Наталия Вронская - Забавы Амура

— Что? — Любава побледнела. — Что? Ну-ка, повтори!

— Да что же повторять? Али вы не поняли чего? — Федор посмотрел на хозяйку. — Да, и вот еще что… Господин Боратынский сказали перед уходом так: барышне, мол, Федор своей скажи о том, что тут случилось… Вы слышите? Барышне! Откуда это он все прознал? — Кузнец пытливо уставился на Любаву. — Или вы ему сами открылись?

Любава без сил опустилась на стул.

— Ничего я не открылась… — пробормотала она, не соображая совершенно ничего. — Он сам догадался… Но… Но как? — вскочила она. — Отчего? Почему его арестовали? Что он сделал?

— Вот уж этого я не знаю, — ответствовал Федор.

— Но как он узнал обо мне? — Девушка прижала ладони к щекам. — А впрочем, разве теперь это важно? Надобно теперь все разузнать, вызволять его надобно!

— Да как вызволишь. — В комнату вошел князь Василий. — Ничего неизвестно… Впрочем, причину ареста я и так знаю…

— Что за причина?

Голицын внимательно посмотрел на нее:

— Заговор.

— Заговор? — изумилась Любава. — Какой заговор?

— Неужели вы ничего не знаете? И ничего так и не поняли? — с изумлением посмотрел на нее князь.

Нет, она ничего не поняла. Все была занята развлечениями всякими, да еще… Да еще влюблена она была, вот и все! Куда уж тут заговоры различать?

Влюблена! Боже! Он погиб, погиб!.. Только тут Любава в полной мере осознала свои чувства, только теперь поняла, как дорог ей Иван Боратынский!

Она отвернулась от князя, чтобы он не видел ее лицо, прошлась по комнате…

«Что я могу сделать? — вертелось у нее в голове. — Разве, тетушка? Ее связи? Но как?.. Надо ехать к ней, и срочно!»

Голицын же тем временем продолжал говорить:

— Заговор против герцога, против его светлости. Он ведь всех сторожится, — криво усмехнулся князь, — чует, что дни его не вечны… Опасается, собака… Да Иван и раньше против него виноват был…

— Что? — перебила его Любава, только что принявшая решение и наконец осознавшая, что ей говорит князь. — Как это понять?

— Да просто. Только вам я ничего не скажу, — прибавил князь Василий.

— Это почему?

— Потому что вы — племянник графини Болховской. — Голицын, конечно, не догадывался о том, кто перед ним, он все так же считал, что девушка — юный недоросль Александр Николаевич.

— И что с того? — изумленно переспросила Любава.

— Да то, что тетушка ваша — наипервейшая шпионка у Бирона. И не она ли виновата в том, что Иван нынче в застенке. И не вы ли виноваты в этом? — князь Василий поднял на нее глаза.

Любава, не дрогнув, ответила на этот пристальный взгляд.

— Что же, — усмехнувшись, сказала она немного погодя. — К тетке я теперь и поеду.

— Вот как? — Голицын вскинул голову.

— Да. Ежели кто мне нынче и поможет, то это только она.

— Чем же она поможет вам? Окончательно погубить Ивана?

— Нет, — ответила Любава. — Она поможет мне его спасти.

— Но как? — крикнул князь Василий. — Как поможет? Бирон никогда не помилует того, кто шел против него!

— Посмотрим, — ответила Любава. — Но я спасу его во что бы то ни стало. Или погибну вместе с ним, — прибавила девушка.

— Что вам далась его жизнь?

— Вы не поймете… — ответила она. — Прощайте!

С этими словами Любава выбежала прочь.

Никак не хотел догадываться князь, что молодой человек, говоривший с ним только что, есть самая настоящая девица, которая отправится спасать человека, в которого успела влюбиться без памяти.

Как спасать? Любава уже придумала, что сделает, но говорить она об этом никакому князю Василию не станет!

— Что это с нею? — Голицын оборотился к Федору.

— Да уж известное дело — что… — ответил кузнец. — Пойду-ка и я, а то не ровен час…

И Федор, не торопясь, вышел вслед за хозяйкой.

— Не спрашивайте ни о чем, тетушка! — воскликнула Любава. — Дайте отдышаться.

— Дитя мое, милая моя! Не пугай меня! — Графиня со скрещенными руками остановилась перед ней, всей фигурой, всем видом своим выражая безмолвный вопрос.

— Платье вы можете мне достать?

— Какое еще платье? Для чего вдруг? Ну конечно… — зачастила Агния Петровна. — Ты только объясни толком…

— Тетушка, толком, боюсь, не смогу… — Любава посмотрела на графиню.

— Говори! — приказала та.

— Мне надобно… — девушка помолчала. — Мне надобно к его светлости… К герцогу Бирону… Вы поможете мне? — Она с мольбой посмотрела на тетку.

— Так. — Графиня присела подле Любавы. — Что за новость? Зачем тебе понадобился его светлость? — Агния Петровна тонко усмехнулась. — Впрочем… Объяснись сама!

— Я хочу молить его… Просить о снисхождении в одном деле…

— Что за дело? — жадно полюбопытствовала графиня.

— Нет, не спрашивайте, я не скажу вам, — ответила девушка. — Не потому, что не доверяю, — она взяла тетку за руку, — просто я боюсь, что ежели вы о нем узнаете, то как бы вам худо от того не было…

— О чем же речь? Не о заговоре ли каком? И не о заговорщиках ли? — пробормотала Агния Петровна. — Впрочем, не хочешь — не говори. — Она похлопала племянницу по руке.

— Вы поможете мне, тетушка?

— Конечно, дитя мое, и с радостью. Более того, я думаю, что его светлость окажет тебе свою благосклонность, так же, как оказывает ее мне, — ответила графиня. — Ему это будет даже весьма приятно сделать.

«Вот и хорошо, — думала тем временем Агния Петровна, — пусть просит о чем ей вздумается. Герцог человек не глупый, он все повернет так, как ему понадобится. К тому же если ей что-то надо, то она скорее ответит на желания герцога и не будет долго ломаться».

— Так тебе нужно платье? — задумчиво переспросила графиня. — Впрочем, и не только платье! — прибавила она громко. — Нужен и парик, и прочее. Ах, душечка, до чего же коротко ты остриглась, когда же волосы отрастут? Никакому куаферу не соорудить из твоих волос пышной прически!

— Так удобнее, тетушка, — рассмеялась Любава.

«Странно, что я могу еще и смеяться», — подумала девушка.

Но нет, это не было странно. Предчувствие решительных действий, возможность спасти любимого человека — вот что бодрило ее и настраивало на боевой лад. Любава вовсе не была уверена в ответных чувствах. Но он догадался о том, что она — девушка! И не выдал ее никому… И только в решительной ситуации дал понять о своей догадке, но и то не всем, а лишь ее верному человеку! Что бы то ни было, она спасет его!

— Иван, — тихо шепнула она.

— Что? — переспросила тетка. — Я не расслышала, милочка.

— Нет, ничего, — Улыбнулась девушка.

— Так, ну что же ты сидишь? Скорее!

Тут же водоворот закружил Любаву. Ее вели переодевать, причесывать, белить и румянить. В какой-нибудь час она была готова. Но девушка вовсе не подозревала, что графиня уже отправила герцогу записку и всесильный временщик знает о том, кто вскоре будет у него. Только Любава ехала навстречу неизвестности, другие уже знали, что случится и как себя они поведут и что при этом скажут…

Иван огляделся по сторонам. Страшно? Да уж, страшно… Привели его в каменный мешок, двери заперли, на окне малом — решетка. Солдат при двери сидит.

— Эй, малый, — окликнул его Иван.

Солдат молча посмотрел на узника и опустил голову, усмехнувшись.

— Как хоть звать-то тебя? — вновь произнес Боратынский.

Солдат ни слова не ответил.

— Стало быть, молчать ты ко мне приставлен, — пробормотал Иван. — Что же, потерпим… Терпеть-то недолго…

В тот же день, только уже ночью, Ивана вывели из его камеры и повели куда-то переходами. Каменные отсыревшие стены, кое-где горят факелы, кроме солдат вокруг ни души. Вдруг наперерез им вышел сгорбленный человечишко в простых портах и грязной рубахе, с лицом сморщенным, как у древнего старца, и злыми глазами.

— Новый постоялец? — просипел он.

Иван похолодел. Как ни храбр человек, а бывают такие обстоятельства, что от страху себя не вспомнишь. Однако Боратынский сдержался и продолжил идти за солдатом как ни в чем не бывало. Наконец, вот и пункт назначения…

Боратынского ввели в пыточную. Никогда Иван не думал, что приведется ему бывать в сих хоромах. Насупротив двери — дыба, за дыбою палач с помощниками. Кандалы, веревки, прочие приспособления, которых назначения и не угадаешь, украшали сие место.

— Вот и вы, — раздался голос за спиной Боратынского.

Вздрогнув, молодой человек обернулся. В нише около двери стоял длинный деревянный стол. За столом на простой скамье сидел некто в парике.

— Что же, нравится ли вам тут? — переспросил этот некто.

— Нет, не нравится, — ответил Боратынский.

— Страшно?

— А кому здесь не страшно? Вам? — в свою очередь переспросил Иван.

Человек в парике тихо засмеялся:

— Смел… Да полно, не глуп ли?

Боратынский молча посмотрел на человека.

— Будешь ли говорить? Будешь ли виниться?

— Мне виниться не в чем, — твердо произнес Боратынский.

— Ах ты: «не в чем»… — передразнил его человек. — Повинись, молчун… Не то отдадим тебя кату [7] в руки и захочешь что сказать, да поздно будет.

— Ни теперь мне не в чем виниться, ни после ничего говорить не стану.

— Ишь ты, смелый какой. И не такие тут разговорчивыми делались, сударь мой. Кат мастер умелый, живо тебя разденет. Да и плеть у него знатная. Не только одежду, кожу с тебя снимет и будешь ты, сударик, на всю жизнь кнутом меченый, — забавлялся да усмехался человек в парике.

— Что же. — Иван перевел дух. — Стало, так тому и быть. Не повинен я ничему, за чужие грехи страдаю, — усмехнулся он вдруг.

— Вот как? За чужие грехи? — человек строго свел брови. — Все вы тут безвинные страдальцы! А на его светлость господина герцога Курляндского кто злой умысел имел? Не ты ли, сударь?