— Не я, — покачал головой Боратынский.

— Так-с… — протянул человек. — Что же, дело твое мне ясное. Говорить ты отказываешься, виниться не хочешь… Эй! — человек махнул рукою кату и его подручным.

Боратынского тут же взяли под руки. Он почувствовал, как с него сняли башмаки, кафтан… Под ногами стало холодно, пол был каменный, ледяной.

— Нынче мне недосуг с тобою тут рассусоливать, — сказал человек, поглядывая на Ивана. — Да и другие люди есть, которые поговорить с тобою захотят. Завтра, завтра…

Человек кивнул солдатам, и они поволокли полураздетого Боратынского назад, в его камеру.

— Повезло тебе, — услышал он за своей спиной шепот. — Сегодня уж от тебя отстали. Видно, и впрямь времени нету… Допрос-то дело долгое…

Иван было хотел обернуться, но его толкнули в спину, и он едва не споткнулся.

Боратынский шел, чувствуя под ногами каждый камень узилища.

«Отсрочка… Надолго ли? — думал он. — Сегодня повезло, что ж о том жалеть, а там как знать… Но что бы ни было я выдержу», — упрямо подумал Иван.

12

Карета с гербом графини Болховской скромно подъехала к дворцу Бирона. Подъехала с черного хода, тайно. Сама графиня осталась в экипаже, Любава же, укутанная в черный длинный плащ, вышла наружу, поддерживаемая слугами. Ее препроводили внутрь. Девушка только беспомощно обернулась и бросила взгляд на тетку, бледное лицо которой тонуло в сумерках кареты.

Внутри дворца роскошь предметов перемежалась блеском стенной позолоты и ослепительно белой лепниной потолка. Любава в миг растеряла всю свою решимость. Как она станет говорить с герцогом, о чем? В этаких хоромах говорить с их хозяином… Сможет ли она? Сможет, непременно сможет! Любовь придаст ей сил. При этой мысли девушка приободрилась. Ей даже стало не так страшно. Мысль о том, что Иван может быть спасен, показалась ей настолько прекрасной, что все то, что предстоит ей, быть может, пережить здесь, меркло перед сознанием этого. Какие мучения переживал он в застенках Тайной канцелярии… Об этом страшно было и помыслить! Что по сравнению с его страданиями были ее теперешние тягостные чувства? Так, пустяк, который скоро забудется.

Слуги вокруг, безмолвные и все как один какие-то насмешливые, сновали мимо нее, не обращая ровно никакого внимания на гостью. Величавый дворецкий лишь указал ей на стул, на который Любава и села.

«Великая честь, — думала она. — Усадили! Ведь говорят, что у вельмож в прихожих часами просители на ногах томятся…»

За окном стоял серый ноябрь. Девушка успела изрядно продрогнуть в карете, да и во дворце было не топлено. Может, у хозяев натопили, а в парадных комнатах не потрудились. И для чего? Для кого? Просители и так хороши будут.

Любаве показалось, что она уже не менее получаса сидит здесь и ждет. А чего ждет? Примет ли ее герцог?

«Ноги совсем замерзли. Так недолго и простудиться… Ну что за мысли! О том ли надо теперь думать?» — укорила себя девушка.

Она стала соображать, что скажет герцогу и тут некстати вспомнила рассказы тетушки о Бироне. Как-то в один из вечеров Агния Петровна излишне расчувствовалась и стала говорить, какой приятной четою были герцог и императрица Анна Иоанновна. «Четою?» — изумилась тогда Любава. «Ах, — рассмеялась графиня. — Ну что за детская наивность!» И тут же поведала племяннице о давней связи фаворита и императрицы, о том, что все подозревали младший сын герцога Карл Эрнст — сын Анны Иоанновны.

«Они же были неразлучны! — воскликнула тогда графиня. — Императрица и маленький герцог Карл Эрнст. Говорят, что когда Ее Величество приехала по зову верховников в Москву, то взяла с собой только маленького Карла, которому было лишь полтора года. А то, что до самой ее кончины маленький принц спал в ее комнате?» — Агния Петровна тогда еще хитро улыбнулась.

Неужели правда? Любава изумлялась тогда и дивилась, не веря в то, что сие возможно. Да, герцог был властитель всей России. Но разве только потому, что был столь близок к императрице?

«Ну а почему? — смеялась графиня. — Почему мужчина, да еще столь худородный (сии слова были произнесены заговорщицким шепотом) вдруг становится правителем всех и вся? Да вот что говорил сам Миних об императрице и герцоге: никогда на свете не было более дружественной четы!» — «Но чем же он так привлек Ее Величество?» — «Он человек красивый, видный», — задумчиво произнесла графиня.

Потом, помолчав, прибавила: «Хотя теперь красоты в нем, пожалуй, нет. Герцогу уж пятьдесят сравнялось. Но главное… — сверкая глазами, вдруг прибавила графиня, — главное — это воля и ум! Вот что в конечном счете привлекает к себе… Ах, женщины так слабы… И венценосные особы тож…» — лукаво прибавила Агния Петровна. «Ну а Анна Леопольдовна?» — спросила Любава. «О ней ничего доподлинно не знаю. Но поговаривают, что и она увлечена каким-то посланником… Да и сестрица ее Елизавета ничуть не лучше», — уверенно прибавила графиня. «Как не боитесь вы о сем рассуждать?» — произнесла Любава в ответ на тетушкину тираду. «Да ведь ты же меня не выдашь?» — лукаво улыбнулась графиня. «Нет, не выдам», — отвечала девушка, и она не лгала.


— Сударыня, — перед Любавой в почтительном поклоне склонился дворецкий. — Прошу вас…

Девушка поднялась и, едва отринув свои воспоминания, вся будто в тумане, пошла вслед за слугой. Они шли длинными покоями, затем поднялись по потаенной лестнице наверх и, наконец, Любава оказалась в сравнительно небольшой комнатке, напоминающей рабочий кабинет. Но кабинет, несомненно, тайный. Дворецкий тут же исчез за дверью. Любава осмотрелась: небольшое окно, размером таковое, какие лишь в теремах раньше бывали; стол, заваленный бумагами, кресло перед ним. Еще одно небольшое кресло перед столиком из наборного паркета…

— С чем пожаловали? — раздался за ее спиной негромкий низкий голос.

Девушка вздрогнула и, чуть не подскочив от неожиданности, обернулась. Перед ней стоял сам герцог Бирон — его светлость. Она смотрела на него в упор, не мигая, не в силах отвести взгляда от его лица. Он был именно таким, каким она воображала его себе: грузная фигура, тяжелое лицо, внимательный недобрый взгляд.

— Что же вы желаете, сударыня? — сказал снова герцог.

Он отошел от двери и прошел в глубь кабинета.

— Что же вы молчите, Любовь Николаевна? — продолжал он. — Онемели?

— Нет, — только и нашлась, что сказать девушка.

— Смотрите, — усмехнулся герцог, — не то я знаю много способов, как заставить человека разговаривать, даже если он этого не хочет.

При сих словах Любава побледнела.

— Я хочу разговаривать, — невольно произнесла она.

Почувствовав ее испуг, герцог посмотрел на нее пристальнее:

— Что? Боитесь?

— Боюсь, — честно ответила она.

— Зачем тогда явились? Я вас, кажись, не звал.

— Я хочу… — Любава осеклась, встретившись с ним взглядом. — Мне надо… Надо говорить с вами… Просить… — прибавила она.

— Ну вот — «просить». — Бирон тяжело опустился в кресло, стоявшее перед столом. — И вы сюда явились просить… А я уж было подумал…

Девушка не решилась переспросить, что он подумал, хотя вопрос этот вертелся у нее на языке. Она все так же стояла перед ним, но герцог и не подумал предложить ей присесть.

— Говори, — велел он. — Тетка твоя весьма разговорчива. Посмотрим, какова ты…

— Но как?.. — Любава было хотела удивиться, откуда он знает про тетушку и про то, что она — Любава — ее племянница, но тут она душевно укорила себя за глупость: «Да как откудова он знает! Как бы я сюда попала, ежели бы не тетушка!»

— Говори же, ну! — тем временем поторопил ее Бирон. — Не то я сам разговорю тебя…

Сколько угрозы было в его голосе! Любава вздохнула и, набравшись храбрости начала:

— Ваша светлость. У меня до вас есть просьба… Нынче был арестован один дворянин. — Девушка говорила медленно, то и дело запинаясь.

Герцог поморщился:

— Имя?

— Дворянина? Иван Боратынский…

Бирон поднял на нее глаза:

— Он твой любовник?

— Нет, — обескураженно ответила Любава.

— Что же ты просишь за него?

— Я… Я люблю его, — вдруг просто ответила девушка.

— Любишь? Хорошо… — Герцог опустил глаза и будто задумался.

Он перебирал пальцами рук и вовсе не смотрел на Любаву.

— Что же, а он любит тебя? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она.

— Что же ты хлопочешь за него?

— Но я его люблю, — воскликнула она.

— Думаешь, ты его освободишь, а он от радости тебе на шею кинется?

— Нет, — недоуменно произнесла Любава. — Я просто так…

— Ясно, — прервал ее герцог. — Твой Боратынский — государственный преступник. Теперь его допрашивает особая следственная комиссия, — при сих словах, Бирон поднял указательный палец вверх.

— Ваша светлость, — трепеща от страха за Ивана, пробормотала Любава.

— Может быть, и ты преступница? Ты в сговоре с ним? — Бирон уставился на нее в упор, буравя своими глазами ее глаза. — Ты в сговоре против меня?

— Нет, нет! Я ничего не знаю! И он не в сговоре! Он ни в чем не виноват! — в этих ее восклицаниях было столько уверенности, что Бирон, хотя он и не сомневался в виновности Боратынского, поверил в то, что Любава, по крайней мере, ничего о том не знает.

— Что же, — протянул он, — я верю тебе. Верю, что ты ничего не знаешь… Но как же мне поступить?

— Ваша светлость, отпустите его! — Девушка с мольбой сложила руки на груди. — Отпустите!

— Что же, просто так?

— Я бы чего только ни сделала, лишь бы вы отпустили его. — На ее глазах заблистали слезы.

Любава зашаталась. Еще миг, и упадет она в обморок, прямо к ногам всесильного регента! Она опустила лицо в ладони. Вся ее фигура выражала полное отчаяние и какую-то трогательную покорность перед судьбой.