-то другого?

— Все тайно верят в твою виновность. Едва ли кому-то в голову придет искать иного виноватого.

— Надеюсь, ты права, Венеция.

— Как бы мне хотелось заблуждаться.

Он погладил ее по щеке.

— Если бы ты знала правду, изменила бы свое мнение.

Мрачная печать в его голосе заставила ее содрогнуться. Линвуд прижался губами к ее щеке:

— Ты совсем замерзла, Венеция. Давай вернемся в постель. Завтра мы идем в гости к моим родителям, а потом впервые появимся в свете и будем объектом самого пристального общественного внимания.

Нащупав в темноте ее руку, он переплел свои пальцы с ее.


В гостиной графа Мисборна раздавалось громкое тиканье часов. Еще более громким показался стук фарфоровой чашечки, которую леди Мисборн поставила на блюдце. Мать Линвуда не удостоила Венецию ни единым взглядом с тех пор, как та вошла в комнату.

— Возможно, твоя… жена… хочет еще чая, — обратилась она к Френсису. Говоря «жена», она скривилась, точно от боли.

Венеция выглядела невозмутимой, как обычно. Беззвучно поставив чашку на блюдце, она ответила:

— С удовольствием, леди Мисборн.

Мать Линвуда даже не пошевелилась, чтобы налить Венеции еще чая. Она так ни разу на нее и не взглянула. Ее губы были плотно сжаты, будто она пососала лимон, на лице застыло упрямое, враждебное выражение.

Воцарилась неловкая пауза. Наконец, Венеция сама взяла чайник.

— Кто-нибудь хочет еще чая?

Прокашлявшись, Мисборн отказался.

— Благодарю, нет, — произнес Линвуд, одновременно и гордясь своей женой, и стыдясь материнской мелочности.

— А я буду.

Она спокойно наполнила свою чашку и поставила чайник обратно на стол. На лице леди Мисборн отразился ужас.

— Как вы посмели изображать из себя хозяйку, мадам? — гневно обратилась она к Венеции.

— Очень просто, раз вы ведете себя столь грубо, матушка, — ответил Линвуд.

— Грубо? — Ахнув, леди Мисборн посмотрела на него так, будто он ударил ее. — Грубостью было привезти в мой дом эту женщину!

— На случай, если вы забыли, напоминаю: эта женщина — моя жена. Если вы не в состоянии обращаться с Венецией соответственно, мы немедленно уедем.

Леди Мисборн поспешно поднесла к глазам кружевной платочек.

— Как ты разговариваешь с матерью, Френсис! — воскликнул Мисборн. — Она очень чувствительная особа, и ей нелегко переносить все это.

— Нам всем нелегко это переносить, — отозвался он. — Не забывайте, если бы не Венеция, я бы сейчас болтался на виселице.

Нахмурившись, Мисборн вскочил со своего места:

— Черта с два, мальчик! Это она накинула удавку тебе на шею! Если бы не она, тебе удалось бы выйти сухим из воды. Она манипулировала тобой так, как ей хотелось. Яблочко от яблоньки недалеко падает. После всего, что Ротерхем учинил с нашей семьей, мы приняли к себе его незаконнорожденную дочь-потаскуху! Как он, должно быть, хохочет над нами из могилы!