— Посмотри на меня.

Она не смотрит.

— Я знаю, что ты делаешь, и это не работает. Это никогда не сработает. На самом деле, это работает против тебя.

— Какого черта тебя это волнует?

Мое сердце стучит как сумасшедшее. Меня это волнует, потому что волнует. Мне нужно, чтобы она слушала.

Я прикасаюсь к ее волосам.

— Ты просто не можешь сделать этого, понимаешь? Мы теперь вместе и есть несколько вещей, которые ты должна выучить, как например, ты чему-то препятствуешь, и от этого только хуже всем. Тебе. Мне. Это не то, чего ты хочешь.

Нет ответа. Она выглядит измученной и опустошенной. Именно так, как я себя чувствую. Я удерживаю руку на бедре той ноги, которой она отбивалась от меня. Я представляю, как отодвигаю ее в сторону, раздвигаю ее ноги и толкаюсь в нее. И да, она ушла куда-то, отстранилась, но я бы трахнул ее прежде, чем найду ее в том месте, куда она ушла, или прежде, чем найду какую-то недостающую часть себя, которая не пустая, не полая и не неправильная.

И внезапно я представляю что-то еще — я не знаю, то ли это изнеможение в ее глазах, то ли еще что-то, но понимаю, что я могу оказать ей какую-то помощь, которой у меня никогда не было. Это какой-то бред, но теперь я говорю:

— Ты хочешь спать? Это то, чего ты хочешь?

Она вознаграждает меня колким взглядом. Гнев. Она вернулась.

— Ответь.

Ее взгляд темнеет. Я принимаю это как ответ.

— Ты должна дать мне что-то настоящее. Как то, что ты хотела от нас в классе. Но я говорю здесь не о каком-то сочинении. Я хочу что-то от Эбби. Я хочу что-то от тебя.

Она хочет выяснить, что я собираюсь делать с этим.

— Я никогда не буду прикасаться к тебе. Никогда.

— Да, ты будешь, — говорю я мягко. — Ты будешь трогать меня, если я этого захочу.

Она должна это выучить.

— Ты не можешь меня заставить.

— Мне не придётся. Ты сама будешь делать это.

Она смотрит на меня с ненавистью, в то время как я встаю, становясь выше нее, больше не находясь на ее уровне.

Я — дьявол, который дышит на нее огнем, поглощает маленькие частицы ее души. Это ощущается дико и хорошо.

— Никогда.

Но она должна понять, что я ответственен, и нет ничего плохого в этом, и мне нужно…Что? Что-то, чтобы залатать мою разбитую душу.

Я даже облегчил ей задачу, пододвигаясь вверх, ближе к изголовью кровати. Положение, которое ставит меня между нею и ночником. Я отбрасываю тень на нее. Это кажется практически правильным. Опираясь рукой о стену, говорю небрежно, как будто я разговариваю с другом:

— Только руками. И я не буду трахать тебя сегодня.

— Делай что хочешь, потому что я сказала, что не собираюсь прикасаться к тебе.

— Но ты будешь, потому что это самый быстрый способ, чтобы мы уснули. Ты подрочишь мне и сделаешь мне хорошо — действительно хорошо. И затем поблагодаришь меня.

Я не могу поверить, что даю ей право выбора, после всего того времени, когда я представлял себе эту возможность, находясь в тюрьме. Я испытываю отвращение к себе, но это то, что я только что сказал.

Она тяжело дышит.

— Нет? Итак, я делаю что хочу? Это то, чего ты хочешь?

Тишина.

— Это твой выбор? Это ограниченное по времени предложение, и время вышло, Эбби.

Я не знаю, что происходит в ее голове, но…

Она закрывает глаза. Она выглядит несчастной.

Так намного лучше.

Я понижаю голос, как будто она дикое животное, которое я должен уговорить поесть с моей руки. Как мерзкий ублюдок в подвале. Он был реален, хоть его имя и было вымышленным.

— Это нормально — прогибаться. Ты должна понять, что ты прогнулась давно.

— Я не прикоснусь к тебе, — говорит она, и это пробуждает во мне что-то, потому что я знаю, что она будет прикасаться ко мне, и это будет лучше, чем трахать ее.

— Ты прогнулась еще до того, как это началось. Только руками.

Она связана. Она пленная, и я твердый как камень. Я могу иметь любую ее дырочку, какую только захочу, и она ни черта не может с этим поделать. Вместо этого, я нахожу дырочку, которую сам придумал, пространство между ее ладонями. Я тянусь вниз и показываю ей, что я ищу, просто чтобы показать ей. Сначала я проскальзываю двумя пальцами вовнутрь, как будто ее сложенные вместе ладони — это киска, которую я должен подготовить.

У нее затрудняется дыхание, когда я так ее касаюсь. Представляю мой член там. Возможно, она даже думала об этом, но, вероятно, не совсем так.

Я смотрю на нее сверху вниз, нежно пробегая пальцами между ее ладонями. Это чувствительное место: ее руки и мои. Теплое от нашего общего жара. Но ничто не сравнится с тем, как мой член будет себя чувствовать.

— Ты не только будешь прикасаться ко мне, поняла? Ты возьмешь меня в руки, и подрочишь мне, — говорю я ей. — И затем будешь благодарить меня.

За то, что я не трахнул ее. Она должна быть благодарна. Это было тем, что я планировал делать. Желание трахнуть ее не убьет меня, но это то, чего я действительно хочу.

— Возьми меня. Сделай мне приятность.

Она зажмуривает глаза. И это как электрическая связь из класса, которая по-прежнему соединяет нас, потому что я чувствую, как она уступает мне сейчас. Я понимаю это с порывом эмоций, которые не могу определить.

Она двигает руки ниже, к моим штанам. Я смотрю, как ее ловкие пальцы расстегивают пуговицу, и затем молнию.

— Приятно, — говорит она.

— Что? — спрашиваю я, сердце колотится.

— Сделай мне приятно. Слово «приятно», ублюдок!

О, боже. Она берет меня в руки, и я почти кончаю на месте. Ее запястья покраснели, но она по-прежнему может сжимать меня обеими руками и надавливать на мой член, и это то, что она делает. Стон вырывается из меня.

Она сжимает оба кулака вокруг моего члена и начинает дрочить мне по-настоящему. Это немного быстрее, чем нужно, даже учитывая, как я заведен. Вот насколько сильно она хочет покончить с этим. Я понимаю это. Боже, я понимаю это слишком хорошо. То, как она быстро двигает руками, напоминает мне о других руках. Жадные, цепкие руки.

Я хватаю ее за запястья.

— Не торопись.

Ее взгляд встречает мой.

— Я ненавижу тебя, — говорит она сквозь стиснутые зубы, но теперь замедляется, поглаживая, и смотрит на меня. Это чувствуется хорошо, когда я сосредотачиваюсь на ее лице, когда я остаюсь в настоящем времени, вместо прошлого. Звук ее голоса — помогает.

— Даа, дай мне больше этого сладкого разговора.

— Пошел ты! — говорит она, ее руки движутся приятными, крепкими толчками. Я смотрю на ее губы и думаю о том, как наклоняюсь и целую их. Но это было бы слишком. Слишком сладко.

— Сильнее, — я стону. Тени моего прошлого постоянно преследуют меня. И больше всего тогда, когда еще чьи-то руки на мне. Мне нужно что-то, что вернуло бы меня на землю, сюда, в эту дерьмовую комнату мотеля, с этой хорошенькой учительницей, которую мы все мысленно трахали..

— Говори еще.

— Почему бы тебе не пойти и не найти кого-то, кто бы на самом деле хотел тебя?

Я в каком-то смысле люблю, когда она такая упертая, такая сучка, когда она заставляет меня чувствовать себя так чертовски хорошо. Так что я давлю на нее.

— Я думаю, тебе нравится, как я ощущаюсь. Ты любишь это — признай!

Ее руки сжимаются, и я содрогаюсь от боли, удовольствия и внезапного отвращения. Я хочу отстраниться, отгородиться от нее.

Хочу причинить ей боль и хочу защитить ее. Сломить ее и защитить ее.

Решимость наполняет ее глаза, и от этого мой член становится гораздо тверже.

— Почему ты хочешь, чтобы я замедлила темп? — насмехается она. — Немного отчаянный от всего того времени, проведенного в тюрьме? Немного иссохся?

— Черт, — говорю я сквозь стиснутые зубы, так как ее руки движутся еще быстрее. — Даа…

Она мчит меня к финишной прямой, и она выигрывает.

— Или что-то, в конце концов, произошло? — говорит она и ее голос полон яда. — В твоей камере? Или в душе?

Бог мой, у котенка есть когти. Она использует их, и я на краю. Она режет меня в открытую. Я не могу даже сказать правильный ответ. Нет, я никогда не трахал парня. Меня никогда не трахал парень. Поэтому что это неправда, и она поймет это. Хотя меня никогда не трахали в тюрьме.

Она видит всего меня, все обо мне. Она видит мои слабые места и атакует их.

— Верни назад, — мой голос выходит настолько хриплым, что, наверное, она даже не понимает меня. — Причини мне боль, детка. Верни меня обратно.

За все то время, что причинял ей боль, оскорблял ее. За все, что я буду продолжать делать в будущем.

И она делает это, дергает мой член с такой силой, как будто завтра не существует. Это больно, но ощущается слишком чертовски хорошо, чтобы останавливаться. Я наблюдаю, как ее маленькие ручки работают яростно, полные гнева и отчаяния.

Мои яйца натягиваются. Это ощущается как взрыв в нижней части моего позвоночника, и вся лава начинает выплескиваться из моего члена.

В последнюю секунду я срываю влажное полотенце с нее, чтобы кончить в него. Я мог бы кончить ей на лицо, волосы, глаза, и тем самым сделать заявление о том, кто был здесь главным. Но, кончив вместо этого в полотенце, я сделал другое заявление. Полностью противоположное.

Она, кажется, не рассматривает это как слабость, что хорошо. Я вздыхаю с облегчением — облегчение за четыре чертовых года — когда отстраняюсь.

Она выглядит такой же раздраженной, как и в самом начале, может быть, больше, но это к лучшему. По крайней мере, она не забилась в душе с широко раскрытыми безучастными глазами, смотрящими в никуда. Я лично знаю, что это означает. До тех пор, пока она продолжает бороться со мной, она будет выживать.