Она не сразу сообразила, что профессиональной вязальщицей ей не стать никогда. Это разочарование пришло позже, а когда в субботу она поехала к Наталье в ожидании сюрприза, то жизнь казалась ей почти налаженной, а главное, с радужными надеждами на будущее.

Сюрприз оказался на месте, на родной кухне Натальи. Сюрпризом оказался несостоявшийся муж, трусливый жених Нины шофер-дальнобойщик, северный человек Вася Селиванов. За минувшие годы он заметно раздобрел, посолиднел, волосы на голове поредели и поседели, а большое тело налилось зрелой мужской силой.

В добротном костюме и при галстуке, он встал из-за стола навстречу Нине и сказал, широко улыбаясь:

– Ну, здравствуй, Нинок. Давно не виделись.

По его телодвижению Нина увидела, что он готов с ней расцеловаться по поводу долгожданной и радостной встречи, но холодно отодвинулась и сказала вежливо:

– Здравствуй, Василий.

– Что ж ты, вроде бы меня как чужого привечаешь? – изобразил он обиду.

– Отчего же. Мы знакомы.

Но тут мелко засуетилась Наталья, услужливо засуетилась, так что видно было, что у нее какая-то цель намечалась на этот вечер.

– А ты садись, Нин, садись! Мы только тебя да еще одного гостя ждали. Но он немного задержится, так что пока подойдет, мы и поговорим, как старые друзья. Вишь стол-то какой, прям царский.

Стол по нонешним нелегким временам был действительно царский. Не только всяким сытным и обильным деликатесом уставлен, но и редким продуктом, который можно было купить либо в валютном магазине, либо на самом дорогом рынке в Черемушках или на Центральном. Наталье такое угощение поднять никогда было не под силу, даже в ее самые лучшие времена...

Искательный и просительный до липкости взгляд Василия был Нине неприятен, и она уселась к столу безо всякого к тому желания.

Василий хозяйской рукой разлил по рюмкам водку, и выпили за встречу старых друзей – «со свиданьицем».

Через пару минут всякое смущение и робость Василия покинули. Видимо, поначалу он еще помнил, как они с Ниной расставались, как разошлись в день несостоявшейся свадьбы, но, обнаружив, что Нина вполне равнодушна, решил, что время сгладило остроту давно миновавших событий, никакой обиды и горечи не осталось, и быть может, как всегда, сейчас вспоминается только доброе.

Но Нина сидела у стола совершенно в другом настроении, которое стремилась на своем лице и в словах до поры до времени совершенно не выказывать.

– Как жила, Нинок, это время? – без стеснений, залихватски спросил Василий.

– Так. Как все, – и она даже улыбнулась.

– Добре, добре. Слышал, и ребенок у тебя?

– Есть такое.

– Тоже справно.

– Для меня – да.

– И квартиру отдельную получила?

– Получила.

– Значит, наладила свою жизнь, да?

– Можно сказать, так.

– Да. А у меня вот все мои планы порушились. Все прахом пошло под чистую! Гол я остался, как сокол!

– Ну уж, ну уж! – возразила Наталья. – Что ж думаешь, я не видела, сколько ты барахла, чемоданов с машины сгрузил, как возвернулся в свою комнатушку? Весь двор видел, ты уж, Вася, имей совесть да не прибедняйся перед людьми!

– Это, женщины, как на духу скажу, нищенские остатки всего, что было у меня. Конечно, я уж не совсем голый, только если бы не эти мерзавцы, что всю нашу страну разрушили, весь Союз Социалистических Республик разгромили, я бы теперь на Севере черт знает каким человеком стал! Но все прахом пошло.

– Так ты уехал с Севера? – слегка подивилась Нина.

– Нечего там стало делать честному человеку, – угрюмо сказал Василий. – Денег никаких за работу не платят, надбавки срезали, жить стало невозможно.

Бежит народ оттуда, как с пожара. Опять мне все сначала начинать приходится.

Нина вдруг не столько увидела, сколько душой почувствовала, что из Василия словно воздух выпустили, что от прежнего, уверенного, сильного человека одна покрышка осталась и что, вернувшись в Москву, он совершенно не знает, как продолжать свою жизнь.

– Прокололся, Вася? – ехидно спросила Нина.

– В каком смысле? – поднял на нее он свои жалкие и растерянные глаза.

– Да так; И коммунистическая партия твоя, как я вижу, тебя не выручила. Помнишь, как ты в ее ряды стремился, как литературу ночами читал? А теперь, как я понимаю, она тебя не кормит, не холит и в начальники не двигает.

– Вышел я из партии, – сказал Вася и налил себе в бокал пива.

– Как вышел?

– Как все у нас на базе. Так и я.

– А получается, что ты в нее и не вступал, – засмеялась Нина. – Ты через эту свою партию хлебное место хотел получить, а не вышло. Совсем, что ли, жизнь обломилась?

– Ну, не совсем, конечно. Но планы не свершились. Из-за политиков сраных я пострадал. Все эти Брежневы, Горбачевы, Ельцины жизнь мою под откос пустили.

– Знаешь, Вася, – усмехнувшись, сказала Нина, – я в политике ни хрена не петрю, никогда ею не занималась, но думаю, что политика в твоей жизни вовсе ни при чем. Кто-то, может быть, и страдает из-за политики, а твои все беды от того происходят, что у тебя натура предательская. Иуда ты по своей генетике, по всей науке, по наследственности. Предатель, если просто сказать. И ради своих благ вонючих ты кого хошь продать и предать можешь. И мать, и отца, я уж про такую ерунду дерьмовую, как коммунистическая партия, и не говорю.

– Про что это ты толкуешь? – сбычился Василий.

– А про то, дорогой женишок, что когда меня в день свадьбы милиция замела, так ты настолько струсил, что тут же от меня отрекся! Тут же! В тот же час! Даже не спросил у легавых, виновата я или нет, даже не попытался защитить свою невесту, потому как я в таком арестантском положении в партию твою вонючую мешала тебе поступить! Я тебе и тогда зла не желала, и сейчас не желаю, но, видать, все, кто меня предает, потом так или иначе наказание получают. Что ж ты тогда так уж через край струхнул-то, Васенька? В штаны небось насрал, когда тебе сообщили, что невестушка твоя преступницей оказалась и ее в кандалах милиция увела?

– Я сам по себе не струхнул, – мрачно ответил Василий. – Мне парторг нашей автоколонны сказал, чтоб я так сделал.

Нина засмеялась:

– Как он тебе сказал? Чтоб невесту свою на растерзание милицейским волкам сдать? Курва ты обдристанная. Трус вонючий. Не парторг тебе приказал, он намекнул только, а ты, как холуй, поторопился его партийную волю в жизнь претворить. Обоим вам мой арест опасен и не с руки был.

– Ну что ты так, – заторопилась Наталья. – Что ты так, Нина, разговор повела? Вася пришел с миром, кто старое помянет, тому и глаз вон. Что уж было, того не вернуть. Неправильно ты разговор повела, не по-человечески.

Нина сообразила, что все эти посиделки устроили не просто так, что имели они какую-то цель, рассчитанную и обдуманную, а потому Наталья, которая и сама должна иметь обиды на Василия, вдруг так старается всю беседу пригладить, все старое забыть и все построить, будто бы все втроем они только вчера и познакомились.

– А ты, Натальюшка, – сказала Нина, – что-то не по натуре своей добренькой стала. Ведь предавать и продавать нас Васенька не с меня начал, а с тебя. Ты припомни, ведь он поначалу-то тебя с собой на Север звал, тебя соблазнял, а потом уж передумал да меня вызвал. Так ведь дело-то было.

– Да что ты все за старое цепляешься?! – разъярилась Наталья. – Ты лучше о будущей своей жизни подумай. Смотри, что делается, все в магазинах дорожает, безработица, говорят, скоро будет ужасная, пустые бутылки в магазинах не принимают, собирать их и резона нет никакого, как тут прожить, скоро совсем непонятно будет! А человек к тебе с добром пришел!

– Какой человек? – вытаращилась Нина преувеличенно.

– Да Василий тебя вызвал, вот какой человек!

– А разве он человек?

– Хватит тебе, Нинок, – прогудел Василий. – Я ведь вернулся и, можно сказать, каюсь перед тобой.

– Не к чему, – обрезала Нина.

– Как это не к чему? Ты не торопись. Ты с дитем, одна сейчас. Без опоры в жизни женщине одной сейчас тяжко, а как я понимаю развитие нашей действительности, вскорости еще тяжелей будет.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – обрубила Нина, уже четко чувствуя, куда дуют ветры, с какими намерениями Василий устроил эту встречу, а сердобольная Наталья согласилась ему быть помощницей.

Но разговор пресекся, потому что объявился третий званый и желанный гость – мордатенький и усатенький студент Петя. Наталья при его появлении еще более того засуетилась, замельтешилась, а он поначалу несколько смущенно присел к столу да, видать, был такой голодный, что всякое смущение очень быстро потерял и принялся поедать все, что подворачивалось под руку, а у Натальи при этом были счастливые глаза, словно она кормила родного сына. Он ей в сыновья и годился, но Нина уже давно никого за всякие любовные поступки не осуждала, коль нужны эти два человека друг другу хоть на минуту, то и хорошо.

При появлении Пети Василий угрюмо примолк, принялся мерно пить водку, но, как и раньше, хмелел медленно и туго. Петя же, насытившись, повеселел и стал говорлив.

– Какое время мы переживаем, господа, какое время! – восторженно сказал он, не прислушиваясь, встревают ли его слова в общую текущую тему разговора. – Какой взрыв национального самосознания, национального возрождения духа! Через пятьдесят или чуть больше лет историки с ума сойдут и все равно не разберутся, что в нашей истории этих дней происходило.

– Ну и что с того? – спросил Василий неприязненно, потому что видно было, что Петя ему разом по душе не пришелся. А почему, это стало ясно попозже.

– Не знаю, что вы подразумеваете под понятием «что с того», – напористо ответил Петя. – Но сейчас перед каждым человеком, даже перед пенсионером, если он не инвалид, открываются безбрежные перспективы! Хочешь – открывай свой магазин или ресторан! Хочешь – получай землю и становись фермером! Это и есть материализованная свобода!