С задумчивым видом Дункан пощупал постель. Льняные простыни, мягкая шерстяная ткань, роскошный мех, занавески из дорогой ткани, раздвинутые на день. Тут же стояли стол со стулом, на столе — масляная лампа и лежало, как ему показалось, несколько древних рукописей.

Дункан вновь взглянул на девушку, которая ухаживала за ним во время болезни. Она казалась ему знакомой и незнакомой одновременно.

Одежда Эмбер тоже была из чудесной мягкой и теплой ткани. На ее запястьях и шее роскошными оттенками теплого желтого и золотого цветов светились и переливались украшения из янтаря.

— Ты живешь намного лучше, чем обычно живут крестьяне, — сказал Дункан.

— Мне выпал счастливый жребий. Эрик, наследник лорда Роберта Северного, покровительствует мне.

Привязанность Эмбер к Эрику ясно слышалась в ее голосе и светилась в улыбке. Лицо Дункана помрачнело, и он стал в точности похож на грозного воина, каким был.

В этот момент Эмбер подумала, не слишком ли она поторопилась развязать его.

— Ты его возлюбленная? — спросил Дункан. Сначала Эмбер не поняла заданного резким тоном вопроса. Когда же его смысл дошел до нее, она вспыхнула.

— Нет! Лорд Роберт — это…

— Не Роберт, — перебил ее Дункан. — Эрик, одно упоминание имени которого вызывает у тебя улыбку.

Эмбер радостно улыбнулась.

— Возлюбленная Эрика? — повторила она. — Эрик бы просто задохнулся от смеха, если бы это услышал. Мы с ним знаем друг друга с тех пор, когда были не больше желторотых гусят.

— И он одаривает дорогими подарками всех друзей своего детства? — холодно спросил Дункан.

— Мы оба учились у Кассандры Мудрой.

— Ну и что?

— Семья Эрика подружилась со мной.

— И ей это кое-чего стоило, — язвительно произнес Дункан.

— Их подарки, как бы щедры они ни были, не ложатся бременем на богатство лорда Роберта, — сухо ответила Эмбер.

Дункан уже открыл было рот, чтобы продолжить ее допрос, но вдруг понял, что в его возражениях звучит чересчур много ревности по отношению к девушке, которую он только что узнал.

Только что?

Совершенно обнаженный, он лежала ее постели. Ее руки не боялись прикасаться к нему. Она не покраснела и не отвернулась, когда покрывало сбилось и соскользнуло, открыв его наготу. И она не очень-то торопилась снова укрыть его.

Как же поделикатнее узнать у девушки, кем она ему приходится — невестой, женой или возлюбленной?

Или, упаси Боже, сестрой!

Дункан поморщился. Мысль, что он и Эмбер могут быть родными по крови, привела его в ужас.

— Дункан! Тебе больно? — Нет.

— Правда не больно?

У него вырвался какой-то резкий звук.

— Скажи мне…

Тут голос его сник, и храбрость ему изменила. Но чувственный жар в крови не угас.

— Ты что-то хотел спросить?

. — Между нами есть кровное родство?

— Нет, — без промедления ответила она.

— Слава Богу.

Эмбер смотрела на него в недоумении.

— А что, Кассандра — одна из тех, кого ты называешь Наделенными Знанием? — спросил Дункан, переводя разговор на другое и отвлекая внимание Эмбер.

— Да.

— Это племя или клан, или жреческий сан?

Сначала Эмбер подумала, что Дункан шутит. Человек, которого нашли спящим под священной рябиной внутри Каменного Кольца, сам должен быть одним из Наделенных!

Эта мысль подействовала на нее как бальзам. До нее доходило немало разговоров о Дункане Максуэллском, Шотландском Молоте, но никогда ей не приходилось слышать хотя бы намека на то, что он — один из Наделенных Знанием.

Кем бы когда-то ни был этот незнакомец, которого она нарекла Дунканом, сейчас это был другой человек, отсеченный от прошлого Знания ударом молнии.

Нахмурившись, Эмбер старалась найти слова, чтобы описать свои отношения с Кассандрой и Эриком, и с теми-немногими другими Наделенными, которых ей приходилось встречать. Она не хотела, чтобы Дункан смотрел на нее с суеверным предубеждением или страхом, как это порой случалось у простолюдинов.

— Многие Наделенные связаны кровными узами, но не все, — медленно заговорила Эмбер. — Это такое учение, как школа, но не все те, кто пробует учиться, одинаково способны его воспринимать.

— Как гончие, лошади или рыцари? Эмбер непонимающе смотрела на него.

— У некоторых всегда все получается лучше, чем у других, — просто сказал он. — А немногие, очень немногие, умеют что-то делать намного лучше, чем все другие.

— Да, — сказала Эмбер, обрадованная тем, что Дункан понял. — Те, кто не может научиться, называют тех, кто может, проклятыми или благословенными. Обычно проклятыми.

Дункан криво усмехнулся.

— Но мы ни то ни другое, — продолжала она. — Просто мы такие, какими нас создал Бог. Другие.

— Верно. Мне приходилось встречать таких людей. Не таких, как все.

Сам того не сознавая, Дункан согнул свою правую руку как бы для того, чтобы схватиться за меч. Это движение было таким же непроизвольным, как и дыхание. Он его даже не заметил.

Зато Эмбер заметила.

Она припомнила то, что слышала о Шотландском Молоте — воине, который лишь однажды потерпел поражение в битве, причем от руки ненавистного захватчика-норманна, Доминика ле Сабра. В обмен на свою жизнь Дункан присягнул на верность врагу.

Поговаривали, что Доминик победил Дункана с помощью своей жены-колдуньи, которая была из глендруидов.

Эмбер вспомнила лицо, на мгновение увиденное сквозь застилавшую сознание Дункана пелену забвения — огненно-рыжие волосы и глаза необычайно яркого зеленого цвета.

Зеленый цвет глендруидов.

Боже милостивый, а вдруг это сам Доминик ле Сабр, заклятый враг Эрика?

Всматриваясь в глаза Дункана, Эмбер пробовала представить себе, что они серые, но у нее ничего не выходило. Зеленые — может быть. Или синие. Или карие. Но не серые, нет.

Эмбер глубоко вздохнула. Дай-то Бог, чтобы это не оказалось заблуждением.

— И где же ты встречал этих необычных людей? — спросила она. — Это были мужчины или женщины?

Дункан открыл рот, но сказать ничего не смог. Он болезненно сморщился при этом новом доказательстве того, что ничего не помнит.

— Я не знаю, — ответил Дункан без всякого выражения. — Знаю только, что встречал их.

Эмбер подошла к Дункану и коснулась пальцами его беспокойной правой руки.

— Ты помнишь, как их звали? — тихо спросила Эмбер.

Ответом ей было молчание, за которым последовало проклятие.

Она уловила горькое разочарование Дункана и поднимающийся в нем гнев, но никаких лиц, имен — ничего, что могло бы вызвать воспоминания.

— Они были враги или друзья? — так же тихо спросила Эмбер.

— И те и другие, — ответил он охрипшим голосом. — Но не… не совсем.

Рука Дункана сжалась в тяжелый кулак. Эмбер попыталась мягко разжать его пальцы, заставить их расслабиться. Он резко выдернул руку и ударил себя по ноге.

— Кровь Господня! — прорычал он. — Каким же надо быть бесчестным подонком, чтобы не помнить ни друга, ни врага, ни священных клятв?

Боль пронзила Эмбер — боль, которая принадлежала Дункану и, каким-то странным образом, одновременно и ей самой.

— А ты давал такие клятвы? — еле слышно спросила она.

— Я… не… знаю.

Он почти выкрикнул эти слова.

— Тише, мой воин, тише, — с нежностью сказала Эмбер.

С этими словами она провела рукой по волосам и лицу Дункана, как делала в те долгие часы, что он был погружен в свой странный сон.

Первое прикосновение заставило Дункана вздрогнуть. Потом, заглянув во встревоженные золотые глаза Эмбер, он со стоном разжал кулаки, поддаваясь успокоению от ее нежной ласки.

— Спи, Дункан. Я чувствую твою усталость.

— Нет, — решительно сказал он.

— Это нужно, чтобы ты поправился.

— Я не хочу больше погружаться в эту ужасную темноту.

— И не надо.

— А что, если это все же случится?

— Я опять тебя выведу оттуда.

— Почему? — спросил он. — Кто я тебе?

Эмбер не сразу ответила на такой прямой вопрос. Потом улыбнулась странной улыбкой, в которой смешались радость и печаль, когда, подобно отдаленным раскатам грома, у нее в ушах прозвучало пророчество Кассандры.

Он явится тебе из теней темноты. И он явился.

Она прикоснулась в безымянному воину, и он пленил ее сердце.

Эмбер не знала, мог ли ее безрассудный поступок изменить ход событий и вызвать потоки жизни и смерти. Она знала лишь одно, и знала это с такой непререкаемой твердостью, с какой солнечный диск чертил по небосклону свой огненный путь.

— Будь что будет, — тихо произнесла Эмбер. — Я буду оберегать тебя своей жизнью. Мы… соединены.

Глаза Дункана сузились, когда он понял, что Эмбер только что дала ему клятву, которая связывала ее так же крепко, как любая клятва, даваемая и принимаемая среди лордов. Яростная решимость, с которой она готова защищать его от мрака беспамятства, не только ободрила, но и развеселила Дункана.

Она казалась такой хрупкой — горсть солнечного света, душистый ветерок, нежное тепло.

— Ты что, еще одна неустрашимая Боадицея, сражающаяся во главе воинов-мужчин? — мягко поддразнил ее Дункан.

Чуть улыбнувшись, Эмбер покачала головой.

— Я никогда не держала в руках палаша. Они мне кажутся такими большими и громоздкими.

— Феям и не полагается размахивать мечами. У них есть другое оружие.

— Но я же не фея.

— Так я тебе и поверил!

Дункан с улыбкой провел рукой по всей длине распущенных волос Эмбер.

— Как странно думать, что ты принадлежишь мне, а я тебе, — пробормотал он.

Эмбер не стала говорить Дункану, что он неправильно ее понял, потому что теперь в его прикосновении ощущалось что-то новое, чего не было раньше. Что-то, от чего по всему ее телу побежали тоненькие язычки — сладкого, тайного огня.

— Только если ты этого хочешь, — прошептала она.

— Я не могу поверить, что забыл бы такое волшебное, прекрасное создание, как ты.