То есть, еще кому-нибудь.

Та морщина по-прежнему остается. Плохой сон? Я провожу пальцами по ее лбу, разглаживая кожу, показывая, как я хочу этого, и, похоже, ей это нравится, потому что она ерзает и, затем, морщина исчезает.

Интересно, смог ли я прогнать прочь ее дерьмовый сон? Я становлюсь твердым из-за того, что мог сделать это. В буквальном смысле. Я до сих пор в ней, и с каким-то усталым удивлением понимаю, что я мог бы трахнуть ее снова. А как насчет этой девушки? Я двигаюсь в ней, немного выпуская пар, проверяя это.

Затем я выхожу из нее. Все дело в том, что нужно немного отдохнуть. Мне нужен отдых. Ей нужен отдых.


***


Я просыпаюсь с пульсирующей головной болью… и легким подергиванием в лодыжке. С усилием пытаюсь удерживать свое тело расслабленным, стараясь выглядеть естественно. Трюк, чтобы сделать вид, что я сплю. Я узнал это на раннем этапе, еще будучи ребенком, и не то, чтобы это принесло мне много хорошего. Кровать слегка смещается, когда Эбби садится. Она отталкивает одеяло в сторону. Малейший рывок и легкое движение воздуха говорят мне о том, что она пытается снять повязку. Я лежу очень тихо и позволяю ей сделать это. Повязка щекочет мне кожу, когда ее конец падает на кровать. Эбби направляется к двери, прежде чем я вскакиваю и толкаю ее сзади, прижимая к стене своим телом, не слишком сильно, чтобы не причинить ей боль. Достаточно, чтобы передать ей мое послание. Я сжимаю в кулак ее волосы и тяну назад.

Оборачиваю другую руку вокруг ее шеи и осторожно сжимаю, чтобы привлечь ее внимание.

— Доброе утро, — шепчу я ей на ухо.


27 глава


Эбигейл


Мой разум, как одна из старых катушек пленки: черно-белые кадры, мигающие передо мной, не синхронизированные с музыкой. И неподвижность. В моей голове все перемешано, и это меня пугает. У меня галлюцинации? Но под натиском образов один факт все же фиксируется: я голая.

— Отвали от меня.

Его кулак стягивает мои волосы. Другая рука сжимает мою шею. Я чувствую теплое дуновение на моей коже.

— Я думаю, мне нравится, где я нахожусь.

Я отбиваюсь, ударяя ногами о стену, дергая головой в его захвате. Он не ослабляет свою хватку. Нет, он опирается на меня, используя свой вес, чтобы прижать меня к стене. Моя щека прижата к гладкой, прохладной поверхности. Я тяжело дышу, и он тоже, но, думаю, по разным причинам. Его дыхание затрудненное и… возбужденное.

Затем я осознаю кое-что еще: он тоже голый.

Его член твердый на моих ягодицах. Эта картина наполняет меня нестерпимым жаром, огнем, вылизывающим мое тело изнутри. И гневом. Он не просто коснулся меня членом. И я не помню, как осталась без одежды. На самом деле, я уверена, что не согласилась бы на это.

Я бы вышла из себя.

— Что случилось прошлой ночью? — слезы подступают, но я борюсь с ними. Сейчас я не могу выглядеть слабой.

Он использует только язык силы, и дрожь в моем голосе — это уже недостаток. Одинокая слеза сказала бы о моем поражении. Он вздыхает, как будто я слишком остро реагирую. Я хочу ударить его по яйцам.

— Что ты сделал со мной? — требую я громче снова.

Почти в истерике. На самом деле, я ненавижу то, что звучу как моя мать в ее сумасшедшие моменты.

— Я не причинил тебе зла, — говорит он.

Холодок пробегает по моей спине. Он прикасался ко мне, когда раздевал меня? Затем меня осеняет. Конечно, он трогал меня. Я не хочу думать, что случилось после этого.

Не сложно догадаться, особенно когда мои бедра касаются друг друга, и они немного липкие. Немного влажные. Я более влажная, чем когда-либо была, занимаясь сексом.

Это вздор, что я была возбуждена. Также было бы бессмысленно, если бы я до сих пор была возбуждена, проспав несколько часов.

Но я знаю, что это то, что случилось.

Унижение протекает сквозь меня как река, заполняя каждое пустое пространство внутри меня, отражая свет в тех местах, которым лучше оставаться в темноте.

Как он мог возбудить меня? Смущение перетекает в бешенство. И я яростно мотаю головой.

Он отпускает меня, и я впиваюсь в него зубами. Я хотела бы иметь клыки, чтобы вонзить их ему в шею.

Он смеется.

— Ты немного дикая. Я не позволю тебе приблизиться к моему члену с таким ртом.

Я схожу с ума, нападая как маньяк. Мне кажется, я причиняю больший вред себе, чем ему. Все болит, но я не могу остановиться. Остановка будет означать мое согласие с произошедшим, означать, что мне понравилось.

— Ты чертов пещерный человек! Ты даже едва человек!

Он подхватывает меня, и внезапно я вращаюсь, проплывая по воздуху. Я приземляюсь на кровать, подпрыгивая. Откатываюсь в сторону и пытаюсь встать, но простыни запутались вокруг моей лодыжки, и я снова падаю на кровать, движения конечностей не согласованы.

Вчера, по пути к дому, я слышала лошадей. Вот как они себя чувствуют, только родившись и пытаясь сразу встать на ноги.

Грейсон на мне, дергает мои руки за запястья, помещая их вверх над головой и удерживая их своей рукой.

Он накрывает мою грудь. Я беспомощна, и он нависает надо мной. Своего рода удовольствие прокатывается глубоко в животе, и мое тело предает меня.

— Ненавижу тебя, — говорю я, и горячая слеза скользит вниз по моей щеке. Капитуляция. Теперь он знает, насколько я напугана, и я немного ненавижу себя за то, что даю ему такую возможность.

Кровать скрипит, когда он наклоняется. Он собирается сделать это снова? Заняться сексом со мной? Конечно, он собирается сделать это снова. Но он всего лишь оставляет поцелуй у меня на лбу, целомудренный и почти сладкий.

— Успокойся, — бормочет он.

Я не знаю, как успокоиться. Я голая и рыдаю, и с Грейсоном происходит почти то же самое — мы оба уязвимы и сломлены.

Он ласкает мои руки, гладит мое тело.

— Шшш, никто не собирается причинить тебе вред. До тех пор, пока я с тобой.

— Не лги мне, — я огрызаюсь.

Я предпочла бы, чтобы он снова угрожал убить меня. Я хочу, чтобы он был монстром.

— Я лгу? — он звучит довольным. — Тебе плохо прямо сейчас?

— Да! — говорю я, потому что теперь я спокойна и могу чувствовать приступ боли глубоко внутри себя, легкая боль, означающая, что у него был секс со мной.

Он проводит двумя пальцами вниз от моей шеи, по моей груди, к моему животу.

— Хорошо. Я прикасался к тебе. Я трахал тебя. Ты думала, что я не стану делать этого?

Нет, я знала, что он сделал бы это. Я знала это еще до того, как он сбежал из тюрьмы. Все во мне указывало на него.

— Вот как это работает, детка, — добавляет он устало. — Такова жизнь.

Я напрягаюсь. Такова жизнь?

Я замолкаю на секунду из-за того, насколько откровенным он был всего в одном предложении. Он слишком хорошо понимает происходящее. Это то, что он узнал, когда другие дети учились играть в бейсбол.

Заключительная часть головоломки складывается воедино. Подвал. Другие мальчики. Все эти годы. Это не был какой-то спор об опеке, из-за чего его фото оказалось на коробке с молоком. Я знаю наверняка, что с ним произошло, когда я чувствую его руку, сжимающую мои запястья вместе. Я переполнена ощущением мрачного триумфа.

— Что бы ты сделал, — шепчу я, — если бы я не выбрала твою историю для газеты «Кингмен»?

Он усмехается.

— Я знал, что ты выберешь.

— Почему? — спрашиваю я.

Его брови взлетают вверх. Он удивлен, что я по-прежнему не теряю контроль. Но за моими плечами длинная история борьбы с насильственными ситуациями.

— Потому что с тобой просто, — говорит он.

Мое раздражение лишь вызывает у него улыбку, немного самодовольную.

— Я знал, если дам тебе слезливую историю, то ты попадешься на эту удочку. И ты попалась.

— Это было довольно гениально, — говорю я. — Сосредотачивая внимание на второстепенных деталях, ты можешь предоставить основной кошмар фантазии читателя.

— Благодарю за вашу оценку, мисс Уинслоу, — говорит он насмешливо.

— Тебе просто нужно было правильно расставить эти детали, а читатель додумает их за тебя. Лучший способ солгать. Солгать правдой. Ничто не будет столь эффективным, как правда, не так ли?

Грейсон застывает. Заинтересованный тем, что я знаю.

— Это то, что сделал Хемингуэй. Сначала один проблеск истины, затем другой.

Его руки сжимаются на моих запястьях.

— А теперь я свободен.

Но я еще не закончила с ним.

— Каково это? — спрашиваю я. — Быть на другой стороне?

— Не надо.

Из-за ярости в его голосе, дрожь пробегает по моему телу. Но когда ты заключена в кольцо с обезумевшим животным, ты будешь использовать имеющееся оружие. Мне нужны его эмоции. Те, что нельзя увидеть сразу.

— Шесть лет. Это долгий срок. Ты достаточно силен и достаточно плох, чтобы они не смогли прикоснуться к тебе когда-нибудь снова?

Выражение его лица говорит мне, что я нанесла прямой удар. И я знаю, что могу ударить его настолько сильно, насколько хочу, и он не причинит мне боли — не физически. В каком-то извращенном виде, но я уверена, что могу доверять ему из-за того, что он помешан на моей защите. Его кодекс. Этот трахнутый на голову кодекс, но это все равно кодекс.

Я хмурюсь.

— Нет? Не совсем?

Он презрительно ухмыляется.

— Ты думаешь, что знаешь меня?

— Я знаю, каково это, когда твой желудок болит, как будто он пытается съесть себя. Я знаю, каково это: бороться со взрослым и проигрывать.