– Когда ты собираешься клеймить скот? – спросил он брата.

– В следующие выходные. Если позволит погода.

На многих ранчо этой работой занимались позже, но Фрэнк всегда клеймил скот в апреле: ребята любили помогать ему, а чем телята были меньше, тем легче было с ними управляться. Для мальчиков этот день всегда был праздником. К ним на помощь приходили друзья, а после Дайана устраивала для всех праздничный ужин. Эту традицию завел еще отец Тома, а Фрэнк ее продолжил. Не нарушали они и еще одну отцовскую заповедь – в большинстве работ на ранчо по-прежнему использовали лошадей, хотя многие соседи предпочитали обходиться автомобилями. Но как можно пасти скот на мотоциклах?!

Том и Фрэнк во многом были единомышленниками. У них никогда не возникало споров по поводу ведения дел на ферме. Отчасти потому, что Том привык считать ранчо собственностью брата. Пока Том разъезжал по свету, устраивая свои клиники, Фрэнк неизменно оставался тут. Кроме того, у Фрэнка было сильнее развито деловое чутье, и он лучше Тома разбирался в скоте. Братья были близки и хорошо друг друга понимали. Узнав, что брат собирается серьезно заняться разведением лошадей, Фрэнк пришел в восторг – ведь это означало, что тот будет больше времени проводить дома. Хотя Фрэнк хозяйничал на скотном дворе, а Том – в конюшне, они во всем помогали друг другу. В прошлом году, пока Том ездил по клиникам, Фрэнк руководил строительством манежа и пруда для тренировок лошадей.

Том вдруг понял, что один из близнецов что-то у него спросил.

– Прости, что ты сказал?

– Она что, очень знаменитая? – переспросил Скотт.

– Ты о ком, горе мое? – рявкнула Дайана.

– Об этой женщине из Нью-Йорка.

Дайана не дала Тому и рта раскрыть.

– Ты о ней когда-нибудь слышал? – спросила она мальчика. Тот покачал головой. – Значит, не такая уж и знаменитая. Ешь лучше.

3

У северного въезда в Шото стояла, словно охраняя город, тринадцатифутовая статуя динозавра. Специалисты уверяли, что это особая разновидность альбертозавра, но большинство проезжающих не вдавалось в тонкости, видя в нем заурядного королевского тиранозавра. Динозавр стоял на своей пожизненной вахте рядом с парковкой местного музея, его было видно сразу же, как вы проезжали указатель, гласивший: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШОТО – ЧУДЕСНОЕ МЕСТО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ.

И чтобы ни у кого на этот счет не возникало никаких сомнений, скульптор придал чудовищному оскалу с обоюдоострыми клыками некое подобие улыбки. Эффект получился несколько неожиданный. Казалось, что динозавр собирается то ли вас растерзать, то ли обласкать, зализав до смерти.

Уже две недели Энни четыре раза в день лицезрела улыбку гигантской рептилии – по дороге в «Двойняшки» и обратно. Выезжали они туда около полудня – после нескольких часов учебных занятий или посещения физиотерапевта. Энни отвозила дочь на ранчо и мчалась обратно – к телефону и факсу. Около шести приезжала снова – забрать Грейси. Сейчас как раз она ехала за ней.

Дорога занимала минут сорок и была очень приятной. Особенно вечерняя поездка. Погода наладилась: вот уже пять дней небо было таким огромным и голубым, какого она никогда раньше не видела. После сумасшедшего дня, проведенного в бесконечных разговорах по телефону с Нью-Йорком, общение с девственной природой было как глоток воды в пустыне.

Путь до ранчо графически можно было изобразить в виде латинской буквы Z, и на первых двадцати милях Энни обычно не встречала других машин. Справа от нее простиралась бесконечная равнина, слева за горной грядой садилось солнце, окрашивая в золотистый цвет прошлогоднюю траву.

За пятнадцать миль до ранчо надо было сворачивать на проселочную дорогу – та шла прямо к дому, за которым вставала скалистая стена гор. Из-под колес «Лариата» взвивались клубы пыли и потом медленно рассеивались. Кроншнепы, с важным видом расхаживающие по дороге, взмыли ввысь, только когда она уже едва на них не наехала. Спасаясь от яркого солнца, Энни опустила защитный козырек, чувствуя, как сердце ее забилось сильнее.

В последнее время она стала приезжать на ранчо чуть раньше, чтобы видеть, как Том Букер работает. Собственно, настоящая работа с Пилигримом еще не началась. Пока в основном было только плавание – таким образом Том восстанавливал плечевые и ножные мышцы. Конь их плавал по кругу в пруду, а в глазах его было такое затравленно-испуганное выражение, будто за ним гнались крокодилы. Пилигрим жил теперь на ранчо – в стойле прямо рядом с прудом. Весь его контакт с Томом сводился пока к минимуму: тот запускал его в воду, а потом выводил. Но даже это было опасно.

Только вчера Энни видела, как Том пытался заставить коня выйти из воды. Пилигрим уперся, как всегда, опасаясь западни или еще какого-нибудь подвоха, и Тому пришлось самому по пояс залезть в пруд. Пилигрим заметался, окатывая его водой, и даже угрожающе вставал на дыбы. Но Том сохранял полную невозмутимость. Энни была потрясена: ведь подойди он всего на шаг ближе и – конец! Пилигрим, и тот, казалось, смутился, встретив такое бесстрашие: он еще совсем немного потоптался, но потом соизволил подчиниться: Том вывел его на берег и закрыл в стойле.

Когда Том подошел к Грейс и Энни, с него ручьями катилась вода. Сняв шляпу, он слил воду с полей. Грейс засмеялась, а Том скорчил такую уморительную гримасу, что девочка прямо покатилась со смеху. Том, повернувшись к Энни, покачал головой.

– Ну и бессердечная девица ваша дочка, – сказал он, притворяясь обиженным. – Ну-ну, пусть хохочет, она еще не знает, что очень скоро ей придется проделывать все это самой.

Смех Грейс в тот день еще долго согревал душу Энни. По дороге в Шото Грейс рассказывала, чем Том занимался с Пилигримом и какие задавал про него вопросы. Рассказывала и про жеребенка Бронти, и про Дайану, и про Фрэнка; близнецы, по ее словам, были сущим наказанием, а вот Джо – парень что надо. После того как они уехали из Нью-Йорка, дочь впервые говорила с матерью весело и открыто. Энни изо всех сил пыталась не выдать своей радости, а принимать такое поведение как должное. Правда, как только они проехали динозавра, Грейс снова скисла и замолчала, как будто этот зверь напомнил ей о том, как она последнее время вела себя с матерью. Ничего, помнится, подумала Энни, лиха беда начало…

Шины «Лариата» заскрипели на повороте по гравию, и автомобиль покатил в долину, минуя деревянный указатель подъезда к ранчо. Еще издали Энни увидела большой открытый манеж, по которому бегали кони. Подъехав поближе, она увидела посредине Тома, сидевшего верхом на лошади. В руке у него был длинный шест с оранжевым флажком на конце, размахивая которым он управляя бегом лошадей. На манеже было с дюжину молодых коней – они жались друг к другу. И только один шарахался в сторону от других – в нем Энни узнала Пилигрима.

Грейс, близнецы и Джо висели на ограде, наблюдая за тренировкой. Оставив машину, Энни направилась к ним, на ходу гладя подбегающих собак, – они не лаяли на нее больше. Джо улыбнулся ей и – единственный – поздоровался.

– Что тут происходит? – спросила Энни.

– Да вот он гоняет их по кругу.

Энни тоже стала наблюдать за тренировкой. Кони, вздымая столбы пыли, перебегали с одного конца манежа на другой. Том легко посылал Римрока то вбок, то назад – то загораживая жеребцам дорогу, то открывая ее. Энни еще не видела Тома в седле. Он управлял Римроком так незаметно, что можно было подумать, будто ноги коня в белых носочках подчиняются одной лишь мысли хозяина. Они словно стали одним существом. Энни не могла отвести глаз от всадника. Проезжая мимо, Том прикоснулся пальцами к шляпе и улыбнулся:

– Привет, Энни.

Первый раз он так обратился к ней, не назвав, как обычно, мэм или миссис Грейвс. Ей было приятно, что он сам, без ее подсказки, перешел на более дружеский тон – она тут же его приняла. Том направился к Пилигриму, который остановился вместе со всеми лошадьми в дальнем конце манеже. Однако и теперь он держался чуть поодаль и, в отличие от других, обливался потом. На солнце шрамы на его морде и груди очень бросались в глаза. Конь тряс головой и фыркал. Похоже, он боялся не только Тома, но и лошадей.

– Энни, мы стараемся снова научить его быть конем. Остальные давно это умеют, разве не так? И, живя на воле, в стадах, когда возникает нечто непонятное – вроде этого шеста с флажком, – они следят за реакцией других. Но старина Пилигрим все как есть забыл. Для него – что я, что они – все одно. Ему кажется, что на всем белом свете у него нет ни одного друга. Если остальных коней выпустить на волю, они прекрасно к ней приспособятся. А бедняга Пилигрим станет легкой добычей для хищников. Он не то чтобы не хочет – он просто не знает, как заводить друзей.

Резко подняв шест с флажком и щелкнув им, Том направил Римрока к сгрудившимся коням. Жеребцы устремились вправо, и на этот раз Пилигрим, вместо того чтобы броситься влево, поспешил за остальными. Но затем снова отбежал в сторону и встал на отшибе.

– Ничего, научится, – улыбнулся Том.

Когда Пилигрима поставили в стойло, солнце уже село и сильно похолодало. Дайана позвала мальчиков ужинать, и Грейс пошла с ними забрать оставленную в доме куртку. Том и Энни медленно шли к автомобилю. Энни вдруг остро ощутила, что она наедине с мужчиной. Оба молчали. Совсем низко над их головами пролетела сова, тут же слившись с темными кронами тополей. Почувствовав на себе взгляд Тома, Энни подняла глаза. Он спокойно улыбнулся – без тени смущения, словно знал ее всю жинь. Энни с трудом выдавила из себя ответную улыбку, почувствовав облегчение при виде приближавшейся к ним Грейс.

– Завтра мы будем клеймить скот, – сказал Том. – Хотите, приезжайте помочь.

– Боюсь, мы только помешаем, – рассмеялась Энни.

Том пожал плечами:

– Может быть. Главное, не попадите под раскаленное железо. Но даже если попадете – не отчаивайтесь. Клеймо у нас – просто красота, произведение искусства. Вам в городе еще завидовать будут.