Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни

ТО: Susan…inseattle@yahoo.com

FROM: Gemma 343@hotmail.com

SUBJECT: Папа ушел

Сьюзан, ты просила новостей. Вот тебе новости. Хотя ты сейчас пожалеешь, что спрашивала. Похоже, отец бросил маму. Пока не могу сказать, насколько это серьезно. Будут еще новости — сообщу.

Джема

Когда мама позвонила, я в первый момент подумала, что он умер. По двум причинам. Во-первых, в последнее время я как-то зачастила на похороны. То к друзьям моих родителей, а то и того хуже — к родителям моих друзей. Во-вторых, мама позвонила мне на мобильник. Впервые за все время — до сих пор она пребывала в неколебимой уверенности, что на мобильный можно звонить только с другого мобильного. Как будто это рация. Так что, когда я поднесла телефон к уху и услышала задыхающийся голос и фразу: «Он нас покинул», я, вполне естественно, подумала, что отец сыграл в ящик и мы с ней остались вдвоем.

— Собрал вещи и ушел.

— Собрал… что? — Тут до меня дошло, что папа, вполне вероятно, и не умер.

— Приезжай домой, — сказала мама.

— Хорошо. — Но я ведь на работе. И не просто в офисе сижу, а нахожусь в конференц-зале отеля и заканчиваю приготовления к большой медицинской конференции. (Можно сказать, на собственной шкуре испытываю оборотную сторону «Боли в спине».) Это было гигантское мероприятие, на его подготовку ушло несколько месяцев, накануне я проторчала в отеле до половины первого ночи, принимая прибывающих сотнями гостей и на ходу решая их проблемы. (Пришлось, например, заниматься перемещением из «некурящих» номеров тех несчастных, кто умудрился снова закурить в промежутке между бронированием отеля и фактическим заселением. Всякой такой ерундой.) Сегодня первый день работы конференции, и меньше чем через час сюда нахлынут две сотни мануальных терапевтов в расчете получить:

1. Бэджик с фамилией и место в зале.

2. Кофе и два печенья в 11.00 (одно простое и одно сдобное).

3. Ленч из трех блюд (включая вегетарианские) в 12.45.

4. Кофе и два печенья (оба — простые) в 15.30.

5. Вечерние коктейли и торжественный ужин, с раздачей корпоративных сувениров, танцами и поцелуями (пожеланию).

По правде сказать, когда зазвонил мой мобильник, я решила, что это мужик, который должен подвезти нам экраны для демонстрации слайдов и прочего, звонит сообщить, что скоро прибудет. Причем — что немаловажно — с экранами.

— Объясни, что случилось, — сказала я маме, раздираемая между служебным и дочерним долгом. Я не могу сейчас уйти…

— Все расскажу, когда приедешь. Поторопись. Я в ужасном состоянии. Одному богу известно, что я могу сделать.

Это сработало. Я захлопнула телефон и посмотрела на Андреа, которая, по-видимому, уже поняла, что случилось что-то нехорошее.

— Все в порядке? — шепнула она.

— Отец.

По ее лицу было видно: она тоже решила, что мой папаша откинул тапочки, как он сам любил говаривать. (Ну вот, я уже о нем в прошедшем времени.)

— О господи… Он…

— Да нет, — поправила я, — пока еще жив, слава богу.

— Иди, иди. Отправляйся немедленно! — Она подтолкнула меня к выходу, явно представляя себе старца на смертном одре.

— Я не могу. Кто этим всем будет заниматься? — Я обвела рукой зал.

— Мы с Мозесом все сделаем. Я позвоню в контору и попрошу прислать на подмогу Рут. Послушай, ты столько сил вложила в это мероприятие. Ну что теперь может случиться?

Правильный ответ, конечно, был: «Да что угодно». Я уже семь лет занимаюсь организацией подобных мероприятий и понавидалась всякого — от перебравших докладчиков, падающих со сцены, до профессоров, дерущихся за дармовое пирожное.

— Да, но… — Я строго-настрого наказала Андреа и Мозесу, что сегодня утром они должны явиться на работу, даже если будут мертвы. А теперь сама готовлюсь смыться в кусты — и ради чего, собственно?

Ну и денек! Еще и начаться не успел, а столько всего уже не заладилось. Начнем с моей прически. Давно не могла выкроить время на парикмахерскую, и в последний момент, в порыве безумия, решила обрезать волосы собственноручно. Хотела, конечно, лишь чуточку освежить кончики, но, начав, остановиться уже не смогла и успокоилась, только когда на голове остался нелепый бобрик.

За сегодняшнее утро мне уже несколько раз говорили, что я похожа на Лайзу Миннелли из «Кабаре». Мозес приветствовал меня словами: «Здравствуй и процветай» и жестом, символизирующим победу. Затем, когда я велела ему еще раз позвонить мужику с экранами, он с серьезным видом ответил: «Капитан, это было бы нелогично». Так. Теперь я уже не Лайза Миннелли из «Кабаре», а капитан Спок из «Звездных войн». (Короткое замечание: Мозес — не какой-нибудь бородатый старец в пропыленных одеждах и сандалиях, а молодой щеголь нигерийского происхождения.)

— Отправляйся! — Андреа снова подтолкнула меня к двери. — Береги себя и звони, если что нужно.

Такие слова обычно произносятся, когда кто-нибудь умрет. Так я оказалась на парковке. Меня моментально обхватил со всех сторон промозглый январский туман. Я тут же вспомнила об оставленном в гостинице пальто. Но возвращаться не стала. Перебьюсь.

Когда я садилась в машину, какой-то мужик присвистнул. Не в мой адрес, а в адрес автомобиля. Я езжу на «Тойоте МР2», маленькой спортивной машинке (очень маленькой, так что хорошо, что росту во мне всего сто пятьдесят шесть). Это не я ее выбрала — это фирма настояла. Дайнаны (ФФ — Франциск и Франческа) сказали, что для женщины моего статуса такая машинка будет весьма кстати. Ну да, а кроме того, ее как раз очень недорого продавал их сынуля. Ну так вот. Мужчины на эту машину реагируют очень неоднозначно. Днем это в основном свист и подмигивание. Зато по вечерам, когда они возвращаются в подпитии из паба, это совсем другая история: тут тебе то мягкую крышу ножичком полоснут, то окно кирпичом разобьют. Угонять ее никто не берется, зато нанести непоправимый вред — это за милую душу. В результате я не столько езжу на этой машине, сколько держу ее у жестянщика. В надежде снискать сострадание в душах этих загадочных существ — мужчин — я повесила на заднее стекло наклейку: «Еще у меня есть раздолбанная „Кортина“ 1989 года». Наклейку специально для меня сделал Антон. Пожалуй, надо было снять ее сразу, как он ушел, но сейчас не время об этом думать.

Дорога к родителям была свободной. Основной поток двигался в противоположном направлении, в центр Дублина. Я ехала сквозь клубы тумана, напоминающего сухой лед, и мне казалось, что все происходит во сне. Еще пять минут назад был обыкновенный вторник. Я настроилась на первый день работы конференции. Пребывала в естественном волнении — в последний момент всегда что-нибудь да возникнет, — но к такому никак не была готова. Я не знала, что меня ждет в родительском доме. Было очевидно, что случилась беда. К примеру, мама подвинулась умом. Вообще-то она не проявляла таких наклонностей, но в подобной ситуации всего можно ожидать. «Он сложил вещи…» Уже одно это было маловероятно. Примерно как рак на горе свистнет. Папе всегда собирала вещи мама, будь то на конференцию по вопросам сбыта или на банальную игру в гольф. Именно эти слова меня и встревожили. Либо мама тронулась рассудком, либо папа в самом деле умер. В панике я все сильней давила на педаль газа.

Запарковалась я очень плохо, возле дома (скромный таунхаус постройки шестидесятых годов). Отцовской машины на месте не было. Папа никогда не ездит на работу на машине, он предпочитает автобус. От того, что машина исчезла, мне стало совсем нехорошо.

Мама открыла дверь прежде, чем я вышла из машины. Она была в персиковом халате, челка накручена на бигуди оранжевого цвета.

— Он ушел!

Я быстро прошла в дом и направилась на кухню. Мне требовалось сесть. Хоть это и глупо, но мне казалось, что сейчас я увижу там отца, он сидит себе скромно в уголке и удивленно повторяет: «Я ей все утро твержу: никуда я не ушел, но она и слышать не хочет». Однако на кухне никого не оказалось. Только остывший кусок поджаренного хлеба, пара перепачканных в масле ножей и другие свидетельства недавнего завтрака.

— Что-то случилось? Вы поссорились?

Нет, ничего не было. Позавтракал, как обычно. Кашу съел. Я сварила. Вот, смотри. — Она показала тарелку со следами овсянки. Съеденной, хочу заметить, без остатка. Мог бы и подавиться для приличия.

— Потом он сказал, ему надо со мной поговорить. Говорит, он несчастлив, у нас не ладится и он уходит.

— «Не ладится»? Да вы тридцать пять лет женаты! Может… может, у него кризис среднего возраста?

— Ему уже шестьдесят, вряд ли это можно назвать средним возрастом.

Она права. Кризис среднего возраста отец вполне мог пережить лет эдак пятнадцать назад. Никто бы и не возражал, мы тогда этого даже ждали, но он продолжал молча лысеть, был, как всегда, рассеян и добродушен.

— Потом взял чемодан и сложил туда свои вещи.

— Вот в это не верю. Что именно он сложил? И как умудрился догадаться, каким образом это делается?

На мамином лице появилось некоторое замешательство, и, чтобы доказать верность своих слов мне, а может быть, и себе, она повела меня наверх, где продемонстрировала пустое место в шкафу, прежде занимаемое чемоданом. (Такой чемодан из комплекта, который можно выиграть по жетону с автозаправки.) Затем она повела меня в свою комнату и показала пустые полки в гардеробе. Он забрал пальто, куртку и хороший костюм. Оставил поразительное количество разноцветных свитеров и брюк, которые принято называть слаксами. Бежеватого цвета, мерзкого покроя и из отвратительной ткани. Я бы их тоже не взяла.