Повернувшись, Том увидел, что Энни тоже плачет, но, словно не заметив, вновь заговорил с Грейс, разрешив той сойти с коня.

– Зачем ты это делаешь? – возмолилась Энни. – Это так жестоко и унизительно!

– Ты не права. – Не глядя на Энни, Том помог Грейс спуститься.

– Что? – презрительно переспросила Энни.

– Ты не права. Ничего жестокого не произошло. У Пилигрима был выбор.

– О чем ты?

Он наконец рискнул посмотреть на Энни. Грейс продолжала плакать, но Том не обращал на нее внимания… Обливаясь слезами, бедная девочка так же, как и Энни, не могла поверить, что Том может быть таким безжалостным и жестоким.

– У него был выбор – сопротивляться жизни или принять ее.

– Не было у него никакого выбора.

– Был. Трудный, но был. Он мог становиться все более несчастным. Но он предпочел дойти до последней черты, узнать, каково это. А потом решил принять жизнь с ее правилами.

Том повернулся к Грейс и положил руки ей на плечи.

– То, что произошло с ним, когда он лежал вот здесь, в грязи, он не мог представить даже в страшном сне. И вот что я тебе скажу. Он понял, что ничего ужасного не случилось. Даже когда ты встала на него. Он понял, что ему не хотят вреда. За самым мрачным часом всегда наступает рассвет. Этот час Пилигрим встретил здесь и сумел пережить его. Ты понимаешь меня?

Грейс утирала слезы, пытаясь уяснить слова Тома.

– Не знаю, – ответила она. – Думаю, понимаю.

Теперь Том повернулся к Энни, его глаза обрели ласковое и несколько умоляющее выражение – такого Тома она наконец могла понять…

– Энни? А ты понимаешь? Очень важно, чтобы ты поняла. Иногда то, что выглядит полным поражением, вовсе им не является. Я говорю о том, что происходит в наших душах. Об умении принимать жизнь такой, какая она есть на самом деле – как бы больно это ни было. Потому что неприятие жизни приносит боль несравненно большую. Энни, я знаю: ты понимаешь, что я хочу сказать.

Энни кивнула, вытерла слезы, силясь улыбнуться. Конечно же, Том говорит сейчас о ней и для нее. Его слова относились не столько к Пилигриму, сколько к ним – к тому, что происходит между ними. Однако, изобразив понимание, Энни так до конца и не уяснила мысль Тома, надеясь, что хотя бы со временем постигнет его слова.

* * *

Грейс смотрела, как с Пилигрима снимают путы и отвязывают веревки от уздечки и седла. Конь еще немного полежал, не шевелясь, только поглядывая на них одним глазом. Затем неуверенно поднялся на ноги, отряхнулся и, тихонько и радостно заржав, сделал несколько шагов, как бы проверяя, все ли у него на месте.

Том попросил Грейс отвести Пилигрима на другой конец манежа – к поилке. Стоя рядом, Грейс смотрела, как долго и с удовольствием он пил. А напившись, поднял морду и широко зевнул. Все с облегчением рассмеялись.

– Опять бабочки полетели, – радостно крикнул Джо.

Том снова надел на коня обычную уздечку и попросил Грейс поставить ногу в стремя. Пилигрим стоял как вкопанный. Том подставил плечо, и Грейс, опершись на него, перекинула ногу и села в седло.

Девочка не чувствовала больше страха. Она провела коня шагом по манежу – сначала в одну сторону, потом – в другую. Затем прибавила скорость – Пилигрим тут же подчинился ей, и бег его был ровен и легок.

Грейс не сразу поняла, что все вокруг аплодируют ей – как и в тот день, когда она села на Гонзо.

Но теперь под ней был Пилигрим. Ее Пилигрим. Конь прошел через все испытания и выдержал их с честью. И она чувствовала, что он наконец к ней вернулся – любящий, преданный и верный.

7

Это Фрэнк придумал устроить вечеринку. По его словам, эту идею шепнул ему на ухо Пилигрим. А раз сам конь захотел этого – пусть так и будет. Фрэнк позвонил и пригласил Хэнка, и тот сказал, что с удовольствием придет. К тому же у него полон дом скучающих родственников из Хелены, и они тоже в восторге от перспективы повеселиться. Когда обзвонили всех, кого только вспомнили, стало ясно, что небольшая вечеринка перерастает в весьма солидный прием, и Дайана ломала голову, как ей всех накормить.

– Послушай, Дайана, – уговаривал ее Фрэнк. – Не можем же мы отпустить Энни и Грейс, которым предстоит проехать с этим бродягой конем две тысячи миль, без достойных проводов.

Дайана пожала плечами, как бы говоря: а почему бы и нет?

– Надо устроить не просто вечеринку, а еще и танцы, – продолжал Фрэнк. – Повеселимся на славу.

– Еще и танцы? Кошмар!

Фрэнк обратился за поддержкой к Тому, и тот сказал, что танцы – это замечательно. Тогда Фрэнк позвонил Хэнку, и тот обещал привезти с собой звуковую установку, а можно подключить и цветные лампочки.

Хэнк приехал через час: мужчины вместе с детьми стали налаживать аппаратуру, а Дайана, сменив гнев на милость, повезла Энни в Грейт-Фоллс за продуктами.

К семи часам все было готово – осталось немного времени перевести дух и почистить перышки.

Когда Том выходил из-под душа, ему бросился в глаза висевший у двери ванной синий халат: сердце его сжалось от боли. Надеясь, что халат сохранил запах ее кожи, он зарылся в него лицом, но тот ничем не пах. Со времени возвращения Грейс у него не было возможности побыть с Энни наедине, и он очень о ней тосковал, это чувство было сродни острой физической боли. Когда Энни плакала из-за Пилигрима, ему так хотелось заключить ее в объятия. Невозможность прикоснуться к ней просто убивала его.

Том, не торопясь, оделся и слонялся по комнате, прислушиваясь к шуму подъезжавших автомобилей, смеху и музыке. Выглянув в окно, он увидел, что гостей уже понаехало много. Вечер был отличный – тихий и теплый. Цветные лампочки вспыхивали еще ярче в лучах заходящего солнца. От барбекю вился дымок – Том давно должен быть там и помогать Фрэнку. Он искал глазами Энни и скоро увидел ее – она разговаривала с Хэнком. На ней было темно-синее платье. Тома в который уже раз поразила ее красота. Вот она откинула голову, смеясь над шуткой Хэнка. Ему самому было совсем не до смеха.

Энни увидела его сразу, как только он ступил на крыльцо. Жена Хэнка как раз несла в дом поднос с бокалами. Том поддержал дверь, пропуская ее и смеясь какой-то ее шутке. Он сразу почувствовал взгляд Энни и тепло улыбнулся. Энни вдруг сообразила, что Хэнк задал ей вопрос.

– Прости, Хэнк, что ты спросил?

– Я спросил, это правда, что вы уезжаете?

– Да, к сожалению. Завтра начинаем укладываться.

– Тянет все-таки в город, а?

Энни засмеялась – чуть громче, чем следовало – так она смеялась уже не первый раз за этот вечер, и мысленно приказала себе успокоиться. Она видела, что Тома остановил Смоки, представляя ему своих друзей.

– Ну и запах! Прямо слюнки текут, – плотоядно облизнулся Хэнк. – Как, Энни? Пойдем, урвем по кусочку? Ты, главное, держись меня.

Энни позволила ему увести себя. Хэнк раздобыл тарелку и навалил на нее огромные куски обуглившегося мяса и основательную порцию бобов под соусом «чили». При виде еды Энни затошнило, но она продолжала улыбаться. Она уже решила, что ей делать.

Она постарается поговорить с Томом наедине – если нужно, пригласит его танцевать. Она скажет ему, что уходит от Роберта. На следующей неделе она возвращается в Нью-Йорк и там объявит мужу эту новость. Сначала ему, а уж потом поговорит с Грейс.

О Боже, думал Том, ведь это, наверное, в последний раз. Танцы продолжались уже более получаса, а он никак не мог пригласить Энни – то ее успевали увести, то – его. Когда же он наконец был почти рядом с ней, – кто-то опустил руку ему на плечо. Это оказалась Дайана.

– Почему бы тебе не пригласить на танец невестку?

– Дайана, какая радость!

– Я-то знаю, сам ты никогда не подойдешь.

Том обнял ее и, услышав первые такты, еще раз пожалел, что не успел подойти к Энни, – танец был медленный. Дайана надела новое красное платье, купленное в Лос-Анджелесе, и накрасила яркой помадой – в тон платью – губы, но получилось не очень удачно. От нее сильно пахло духами и вином. То, что невестка пьяновата, Том видел и по выражению ее глаз.

– Прекрасно выглядишь, – сказал он.

– Спасибо на добром слове, сэр.

Том давно уже не видел Дайану пьяной. Почему-то ему стало грустно. Невестка прижималась к нему бедрами, изгибаясь так сильно, что отпусти он ее – рухнет на пол. Дайана бросала на него насмешливые взгляды, в которых сквозил какой-то тайный намек.

– А Смоки сказал мне, что ты не ездил в Вайоминг.

– Так и сказал?

– Угу.

– Это правда. Я действительно не поехал – один из коней прихворнул. Поеду на следующей неделе.

– Ага.

– Дайана, на что ты намекаешь этим «ага»?

Он знал, конечно, на что. И совершил ошибку, не оборвав разговор сразу же. А теперь у нее появился шанс высказаться.

– Надеюсь, ты хорошо себя здесь вел.

– Дайана, хватит. Ты много выпила.

Еще один промах. Глаза невестки метали молнии.

– Выпила? Ты точно думаешь, мы слепые? Ничего не замечаем?

– А что вы замечаете? – Опять ошибка.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. От вас обоих прикуривать можно.

Том покачал головой и отвел глаза, всем своим видом показывая, что только сумасшедшей может прийти такое на ум, но Дайана видела, что попала в точку, и с торжествующим видом погрозила ему пальцем.

– Хорошо, что она уезжает, дорогой мой деверь.

До конца танца никто из них не проронил больше ни слова, а когда музыка умолкла, Дайана снова посмотрела на него тем же насмешливым взглядом и отплыла, виляя бедрами, как девка с панели. Когда Том, еще не совсем придя в себя от этого неприятного разговора, стоял у бара, к нему сзади подошла Энни.

– Жаль, что сегодня не идет дождь, – шепнула она.

– Потанцуй со мной, – попросил Том и поскорее обнял ее, чтобы никто не успел его опередить.

Заиграла ритмичная музыка, и они танцевали на некотором расстоянии, но пламенные жаркие взгляды выдавали их чувства. Она была так близко от него и так недоступна – какая изощренная пытка! После второго танца ее чуть не увел Фрэнк, но Том пошутил, что он должен уступать старшему брату, и не отпустил Энни.