— Мы уже какой день следим за Волхардом? А толку-то? Этот гнида Форстер ничем себя пока не выдал, всё разъезжает со своим дружком из столицы — косуль постреливает. А если ты ошибаешься?

— Форстер не дурак. Но и я тоже не дурак. Он явно замешан, видел бы ты лицо его сестры! Я так давно знаю эту семейку, что могу читать в лицах. Поверь мне — они замешаны, — насмешливо ответил Корнелли.

— А ты уверен, что нападение будет сегодня? Всё-таки, знаешь, под пытками любой скажет что угодно — лишь бы перестали, а этот повстанец сломался подозрительно быстро, — задумчиво ответил невидимый собеседник Корнелли, — а не западня ли это?

— Одноглазый ненавидит моего отца уже очень давно. И, наверное, столько же времени он желает его убить. Как только мы пустили слух о том, что отец приезжает в гарнизон — видишь, повстанцы зашевелились сразу же. Я не думаю, что этот идиот соврал под пытками. Уверен, нападение будет сегодня. А если нет — я очень этому удивлюсь, — ответил Корнелли. — Но сегодня они не ожидают от нас ответа. Говорю же тебе: и оркестр, и фейерверк, этот праздник и всё это вино — всё это хороший тактический манёвр. А мой отец — приманка. Они думают, мы будем пьяны. Пусть так и думают. Фейерверк заглушит наши шаги, и дым отобьёт нюх у этих тварей… Ты знаешь, что если застрелить волка, то и колдун сдохнет вслед за ним? — в голосе Корнелли послышалась усмешка. — Надеюсь, что сегодня я всажу по пуле всем этим выродкам Форстерам. Как долго я ждал такого случая!

— Да, твой отец не даром носит генеральские погоны, я бы не додумался выманить их на живца.

— Мой отец обещал лично привезти голову Одноглазого королю. А я покончу со вторым Форстером, и тогда Волхард, наконец-то, отойдёт мне. Отец обещал сделать меня наместником в Эрнино. И в придачу — погоны майора.

— А если второго Форстера не будет сегодня?

— Эх, Густав! Слышал ли ты выражение «Троянский конь»? — с усмешкой спросил Корнелли.

— Слышал, и что?

— Так вот у меня есть против Форстера такая фигура на доске.

— И что за фигура? Кто-то из слуг?

— Бери выше! Это милашка Габриэль Миранди.

— Дочка профессора? — удивлённо спросил Густав. — С неё-то какая польза?

— Вполне конкретная, Густав. Она ненавидит гроу. И Форстера. Зато живёт в его доме, и очень даже неравнодушна ко мне. Так что, похоже, пора сделать ход конём — сегодня я попрошу её руки у синьора Миранди. Он скажет ей об этом вечером, после отъезда из гарнизона, и она промучается в ожидании всю ночь. А завтра утром я приеду к ней в Волхард, чтобы официально попросить руки у неё. И поверь, если я что-то понимаю в женщинах, она упадёт в мои объятия и сдаст мне Форстера с потрохами. Даже более того, подтвердит всё то, что я велю ей сказать.

— Хм… Хороший план. Но ты так уверен в том, что она скажет, что нужно?

— Да. В её безвыходном положении я для неё — отличная партия. Даже не то слово! — Корнелли рассмеялся. — Сейчас их семья живёт на нищенские крохи зарплаты профессора. Да она будет всю ночь молиться, чтобы я приехал быстрее. Брак, конечно, не самый выгодный, с одной стороны… Но! Она бари.

И я не прочь жениться, если она принесёт мне погоны майора и рудники Волхарда. Это ведь будет неплохой обмен, да? К тому же она очень хороша, ты же заметил? И влюблена в меня, как дурочка. Пора уже мне начать проводить ночи не в горных пещерах в поисках Одноглазого, а в тёплой постели с такой милашкой, как эта Габриэль.

От этих слов её передёрнуло. Она впилась в камень холодными пальцами, и замерла, боясь даже дышать.

— Есть только одно "но"… Может оказаться, что она ничего и не знает. А слова… это просто слова. Если бы дело обходилось словами, ты бы уже давно взял Форстера за жабры. Эх, какой ядрёный у твоего отца табак! — Густав закашлялся и ругнулся.

— Она бари, Густав! Её слова не то, что твои. Они — совсем другое дело. Они имеют вес против слов любого, а уж тем более против слов горца. В суде слову бари поверят, даже не заставляя клясться. И если Габриэль укажет на Форстера и подтвердит, что она видела, к примеру, как он договаривался с Одноглазым, сам понимаешь, чью сторону примет суд. А чтобы ей было проще подтвердить это — я оставил Форстеру подарочек под мостом. Убьём Одноглазого, а ему предъявим соучастие. Свидетель у меня, считай, в кармане, да не просто свидетель — бари, из древней семьи. Так что, если не виселица, так тюрьма Форстеру обеспечена. Мне осталось лишь немного дожать и Волхард будет мой. Ну что, идём? Дамы ждут.

Они ушли. А Габриэль сидела некоторое время, пытаясь успокоить дыхание и сердцебиение, потому что рассудок у неё почти помутился. Она вспомнила обрывки фраз из разговора, услышанного в оранжерее, и сейчас внезапно картинка сложилась. Так вот что пообещал Александр Форстер своему дяде той клятвой!

…они будут пьяны, да ещё фейерверк — очень кстати…

…отомстить за смерть твоего отца и брата…

…он хотел заполучить Волхард…

Они нападут сегодня, во время фейерверка, думая, что нападение будет неожиданным. А там их будут ждать люди генерала Корнелли. И этой клятвой, которую Форстер дал, чтобы её спасти, он обязался помочь своему мятежному дяде!

А в результате они все сейчас просто угодят в ловушку!

Милость божья! Они же его убьют!

Она вскочила, и ноги её едва держали, руки дрожали, а сердце колотилось тревожным набатом. Добежав до перил, она взглянула на небо.

…Скоро стемнеет!

Фейерверк обещали после захода солнца. Вот оно — время нападения.

Как-то разом исчезла и обила, и злость, и ненависть… При мысли, что Форстера застрелят во время нападения, или схватят, а потом повесят, или отправят в тюрьму за соучастие, при этой мысли у неё как будто открылось второе дыхание.

Нет! Нет! Только не это! Пусть она будет ненавидеть его всю жизнь, пусть уедет и никогда его больше не увидит, пусть он даже женится на Паоле, но… пусть он только останется жив!

Она нашла отца, сослалась на недомогание и усталость, и попросила разрешения уехать домой. И не могла устоять, ожидая пока синьор Миранди попрощается со всеми — подошла к Бартли, который привёз их сегодня на праздник, шепнула ему:

— Если тебе дорога жизнь твоего хозяина, то гони так быстро, как только сможешь, так, словно… это блуждающая гроза гонится за тобой. Надо успеть до захода солнца! Ты понял меня?

И видно что-то было в её лице такое, от чего Бартли выплюнул травину, нахлобучил горскую шапку, и едва они опустились на сиденья, стегнул лошадей так, что с синьора Миранди едва не сорвало шляпу.

Они мчались, будто за ними, и правда, гналась блуждающая гроза, коляску подбрасывало на камнях, а Габриэль смотрела на солнце, которое неумолимо подбрасывало на камнях, а Габриэль смотрела на солнце, которое неумолимо приближалось к кромке гор, и молилась всем богам: и тем, в которых верила, и Царице гор, прося их только об одном — чтобы она успела.

Синьор Миранди что-то говорил ей, придерживая рукой шляпу, и удивляясь, куда же так спешит возница, но Бартли лишь прокричал про горский обычай, что нельзя приезжать ровно на закате, и продолжил стегать лошадь.

К горским обычая синьор Миранди относился с уважением настоящего учёного, и успокоившись такому объяснению, продолжил свой разговор. Но Габриэль не прислушивалась к нему, погружённая в свои тревоги, пока он не произнёс имя капитана Корнелли.

— Что? — спросила она, поворачиваясь к отцу.

— Он просил твоей руки. Это может быть неожиданно, конечно, но, по-моему, он прекрасная партия, ты не находишь? — спросил синьор Миранди.

Габриэль некоторое время смотрела на отца, а потом отвернулась.

А ведь это правда…

Получи она это предложение в Кастиере прошлой осенью, то, разумеется, согласилась бы, даже не раздумывая. Тогда она мечтала об этом, но теперь…

Теперь всё разом вдруг переменилось. И, если думать о будущем, то это предложение для неё — невероятная удача, вот только плата за эту удачу — жизнь Форстера. Хотя ей даже не нужно будет врать, потому что Форстер и в самом деле связан со своим дядей, пусть формально, но это так.

И она усмехнулась вдруг горько, неожиданно вспомнив их с Фран поход к гадалке прошлой осенью.

«…тебя ждет удивительная судьба, полная тайн и приключений. Очень скоро в твоём окружении появится загадочный незнакомец…

Ах, капитан… Вижу я человека в мундире! Но он в отдалении… Пока что… Ты будешь решать… Будешь терзаться сомнениями… Будешь выбирать… Они оба красивы и богаты, и каждый будет просить твоей руки…»

Эти слова всплыли в памяти так ясно, что ей даже стало дурно. Она вспомнила карты: Орёл, Лев, Стрела.

Беркут — символ клана Форстеров. Лев — эмблема экспедиционного корпуса, в котором служит Корнелли. И между ними Стрела. Кто из них кого убьёт в этом противостоянии?

Пречистая Дева! А может, именно гаданием она навлекла на себя все эти несчастья? Говорят же — гадание грех! Может, Сингара наслала на неё какое-то проклятье? Что один мужчина заманил её сюда, чтобы обманом сделать своей любовницей, а сам в это время собирается жениться на другой… А другой хочет жениться на ней, чтобы обманом отнять эти земли, разделаться с врагом и получить майорские погоны!

Ты будешь терзаться сомнениями….

Нет, она не терзалась сомнениями. Она смотрела на горящую полосу заката и думала только об одном: она ненавидит их обоих. По-разному, но ненавидит. Только при этом одного из них она ещё и любит.

И она понимала, что если она даст согласие капитану Корнелли, то будет жить благополучной жизнью обеспеченной почтенной синьоры, станет женой майора, а потом и генерала, потому что капитан со временем займёт место своего отца. И даже таким образом отомстит Форстеру за своё унижение. Вот только при этом она весь остаток жизни будет ненавидеть себя за этот поступок.