И тогда, будто повинуясь чьему-то приказу, она осела на пол и застонала и, прикрыв глаза, вытянулась без движения.

Настоятель грубо выругался по-французски. Норина впервые слышала такие ругательства. Потом он позвал:

— Анри! Гюстав!

В комнату вбежали двое.

— Она упала в обморок. Может быть, она больна, кто ее знает, — сказал он недовольным тоном.

— Может, оживить ее парочкой крепких подзатыльников? — спросил один.

— Нет, отведите ее в комнату. Заприте и не давайте еды. Поголодает — станет более сговорчивой!

Они подняли Норину и понесли к выходу. Девушка старалась не делать лишних движений, не открывать глаз. Ее принесли в ту же комнату, в которой она провела ночь, и бросили на кровать.

— Лучше бы ее запереть, — сказал один из монахов, — во всяком случае, так велел настоятель.

— А как же другая англичанка?

— Может и в другом месте поспать.

И они вышли из комнаты, аккуратно задвинув засов.

Убедившись, что они ушли далеко, Норина вскочила и подбежала к окну. Если бы кто-нибудь проплывал вдоль берега, она могла дать сигнал. Но никого не было видно. Только бескрайнее синее море и небо без единого облачка.

Она еще раз убедилась, что ей остается только молиться!


День тянулся невыносимо долго. Наступили сумерки, а с ними подкралась гнетущая тоска и одиночество. Она с нежностью вспоминала Клер, ей было бы легче, если бы можно было разговаривать с кем-то. Кроме того, ее уже начинал мучить голод. Придется, как видно, подписать эти проклятые бумаги, в отчаянии говорила она себе.

Наступила ночь, в небе одна за другой загорались звезды. Полная луна мягким светом залила морскую гладь. Норина сняла свое отвратительное платье и в ночной сорочке легла на кровать. К счастью, ночь была теплой. Она молилась и одновременно думала о маркизе, о своей любви к нему.

«Он так никогда и не узнает, что я отдала ему свое сердце… потому что меня уже не будет в живых», — с горечью думала девушка.

Она была так занята своими грустными мыслями, что не обратила внимания на легкий шорох у дверей. В комнате было слишком темно, но Норине показалось, что дверь тихонько приоткрылась. Первое, что пришло ей в голову, — кто-то из этих отвратительных типов вернулся. Не для того чтобы убить ее, а с совсем другими целями.

От ужаса она боялась пошевелиться. Поняв, что неизвестный приближается к ней, Норина в панике вцепилась ногтями в подушку. Таинственный посетитель бесшумно передвигался по комнате. Он подошел вплотную к кровати и, предупреждая ее, чтобы она не кричала, приложил палец к губам девушки.

Ее тело охватила сладкая истома, и это было то самое чувство, которое она уже испытывала от прикосновения этих рук. Норина поняла, что это маркиз.

— Не шумите и наберитесь храбрости, — тихо, почти неслышно произнес он.

Она хотела сказать ему о своей любви, но у нее хватило сил лишь протянуть к нему руки и дотронуться до его лица.

Он поднял ее на руки и, к ее величайшему удивлению, понес к окну. Она хотела сказать ему, что здесь невозможно выйти, но он уже обвязал ее тело крепкой веревкой, к которой и сам был привязан. Во всяком случае, все это уже не имело никакого значения, потому что он был здесь, с ней рядом.

Веревка была переброшена через подоконник. Не оставляя ей времени для вопросов, маркиз прошептал:

— А вот теперь вы должны собрать свою волю в кулак. Положитесь на меня и закройте глаза. Обещаю, что ничего плохого с вами не случится.

Она подняла глаза и впервые увидела его лицо без черной повязки на глазах.

— Вы… вы снова видите! — прошептала Норина.

Но он снова приложил палец к ее губам, и она устыдилась своей несдержанности.

— Закройте глаза, — повторил он и встал на подоконник. Она почувствовала, как натянулась веревка, привязанная к основному тросу, и уже через несколько секунд она очутилась за окном. Сначала ей было страшно, потому что они быстро спускались к морю, опасно балансируя у самой скалы. Но руки маркиза держали ее крепко, и она решила, что даже если это последние минуты ее жизни, они умрут вместе, и от этой мысли ей стало легче на душе.

Теперь они спускались медленно и на приличном расстоянии от скалы. Двое мужчин наконец подхватили Норину и поставили на землю, а потом живую и невредимую уложили в лодку.

Матросы втянули на борт трос, на котором Норина и маркиз спускались со скалы, и барка отчалила от берега.

Норина и маркиз сидели впереди. Не говоря ни слова, мужчины взялись за весла и вышли в открытое море.

Через несколько минут Норина увидела роскошную яхту. Ей помогли взобраться на борт, и маркиз провел ее в просторную каюту, которая, вероятно, была гостиной. Но рассмотреть ее Норине не удалось — было темно: яхту не должны были видеть с берега.

За ними закрылась дверь, и девушка оказалась в объятиях маркиза.

— Вы спасли меня, — шептала Норина, — вы спасли меня. Как вам это удалось? Я… я уже приготовилась к смерти.

Она не могла больше сдерживаться и разрыдалась. Маркиз посадил ее на колени и стал укачивать, как ребенка.

— Все хорошо, моя дорогая, — мягко уговаривал он, — вы целы и невредимы. С вами больше ничего дурного не случится.

Его ласковый голос успокоил ее больше, чем нежные слова, и Норина забыла о всех своих страхах. Она подняла к нему залитое слезами лицо:

— Но как… вы спустились с небес, как архангел Гавриил… вы вырвали меня из этого проклятого места.

Она лепетала нечто бессвязное, восторженно взирая на него, как если бы он и в самом деле был послан Господом.

— Я должен был спасти вас, — спокойно ответил маркиз, — не только потому, что не мог оставить вас умирать, но и потому, что вы слишком дороги мне, я не мог потерять вас, Я люблю вас!

Их губы слились.

Этот поцелуй длился долго, так долго, что ей показалось, что она умирает.

Наконец Норина тихо сказала:

— Я… люблю вас… Но я никогда не думала, что вы любите меня!

— Я полюбил вас сразу, — просто ответил маркиз, — но я хотел увидеть вас собственными глазами, прежде чем скажу вам о своих чувствах.

— А теперь… вы спасли мне жизнь!

Норина услышала шум работающей машины — яхта стремительно двигалась вперед.

— Вы… спасли меня! — растерянно повторила Норина. — Но там осталась еще одна молодая англичанка и другие женщины. Что мы можем сделать, чтобы спасти их?

— Я уже все устроил, — успокоил ее маркиз. — На рассвете там будет полиция, а трое жандармов уже дежурят на крыше. Они позволили мне освободить вас раньше других. Я хотел избавить вас от всего этого ужаса. Полицейские пообещали мне не привлекать вас к расследованию этого дела.

— Но как вам все это удалось?

— Я думал о вас, моя дорогая, — ответил маркиз, — и, признаюсь, немного о себе тоже. Не забудьте, что у нас обоих есть повод скрываться от любопытных глаз.

Она провела рукой по его лицу:

— Нет больше этой страшной повязки… я так к думала… вы… вы очень красивы!

— Теперь я должен носить темные очки.

Их губы снова встретились, когда он сказал:

— Я готов был остаться слепым, но не мог поручить кому бы то ни было ваше освобождение. Я безумно боялся опоздать.

— Но как вы узнали, где я?

— Я нашел ваше кольцо. И кроме того, я вспомнил текст телеграммы.

— И вы поняли, что монах, которого мне следует опасаться… мог появиться с этого острова?

— Полиция уже давно заподозрила, что этот монастырь купила банда, но не могла найти повод для проверки, а вы послужили отличным предлогом, чтобы поймать их на месте преступления. Но я хочу избавить вас от всех неприятностей, связанных с расследованием. По этой причине мы прямо сейчас отправляемся в долгое, долгое свадебное путешествие.

— Разве могла я мечтать о таком счастье? — воскликнула Норина. — Но я хочу спросить вас… вы уверены, что хотите жениться на мне?

— О да, я в этом абсолютно уверен, — категорически заявил маркиз, — я люблю вас всем сердцем, всей душой, всем существом своим, и не забудьте, моя дорогая, о моем «шестом чувстве».

— И я… я люблю вас так же, — смущенно пролепетала Норина.

Маркиз ничего не ответил. Он повернул к себе ее лицо и прижался губами к ее губам.

Придя в себя, Норина заметила, что она все в той же ночной сорочке, в которой была похищена монахами. От смущения она зарылась лицом в шевелюру маркиза.

— Вам надо поспать, — прошептал он ей на ухо.

Норина соскользнула с его колен. Он взял ее за руку и повел в каюту.

— Я не могу занять эту каюту… ведь она ваша, — решительно сказала Норина.

— С завтрашнего вечера она станет нашей, — ответил ей маркиз. — Мы обвенчаемся, как только ступим на французскую землю. А потом отправимся куда вы пожелаете, и весь мир будет принадлежать нам с вами!

— Там, где будете вы… там будет рай… если я буду с вами…

Он обнял ее за талию и поцеловал. Но это был уже не тот горячий, страстный поцелуй, а мягкий, исполненный бесконечной нежности.

— Я люблю вас, я вас обожаю, но не хочу смущать вас.

Он уложил девушку на широкую удобную кровать и заботливо укрыл.

Норина взяла его за руку:

— Поклянитесь… что это все не сон. Что я не проснусь в этой тюрьме, что я уже не пленница…

— Теперь вы — моя пленница. С этого дня и навеки. Я поклялся, любовь моя, что никогда не расстанусь вами, что никуда вас не отпущу.

— Я больше ни о чем и не мечтаю, — прошептала Норина, — вы можете обещать мне еще кое-что?

Маркиз присел на край кровати и склонился над ней.

— Я так боюсь надоесть вам, как… как все эти дамы, что пишут вам свои бесконечные письма.

Маркиз хотел прервать ее речь, но она продолжала: