– Иногда Бог, напротив, вкладывает в наши руки меч или факел, чтобы покарать нашими руками своих хулителей! – отверг самобичевание гостьи Роман Лакапин.

– Это могут знать лишь те, кто уверен, что слышит Бога. Не мы, смертные, кто всего лишь ищет Его… – выразила сомнение княгиня.

– Ну, княгиня, не стоит лукавить, – улыбнулся кесарь, – Вы далеко не простая смертная. Русы повергли в хаос могущественную Хазарию. У вас просит помощи ныне и Византия…

– Византия просит помощи? – удивилась Ольга, – Мы переправляем вам наемников, варягов… Разве этого недостаточно?

– О, это отличные воины, я имел честь командовать ими не в одном сражении, и они до сих пор моя надежная опора внутри империи, но этого недостаточно, когда болгары смеют подвергать сомнение лидерство Византии…

– Разве только болгары? – усмехнулась княгиня.

– Ваш сын, князь Святослав… – вдруг вспомнил о нем Роман, – отчего он покинул Царьград так скоро, не присутствовал на церемонии крещения, не познакомился ни с одной из царевн? Кто знает, какая из знатных семей захочет породниться с будущем царем болгар!

– Разве недостаточно Святославу быть князем Руси? Я перестала пестовать в нем ненасытность, это качество ведет лишь к гибели. К тому же, он далек от христианства, как не пыталась я привить ему любовь к Единому Богу… – с сожалением констатировала княгиня. – Он неистовый воин, интересуется лишь походами.

– А может это и к лучшему! – не скрывая своих чувств, бурно отреагировал кесарь, – Почему бы Святославу не направить всю свою мощь на болгар. Разумеется при нашей негласной поддержке и нейтралитете печенегов.

– Я пытаюсь оградить сына от войны, а вы предлагаете, чтобы я толкнула его в пекло? Хотя, зачем я спрашиваю… Византия всегда действовала чужими руками.

– Это политика, княгиня… – глубокомысленно вздохнул кесарь.

– Я была уверена, что нахожусь здесь, чтобы укрепиться в вере! – сверкнула глазами княгиня.

– Политика и религия – одно и то же… – снисходительно улыбнулся кесарь.

– Я имела ввиду веру… Политики не вечны, иерархи тоже смертны. Только вера неистребима.

– 

И Византия! – поправил кесарь.

– Вы шутите, кесарь, Византия когда-нибудь падет… Все имеет начало и конец. – пророчествовала княгиня, но ее доводы были не услышаны.

После этого разговора ромеи решили действовать напрямую на Святослава. Его честолюбие было более верной мишенью. С его помощью, а так же дарами и обещаниями, которые никто не собирался исполнять, решено было натравить князя русов на болгар…

Единственным препятствием, как оказалось, могла стать его глубоко ворующая мать! Надо же, кто бы мог подумать! А может в ней проснулась болгарка, взбурлила кровь и она вознамерилась помешать имперским планам!? Как иначе объяснить, что она пыталась сдержать воинственные устремления отпрыска.

Способ воздействия на княгиню отыскали в арсенале ромейских лекарей. Флакончик с «лекарством» передали Григорию. Тому самому, что подсунул однажды Ольге тлеющий трутовик вместо свеч, тому, что убеждал матушку денно и нощно, что недостаточно быть крещеной в Днепре, а следует явиться в Царьград на поклон к отцу Церкви-вселенскому владыке, чтобы приклонить колени у святых мощей и намоленных икон, испросить омофора и защиты у отцов-основателей Церкви и приобщиться к величию Византии…

Именно он посоветовал княгине наречься во крещении именем Елена… Отец Григорий давно стоял на штате тайной канцелярии василевса, еще со времен пребывания опального Фотия в Киеве. Тогда он докладывал в Констатинополь о каждом шаге строптивого монаха. Теперь же он присматривал за русской княгиней и получил задание извести ее со свету до наступления холодов, чтоб не замерз Днепр и не стал препятствием на пути в Болгарию флота русов…


Глава 40. Марионетки.


Бродячий театр разложил за ширмой своих деревянных кукол. Предварительное представление, предвосхищающее основное действо, должно было начаться с минуты на минуту.

Князь Святослав принял приглашение матери не хотя, лишь из сыновнего долга. В бражный зал прибыл и воевода Свенельд. Он, напротив, пришел с любопытством. Не преминули воспользоваться возможностью расширить свой кругозор, приобщившись к завезенному искусству, и славянские бояре.

Актеры, после выставления ширм с тремя рамами и удобной для игры раскладки персонажей, спрятались за ними. Диковинные марионетки, управляемые с помощью палок и ниток, поочередно выскакивали и представлялись, вызывая восторг публики. Бродячая труппа развлекала зрителей смешными миниатюрами на бытовые темы до основного представления. Бояре хохотали, словно дети, от реприз залетных гастролеров, которые коверкали язык и так искусно управляли деревянными и перчаточными куклами, что они казались живыми.

Все ждали Ольгу. Это она устроила выступление заезжих саксонских актеров из Магдебурга, которые из любимцев уличной публики превратились в популярных артистов, коих знали даже при дворе короля Оттона Первого. Ольга, после возвращения из Византии, искала новые союзы…

Княгиня занедужила в последнее время и усердно молилась не только о сыне, но и об исцелении. Постилась перед таинством евхаристии и причащалась у отца Григория, преломляя хлеб как тело Христово и вкушая вино как кровь Его.

Она появилась прямо перед главным представлением, когда персонаж ведущего – искусно вырезанная из дерева марионетка горбуна-весельчака – уже здоровался со зрителями, приоткрывая завесу разворачивающейся трагикомедии.

Все встали в знак уважения к регентше. Отец Григорий подвел матушку к трону, и сын помог Ольге сесть на центральное место между ним и его женой-мадьярской принцессой, невесткой княгини.

Спектакль выдался занятный, с незамысловатым сюжетом, но потайным смыслом. Главный персонаж – византийский василевс все время менял на лице маски, становясь то злым, то добрым в зависимости от настроения. Он выдавал замуж дочь, царевну, сватая ее одновременно то болгарскому царю, то князю русов, то мадьярскому правителю, то халифу. Царевне было не знакомо чувство любви, она лишь выполняла поручения отца, натравливая женихов друг на друга.

Князя русов она уговаривала напасть на болгарина, грозясь покончить с собой, если Святослав не пойдет войной на соседей. От болгарина она требовала убить мадьярского царя. Мадьяра заставляла напасть на германцев, а следом, если в сражении его не убьет Оттон Великий, на болгар. И только халифа она уговаривала отпустить ее обратно к отцу, так как капризная царевна не рассчитывала стать лишь частью огромного гарема. Но отец не позволил, приказав смирить гордыню и даже отказаться от христианской веры, если того потребуют обстоятельства!

В конце спектакля все до единого женихи перебили друг друга, а взбалмошная царевна вернулась в столицу Византии, прихватив с собой варяжский топор с поля битвы. Но в Царьграде снова, уже в который раз, как перчатка на руке актера из бродячей уличной труппы, сменился василевс.

Оставшись в полном одиночестве, царевна была вынуждена обручиться с горбуном-лицедеем, но сразу после пышной свадьбы призывала его расправиться с новым василевсом и сесть на трон вместо него. Она вручила мужу варяжский топор, и простодушный горбун устроил заговор, сбросил императора и занял его место на троне. Правда, быстро заскучал, а поэтому спросил новобрачную:

– 

Ну и зачем мне нужен был трон!?

– Теперь ты сможешь получить все, что пожелаешь! – ответила кукла византийской царевны.

– Но я хотел всегда лишь одного: избавиться от своего горба, он как ярмо, сковывает мои движения и тяготит мой разум… – признался горбун.

– Какие пустяки! – расхохоталась царевна! – На это есть волшебный варяжский топор. Он может избавить тебя от этого нароста разом!

– Так сделай же это! – взмолился горбун, – Руби с плеча.

– Хорошо, только ты сперва объяви меня императрицей, чтобы я сравнялась с Зоей Карбонопсиной на пике ее могущества.

Василевс зачитал царский указ, и царевна занесла топор. Однако, горбун пал под его ударом. Сев на трон, новая императрица произнесла:

– Варяжский топор хорошая вещь в хозяйстве, но лучше его спрятать от чужих глаз. Где же лучшее место!? О, навозная куча. В коровьем помете – вот где для него самое подходящее место!

Тем временем ожил горбун, представ в образе окрыленного ангела. Он летел над царевной, только что попытавшейся его убить, и благодарил ее всем сердцем:

– Спасибо, византийская царица, ты сбросила с меня ярмо, разрубив одним ударом бечевку, связывающие мои крылья. Теперь я знаю, что за спиной у меня всегда были крылья, и ты открыла мне глаза, что есть истинное ярмо!

– И что же истинное ярмо? – вопрошала изумленная царица.

– Византия! Царица! – улетал бывший горбун.

– Но ведь это я сделала тебя свободным и научила летать! – вопила царица.

– Нет, не ты, просто у тебя оказался в руках волшебный варяжский топор. Он может убивать, но может даровать людям свободу…

Публика благосклонно восприняла спектакль саксонского театра. Аплодисменты явились наградой, конечно, нематериальной, ведь Ольга заранее отблагодарила труппу увесистым мешочком серебряных гривен за воплощение в жизнь ее собственной идеи, пронизанной драматургией жизни.

– Мама, что все это значит? – попросил растолковать Святослав.

– Откуда мне знать, что имели ввиду бродячие артисты.. Но, что я поняла точно, ромеи использовали топор варяга, а затем засунули его в кучу навоза. И еще я поняла, что у каждого человека, даже уродливого, есть за спиной ангельские крылья, и варяжский топор способен их распутать… – уклончиво ответила княгиня.

Воевода Свенельд впечатлился иным. Он уже допрашивал саксонцев, как те умудрились поднять новоиспеченного ангела-бывшего горбуна ввысь над ширмой без палок и нитей. Разоблачив фокус, он довольный появился перед боярами, заявив во всеуслышание: