– Эдуард тебя обижает? – спрашивает подругу Евгения.

– Он пьет мою кровь! – безрадостно шутит Надя. – Я тебе никогда не жаловалась, но, кажется, я опять ошиблась! Что скажут люди? Второй брак, и опять неудача? Видимо, все дело во мне самой! В легкомысленности, с какой я отношусь к жизни!.. Но я же не знала, что так получится!

– О чем ты волнуешься?! – успокаивает ее Евгения. – Что подумают другие! На всех не угодишь. Ты же не просто так…

– Просто так! – перебивает ее Надя. – Вдруг во мне проснулась какая-то идиотская бесшабашность: впервые на меня ТАК смотрел мужчина. Он вдруг будто остолбенел. И сказал нерешительно, словно боясь поверить: «Наташа!..»

– Ты об Эдике?

– А о ком же еще? Разве тебя не удивило, что я вдруг за один день круто переменила свою судьбу? Он всю жизнь вспоминал эту Наташу, с которой, считает, по глупости расстался. И женился на другой – из принципа! И потому никого в жизни больше не любил, все ждал чего-то…

– Ты думаешь, с Володей была бы счастлива?

– При чем здесь Володя? – отмахивается Надя, начисто забыв, что если бы не ее регистрация с Эдиком в пятницу, она вышла бы за Вовика в субботу. – Эдик так всю жизнь и прожил в уверенности, что он упустил в свое время великую любовь. Потому и за меня ухватился – на горе, я оказалась шибко на нее похожей. Теперь-то я думаю, что его расставание с Наташей не ошибка, а ее сознательный побег от него. Побег, который через много лет бумерангом зацепил меня.

– Выходит, моя подружка несчастлива? А я только успела порадоваться!

Увы, все, что может сделать для нее Евгения, – посочувствовать. Но Наде пока хватает – лицо ее освещает благодарная улыбка.

– Спасибо, что выслушала. Что упрекать не стала.

– Упрекать? Я?!

– Ну, мама же упрекает: мол, сама виновата, никто не гнал тебя в шею… Выговорилась, вроде легче стало. Надо и поработать!

Она пододвигает к себе бумаги, и Евгении ничего другого не остается, как покинуть ее кабинет.

Домой она приходит в мрачном настроении. Просто не от чего радоваться. Надежда влипла со своим замужеством. А Евгения вообще у разбитого корыта. Один только Зубенко благоденствует. Безнаказанный. Надо попортить ему кровь. Он же считает ее лопухом. Трусливым и безвредным. Который побоится на него замахнуться…

И она набирает под горячую руку номер Зубенко. Он мог быть где угодно – на дежурстве, у друзей, у бабы, но лопухам везет в такие вот минуты: он оказывается дома!

– Ты еще на свободе, падла? – спрашивает она, с удивлением вслушиваясь в собственный, кажущийся чужим, голос, который произносит ненавистное ей прежде слово.

– Кто это? – строго осведомляется Сергей; он не Лопухина, он не боится.

– Единственная, кто знает правду.

– Какую, интересно, правду? – злорадно интересуется он. – Что ты, Женечка, можешь знать обо мне?!

– Гораздо больше, чем ты думаешь.

– Милая моя, слово к делу не пришьешь!

– Но слово-то было!

– Было. Я и сейчас могу подтвердить, но только тебе одной, что Мария получила по заслугам. И рука моя не дрогнула! И кошмары меня не мучают! Ты довольна?

– А пистолет твой нашелся?

– Пистолет?.. Так это ты? А знаешь, что у меня до сих пор не сгибается сломанный палец? На правой руке! И я чуть не лишился звездочки…

– Значит, высший суд все-таки есть? Он не воздал тебе по заслугам, но какие твои годы!

Он грубым, хриплым голосом тихо смеется.

– Ты не представляешь себе, какой криминогенный у нас город! Например, какой-то маньяк, кстати, как раз в районе, где ты живешь, убивает женщин. На сегодняшний день уже пять трупов! Представь, они возвращались с работы. Ничего не предвещало такой страшной гибели, по улицам еще ходил народ, но он как-то исхитрился!.. Ты не боишься ходить одна?

– Не боюсь!

– И те, жертвы, тоже не боялись. Надо же, какое совпадение! А ведь народ недаром говорит: береженого Бог бережет!

– Зря ты стараешься меня запугать. Начхать я хотела на твои угрозы!

Она кладет трубку и думает: «Надо срочно поменять замок! Он толком не закрывается, заедает». Сейчас, конечно, уже все магазины закрыты, но где-то в ящиках кухонной стенки должен быть новый замок. Красивый и блестящий. Год назад его забраковал Аркадий: слишком сложный в установке. Тогда он не поленился поехать в хозяйственный магазин, чтобы выбрать другой, попроще и подешевле.

Неужели этот рассчитан на какие-то особые руки и мозги? Наверное, повсюду их устанавливают обычные отцы семейств. Неужели у нее, у инженера, не хватит ума в нем разобраться? Она раскладывает детали на кухонном столе и внимательно изучает инструкцию, к которой приложен чертеж замка. Если вспомнить, чертежи – это как раз ее хлеб!

Глаза боятся – руки делают! Для начала, похоже, придется извлечь старый замок. А у него, как назло, не выкручивается болт. Резьба сорвана, ставит она диагноз и, безуспешно провозившись с отверткой, включает электродрель. Правда, сверло все время соскальзывает, не желая останавливаться в одной точке.

Проходит к себе в квартиру муж Кристины.

– Соседка, помочь?

– Спасибо, не надо, – отказывается Евгения. – Я уже разобралась!

– Смотри, чтобы обиды потом не было: шел мимо, не помог!

Лифт снует туда-сюда, народ возвращается с работы, а она все никак не справится со старым замком. Зачем отказалась от помощи соседа? Решила без посторонней помощи обойтись! В чужих-то руках все легче…

– Бог в помощь! – говорит прямо над ухом знакомый голос.

Евгения от неожиданности подпрыгивает, едва не воткнув сверло в палец. Оказывается, не такая уж она бесстрашная, какой хотела выглядеть перед Зубенко!

– Аристов! Опять ты подкрался!

– Я и не думал красться. Приехал на лифте, как и все. Это ты так увлеклась работой, что ничего не слышала. От Зубенко закрываешься?

Она обалдело смотрит на Толяна:

– А ты откуда знаешь? Шпионишь?

– Какое у тебя извращенное представление насчет обычного прохождения информации… Отойди-ка!

Он отстраняет ее и сам берется за замок. И минуты не проходит, как он снимает его.

– Что ты собираешься ставить на его место? Покажи. – Толян бросает беглый взгляд на замок и хмыкает: – Чем он тебя привлек: размерами или блеском?

В его голосе слышится обидный подтекст.

– Между прочим, я тебя не звала!

– Как же ты собиралась его ставить?

– Так, – пожимает она плечами, – стамеской бы отверстие расковыряла и как-нибудь впихнула…

– Ох, беда с вами, Лопухина! Надо же было вначале его разобрать, вынуть сердцевину. Остальная часть накладывается поверх и прикручивается.

Руки его, не переставая двигаться, разбирают замок, устанавливают. Он лишь немного поработал стамеской, никак не используя электродрель.

– Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево, – говорит он, заканчивая работу, и стоит в коридоре, пока Евгения сметает в совок стружки.

Но как только они закрывают дверь, Аристов хватает ее за руку и рывком подтаскивает к себе:

– Быстро, глядя мне в глаза, отвечай: чем ты так разозлила Сергея, что он хрипит от ярости?

– Ничем особенным, – пожимает плечами Евгения. – Просто один мой знакомый отобрал у него пистолет.

– Табельное оружие.

– Ну и со своим знакомым попинал его маленько.

– Господи, и ты ему об этом сказала?

– Конечно. Пусть не думает, что за Машу некому отомстить.

– Так, а пистолет где?

– У меня, – с заминкой произносит она. – В стенке, среди книг.

– Неси сюда!

– Толя…

– Я сказал: неси!

Он забирает у нее из рук пистолет и прячет его во внутренний карман куртки.

– Аристов, – Евгения приваливается к стене и закрывает глаза, – я забыла поблагодарить тебя за то, что ты поставил замок.

Они сидят на кухне по обе стороны от стола. Агрессивность Толяна сошла на нет, и он грустно посматривает на нее.

– А я-то думал, – вздыхает он, – как тебе удалось так быстро измениться? Раз, и другой человек. Впечатление оказалось обманчивым: ты так же наивна, как и была. Только шуметь стала больше. И торопиться.

– Я так долго спала, что теперь поневоле приходится торопиться.

– Но в этой спешке ты, согласись, кое-что упускаешь, делаешь поспешные выводы. Помнишь твой тезис: Сергей Зубенко убил свою жену… Ошибочка вышла!

– Кто это тебе сказал?

– Имею информацию. После твоего категорического утверждения я, как говорится, держал руку на пульсе. Вывод следствия однозначен: жена Зубенко покончила жизнь самоубийством! Версия убийства не подтвердилась.

– Я бы и сама так подумала, если бы не далее как сегодня Зубенко не потешался надо мной, что никто ничего не докажет!

– Что ты сказала?

– То, что слышал!

– Он с тобой сегодня говорил о таких вещах?

– Считал меня этакой безобидной овечкой.

– Лопухина, уж не вздумала ли ты ему угрожать?

– А ты хотел, чтобы я сидела в загоне и блеяла? Аристов вскакивает с табуретки и начинает, насколько позволяют несчастные девять метров, метаться по ее кухне.

– Пойми, Зубенко опасен! Он может долго выжидать и ударить, когда ты не ждешь!

– А чего ты разволновался? Если я все придумала, какая это для меня опасность? Ты же не поверил!

– Слишком дико твое обвинение прозвучало! В газете и вправду о таком пишут, но всегда кажется, что тебя-то уж оно никогда не коснется… Боюсь, он потому и позвонил, что не знал: помнишь ли ты его прежние откровения? А раз не стал отрицать, значит, он тебя уже приговорил!

– Руки коротки! А вообще-то не он мне звонил, я ему звонила!

Аристов непритворно стонет:

– Женька! Кому ты объявила войну? У него в корешах половина ментов города!

– И что мне теперь делать? Попросить у него прощения? Мол, извини, что плохо о тебе подумала?

– Женя! Не строй из себя Рэмбо. Поверь, я знаю жизнь немного лучше и мне виднее. Знаешь, поживи пока у мамы, я что-нибудь придумаю.