У капитана отлегло от сердца, и досаду как рукой сняло:

– Состояние герцогини ухудшилось?

– Пока, к счастью, нет. Но боюсь, что мы теряем драгоценное время.

– Мне не слишком улыбается мысль спустить шлюпку в такую погоду, – нерешительно проговорил капитан. – Никто из нас не знает в точности, как далеко отсюда до Кинг-Линна, а пытаться вести судно...

– Прошу прощения, капитан... – раздался за спиной герцога чей-то голос.

– Что у вас, мистер Торренс?

– К корме подошла весельная лодка. Мистер Уэлш переговорил с лодочником. Тот утверждает, что до Кинг-Линна всего три мили и готов за сходную плату отвезти туда кого нужно.

– Вот оно, христианское милосердие... – пробормотал герцог и, подойдя к другому борту, взглянул вниз на ялик, который покачивался возле просоленного корпуса «Аурелии».

Весла были подняты, и седой лодочник всматривался в туман.

– Я пошлю с вами двух лучших моих матросов, – обратился к герцогу подошедший к нему капитан.

Монкриф даже не обернулся.

– В этом нет нужды, я отправлюсь один. Ваши люди вам понадобятся здесь.

Его тон не допускал возражений.

– Но у меня на душе будет легче, если кто-то вас будет сопровождать, – настаивал капитан.

Оставив его слова без ответа, герцог Войн спустился в лодку.

– Говоришь, всего три мили до Кинг-Линна? – спросил он, усаживаясь на носу.

Лодочник в ответ только что-то буркнул.

Герцог извлек из кармана набитый монетами кошелек и швырнул его на доски настила между лодочником и собой. – Доставишь меня быстрей чем за полчаса – получишь еще.

Подобрав кошелек, лодочник тщательно пересчитал его содержимое. Снова пробурчав что-то, взялся за весла, и миг спустя видавшая виды лодка поплыла по течению, оставив позади себя окутанную туманом «Аурелию».

Менее чем в четверти мили ниже по течению Таунсенд Грей в то же самое время отложила ненадолго шест, чтобы поднять воротник. На воде было холодно, сырость, казалось, пронизывала до костей. Она уже жалела, что не догадалась взять у Геркуля перчатки, но, поскольку исправить эту оплошность было невозможно, она решила, что не остается ничего иного, как продолжать путь. Кроме того, знакомые очертания прибрежных деревьев свидетельствовали о том, что поворот уже близок, и одной этой мысли было достаточно, чтобы она с новой силой заработала шестом.

Однако в следующее мгновение ее чуть не сбило с ног – плоскодонка ткнулась носом во что-то не различимое в тумане. Судорожно ухватившись за борт, Таунсенд удержалась на ногах, выпрямилась и попыталась все же разглядеть, на что она налетела. В конце концов она различила очертания ялика – из тех, на каких обычно ходят обитатели местных болот. Ялик плыл по течению рядом с ее плоскодонкой, нос к носу. Там сидело двое. По причине то ли тумана, то ли ее буйного воображения Таунсенд вдруг почудилось, что эти двое обнимаются. От удивления у нее перехватило дыхание, но спустя секунду она поняла, что это драка. Оба вцепились друг другу в горло, и между их сплетенными телами поблескивал нож.

Ни мгновения не раздумывая, Таунсенд потянулась за своим ружьем. С колотящимся сердцем отвела затвор, зарядила и, присев на одно колено, выстрелила в воздух. На какой-то миг глухой выстрел остановил эту фантастическую сцену. Затем тишина была вспугнута громким всплеском – один из противников прыгнул или был сброшен в воду. Тут же последовал скрип уключин и легкий толчок – лодки расцепились. Таунсенд повернулась достаточно быстро, чтобы увидеть, как оставшийся в лодке исчезает в тумане.

Перегнувшись через борт, она, затаив дыхание, ждала, пока поблизости не вынырнула чья-то темноволосая голова, и тогда проворно подогнала плоскодонку ближе, так что пловец сумел ухватиться за борт. Долгое время он плыл так, пытаясь стряхнуть с лица налипшие пряди волос, и лишь после этого повернул голову, чтобы взглянуть на своего спасителя. И увидел наставленный на него ствол ружья.

– Оставайтесь там, где вы есть, не то стреляю! – услышал он резкую команду.

– Вы с ума сошли, – не веря своим ушам проговорил Ян Монкриф.

– Нет, я в своем уме, – прозвучал тот же голос – И не собираюсь брать на борт болотного тигра.

– Черт побери, да я понятия не имею, кто они такие, эти болотные тигры! – воскликнул Монкриф. – На меня напали, и если вы не согласитесь немедленно доставить меня в Кинг-Линни, вы тоже окажетесь в воде, как и я.

С этими словами он вскинул вверх мускулистую руку и, схватившись за ружейный ствол, предупреждающе дернул его.

– Ну что? Пустите меня в лодку? – прохрипел он.

Из лодки на него смотрела юная физиономия, на которой он смог разглядеть только большие глаза и острый подбородок. Минуту они пристально всматривались сквозь туман друг в друга.

– Так и быть, залезайте. Только смотрите, не опрокиньте лодку...

Когда Монкриф перевалился через борт, плоскодонка угрожающе накренилась, но тут же выпрямилась, когда он плюхнулся на дно. Секунду он сидел, откинув назад темноволосую голову, с лица и шеи струилась вода, и вдруг раскатисто засмеялся. Таунсенд чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Боже праведный! – воскликнул он, когда к нему вернулась способность говорить. – Еще немного, и я бы отморозил себе зад! Послушай, малый, дай чем-нибудь вытереться.

Таунсенд кинула ему кусок холста и смотрела, как незнакомец вытирает голову и лицо. Вдруг он, без малейшего предупреждения, поднялся, стянул с себя плащ, рубаху, даже насквозь промокшие бриджи! Раздетый догола, он перегнулся через борт, чтобы выжать их – на спине и ягодицах у него перекатывались мышцы. Потом он выпрямился во весь рост и повернулся к Таунсенд, натягивая бриджи из телячьей кожи на свои длинные ноги, тонкие и упругие, как плеть. Казалось, его ничуть не заботит вопиющая непристойность подобного поведения, он ничуть не спешил прикрыть наготу, несмотря на холод и вытаращенные глаза Таунсенд. Никогда прежде не представляла она себе, что мужчины носят бриджи прямо на голом теле и что мужские стати могут быть такими... такими большими.

– Ну вот, так-то лучше, хоть и не намного, – прервав ее мысли, проговорил незнакомец. Голос у него был глубокий, низкий, чувствовался легкий иностранный акцент.

Растерянная, она подняла голову – никогда и ни у кого она не видела таких темно-синих глаз и такого прекрасного лица, отчетливо вырисовывающегося на фоне окутанной туманом реки. Классические пропорции, острые скулы, квадратный раздвоенный подбородок и чувственный рот.

– Я... я надеюсь, вам уже лучше? – спросила она, не найдя от смущения иных слов. – Сожалею, но мне нечего дать вам переодеться...

– О Боже! – воскликнул он, пристальней вглядевшись в нее. – Вы, оказывается, девушка?

– Да... – с досадой ответила Таунсенд. – Что побудило вас думать иначе?

В низко надвинутой шапке, в широких штанах, прятавших ее стройные бедра, она, конечно, вполне могла сойти за парня. Однако, взглянув на нее еще раз, Монкриф был вынужден признать, что она очаровательна с этими роскошными, цвета меда, волосами, выбивающимися из-под шапки, личиком в форме сердца и горящими от негодования щечками. Обрамленные темными ресницами глаза были голубее, чем ему сперва показалось, и вряд ли когда-нибудь, подумал герцог, доводилось ему видеть более заносчиво вздернутый носик.

– Вы уж простите, – неожиданно произнес он тоном, каким обращаются к ребенку. Таунсенд в ее дерюжном одеянии и обвислой шапке больше напоминала семилетнюю девчонку, чем девицу на выданье. – Я не хотел вас обидеть. В сущности, мне следует поблагодарить вас за то, что вытащили меня из воды. Может быть, забудем мою неучтивость и станем друзьями?

И он с улыбкой протянул ей руку, нимало не заботясь, как эта улыбка подействует на нее, ибо, когда Ян Монкриф, пятый герцог Войн, давал себе труд улыбнуться, он выглядел самым привлекательным мужчиной на свете. У Таунсенд не осталось сомнений на этот счет. Ее гипнотизировала синева его глаз с такими славными морщинками и почему-то волновала изогнутая линия рта.

«Странно, – думала она, – ведь он, наверное, не старше моего брата Париса, но в обществе его друзей я никогда не испытывала смущения. Правда, никто из них, ни один мужчина не раздевался в моем присутствии...»

При этой мысли щеки ее вновь вспыхнули... Монкриф, по-видимому, догадался, о чем она размышляет, потому что улыбнулся еще шире и заглянул ей в глаза, как бы соглашаясь, что их встреча, несомненно, ничуть не походит на встречу двух незнакомых людей.

– Итак, друзья? – с подкупающей непосредственностью спросил он.

Таунсенд в ответ нерешительно протянула руку. Сила длинных пальцев, обхвативших ее кисть, обдала неведомым прежде теплом все ее существо. Горло перехватило, и ей пришлось глубоко вздохнуть, чтобы прийти в себя.

«Что же со мной творится?» – недоумевала она.

Никогда в жизни она так не краснела. Быть может, это связано с тем, что она видела его обнаженным?

Ответ был прост: Таунсенд была покорена. Как и тысячи других женщин, она стала добровольной пленницей человека, чья агрессивная мужественность и интригующе прекрасная внешность обезоруживающе умерялись юношеским обаянием. Капитан Элти, которому это свойство герцога Война было незнакомо, не мог бы и вообразить, что под суровым обличьем Яна Монкрифа таится адское пламя, способное растопить любое девичье сердце. Таунсенд же мгновенно это поняла – от ласки этого пламени в его улыбке, – от мерцания темно-синих глаз – и, несмотря на уязвленное целомудрие, не устояла и влюбилась...

Разумеется, сама она этого еще не сознавала. Чувствовала только, что при одном взгляде на эти улыбающиеся глаза щеки ее заливаются краской, дыхание учащается. Лишь ценой большого усилия она высвободилась от его чар, не догадываясь о том, что написанное на ее лице смущение не укрылось от Монкрифа, который наблюдал за нею из-под полуопущенных век, не вполне равнодушный к произведенному впечатлению.