Елена Зыкова - За все уплачено

– Да пора ломать, – поморщился он, будто ему на язык кислое попало. – Уж больно у меня все плавно шло до сих пор. А самое главное, что не по моей воле, а по чужой. Родители мне жизнь диктовали, учителя, наставники. Мне им всем дулю показать хочется. Вот женюсь на тебе и пошлю всех к черту.

– Ты серьезно? – спросила Нинка.

– Мне кажется, что – да, серьезно.

По дороге к ресторану Игорь сказал:

– Уходи с этого места. Оно не для тебя.

– Да ты что, я знаешь сколько здесь зашибаю?!

– Назашибалась, хватит.

Летний сезон кончился, бархатный был на исходе. В голове у Нинки пронеслись пьяные гости, руки мужиков на заднице, драки, разборки и, наконец, убийство Арчила. Она до конца не понимала, что произошло между Эдиком и Арчилом, Арчила она совсем не знала, но убить человека таким страшным, зверским образом?..

– Я сейчас же поговорю с Эдиком, – сказал Игорь. – Он должен отпустить тебя.

Эдик встретил их у входа в ресторан. Он не изменился, был таким же спокойным и элегантным, как вчера, как все эти годы.

Ты зверь, Эдик, подумала Нинка. Самый страшный из зверей.

А вслух сказала:

– Мы уезжаем, Эдик. Ты рассчитай меня.

Эдик удивленно вскинул брови.

– Ты устала, Киска?

– Нет, я в порядке, просто у меня мама заболела.

– Съезди на недельку, – попросил Эдик. – А потом доработаешь. Не хочешь – ты свободна как ветер. А пока иди, переодевайся.

Но холодные глаза его говорили совсем о другом, это Нинка разглядела явственно.

– Спасибо, Эдик, но я не вернусь. Мало ли что случиться может, квартиру мамашину бы не потерять, а го на нее охочих сам ведь знаешь, как много.

– Да... Ну, воля твоя, – сказал Эдик, а не спуская с Нинки внимательного взгляда, словно еще о чем-то хотел поговорить, да не знал, как начать.

– Ладно, Нинон. Получишь и документы, и расчет. А зимой я в Москве буду, так в гости можно заскочить? Не выгонишь?

– Гостя гнать не положено. Но я еще не знаю, где я жить буду.

– За это не волнуйся. Если надо... я тебя везде найду.

Вот оно! Нинка поняла, что, быть может, отсюда ноги не унесет. Но все-таки, если б Эдик был полностью уверен в своих подозрениях, он бы выразился круче. А так всего лишь «если надо». Пока ему резать Нинкин живот на кухне ресторана было не с руки. Нинка пошла в подсобку, но, обернувшись, увидела, как Эдик обнял за плечи Игоря, провожая его в саклю. Впервые Нинке не хотелось работать. Тряслись на пятачке толстые тетки и пьяные мужики, сверкали бриллиантами дорогие проститутки. Музыканты прекращали играть и, внаглую оставаясь на сцене, ожидали плату за следующие песни. Она смотрела на все это и не понимала, как еще совсем недавно считала эту жизнь своей. Без удовольствия и улыбки, не торопясь, она обслуживала столики и молила Бога, чтобы скорее наступила глубокая ночь и все прекратилось.

И вот когда посветлело небо, стали гаснуть огни и она увидела утомленные, бледные, пьяные лица мужчин, едва державшихся на ногах, болтавшихся на их руках еще недавно роскошных, а теперь бледных, с размазанной по лицу косметикой женщин. Вот их настоящие лица, подумала Нинка, вынула зеркальце и долго в него смотрела. Вроде уцелела, подумала она. Она поискала глазами Игоря, сбегала в саклю, куда его завел Эдик, в подсобку, даже в мужской туалет, но его нигде не было.

Подошел Эдик, погладил ее по плечу.

– У тебя хорошая память, Нина? – спросил он, и Нинка почувствовала легкую угрозу в его голосе.

– Отвратительная, – ответила она и прямо посмотрела ему в глаза.

– Ладно, Киска. – Он обнял ее за талию и повел к своей машине.

– Я пешком, – оттолкнула его Нинка.

– Поговорить надо. – Эдик крепко сжал Нинкину руку. Что-то недоброе было в его глазах. Игорь! Игорь же не знает, что было вчера с Арчилом, да где же он, черт его забери?! Эдик запихнул Нинку в машину, и она покатила вниз к морю по асфальтовой дорожке. И вдруг в свете фар Нинка увидела шарахнувшегося в кусты Игоря. Она распахнула дверцу и, несколько раз перевернувшись на траве, разодрав руки и ноги, откатилась в кусты. Не чувствуя боли, она подбежала к Игорю и, схватив его за руку, потащила через кусты, потом по каменным ступенькам к дороге. Там остановилась, прижалась к дереву, говорить не могла. И Игорь странно молчал, только все оглядывался, то ли боялся, то ли ждал машину Эдика.

– Вот гад-то какой, – отдышавшись, заговорила Нинка. – Он же у нас со всеми переспал, кроме меня, представляешь? А сам-то гад, зверь, алкоголик тихий. Роди вот от такого! – Она достала платок и начала вытирать кровь на локтях.

– Ты же говорила, что не можешь родить, – тихо сказал Игорь.

– Что? – она отбросила платок, подняла голову. – Что ты сказал, Игорь?

– Знаешь, – он обнял ее, – жалко терять такое место.

Нинка оттолкнула его и дико закричала:

– Тварь! Такая же тварь, один раз полюбила, и тоже тварь! – Она упала на колени и, раскачиваясь, выла нечеловечески. – Один раз, по-настоящему, что ты, Игорь?! – И вдруг бросилась к нему. – Я же люблю тебя, нет никого больше...

– Уродская твоя любовь! Любила. Я таким не был. Я тварь, но это все ты, ты!

Нинка замолчала, он стоял, закрыв лицо руками, и стонал.

– А ну-ка на самолет, к мамке, в Минск, быстро! – сказала Нинка.

– Да? – заехидничал он. – А где деньги на самолет, где?

Нинка распахнула сумочку и, вытаскивая купюры, бросала ему в лицо.

– Тварь, тварь, – тихо повторяла она. Он повернулся и побежал от нее прочь, по дороге все дальше и дальше. Нинка села, вытянув ноги, прислонившись к дереву, и долго смотрела туда, куда побежал Игорь. Там была кромешная тьма.

Нинка сидела в зале аэропорта, ожидая своего рейса. Он откладывался. Через стекло со своей лавочки она увидела, как ко входу в зал подкатил «запорожец» и из него, неловко выкинув вперед ноги, вылезла молоденькая беременная девчонка. Ей было лет пятнадцать – не больше. Переваливаясь, как утка, она подошла к Нинкиной лавочке.

– Сумку убери, – сказала беременная Нинке и села на освободившееся место. Достала помидоры, курицу и стала все это наворачивать.

– Аппетит прямо зверский, – сказала она Нинке набитым ртом. – Ребенку столько не полезно, и я пухну, все тряпки менять придется.

– Да вы потом похудеете, – успокоила ее Нинка.

– Как же! – отрезала девчонка.

– На каком месяце? – спросила Нинка. Девчонка пожала плечами:

– Может, шесть, а может, уже и за семь.

– Что ж ты, рожать собралась, а не знаешь, когда родишь?

– Да ты представляешь? – Девчонка даже про еду забыла. – Я и не знала, когда подзалетела. Подружки говорили, пей там то, пей там се... Ну я пила, и мимо. Прилетела к сестре – у нее в Сочи все схвачено. Ни один гад делать не согласился. Поздно, говорят, не возьмем ответственность. Ну, ничего, рожу, погляжу, даже интересно: кто там – парень, девка?

– Это же такое счастье, – улыбнулась Нинка.

– На кой мне это счастье в пятнадцать годков? Я еще осчастливлюсь как-нибудь, успею.

– Так что ж ты делать-то будешь?

– В роддоме оставлю.

Нинка схватила девчонку за руки.

– Слушай, не надо не оставляй... У меня денег много...

– Долги отдавать надо, – прервала Нинку девчонка.

– Да я тебе денег-то не предлагаю. Слушай, у меня в Москве квартира, мать в деревне еще не старая. Ты роди и отдай мне ребенка. Пусть мой будет.

– И ты ему мать? – девчонка ткнула масляным пальцем Нинке в лицо.

– И я ему мать, – твердо сказала Нинка.

– А я его тебе посылкой, что ли, пришлю? – хихикнула девчонка.

– Ты где живешь?

– В Билибине. Поселок Билибино. Магаданская область, в общем.

– Ко мне поедешь. Будем жить и будем ждать. Девчонка примолкла. Потом сказала:

– Пиши расписку.

Нинка достала блокнот и ручку.

– Пиши, что не отдашь обратно Нине Ивановне Прохановой ее, то есть своего, ребенка. И подпись ставь. – Потом эта тоже Нинка аккуратно сложила расписку и засунула ее в лифчик. – В Москве у нотариуса заверим, – сказала она и добавила: – Слушай, а я курю и поддать люблю тоже... Наследственность, а?

– Это как воспитать, – сказала взрослая Нинка. – А отец-то у него симпатичный?

Маленькая Нинка пожала плечами:

– А у нас в Билибине всяких полно, и симпатичных, и так себе...

Когда они пошли на посадку, взрослая Нинка стала всех расталкивать и покрикивать:

– Не видите, мы беременные, пропустите беременных! – Она отобрала у маленькой сумку. – Тебе нельзя тяжести носить. – В салоне она заботливо пристегнула маленькую ремнями и забрала у нее курицу: – Ребенку столько не полезно, – строго сказала она. – И курить бросишь, поняла?

Потом она спокойно, расслабившись, откинулась на спинку сиденья. Теперь это был и ее живот, и ее ребенок, и забылось, казалось, все прошлое, и даже то, что было вчера с Игорем. А впереди были жизнь и покой.

По возвращении в Москву Нина так уткнулась с головой в дела, заботы и всяческую суету, что пришла в себя только зимой, когда в ясный морозный и солнечный день несла на руках ребенка из родильного дома, а рядом шла Нинка-маленькая, ко всему на свете равнодушная и злая, в том числе и к собственному новорожденному дитю.

Но до этого дня, вплоть до Нового года, Нине досталось на всю катушку. Начать хотя бы с того, что неожиданно забастовала Наталья, заявившая, что сама Нинка-старшая, по давней договоренности, может жить на кухне сколько ей заблагорассудится, но чтоб при этом при ней проживали всякие малолетние поблядушки – на это она, Наталья, не подписывалась и подобного поворота жизни потерпеть никак не может. Каким образом Наталья, едва узрев на пороге Нинку-маленькую, определила разом ее сущность, осталось загадкой, но на эту тайну было наплевать. Хуже было то, что Наталья оставалась в своем решении и требовании непривычно и совершенно непреклонной. Даже после пары бутылок выпитого портвейна.