Утром Аврора, сдав смену напарнице Марии, выскочила на улицу с огромным букетом красных роз, которые ей преподнес Марио, и с набитым до отказа пакетом травянистого цвета с нарисованной матрешкой. Там были подарки постояльцев – паркеровские ручки, колготы, комбинации, жвачки и т. д. и т. п. Поначалу Метелкина отказывалась – мол, это не положено, так не принято, но, видя, как Раиса сгребает со стола презенты, предназначенные ей, стала брать все подряд, горячо благодаря дарителей.

Сойдя с троллейбуса, она увидела мужа на мотоцикле в вишневом шлеме на голове. Юрик спрыгнул на землю, подлетел к жене и, выхватив букет из ее руки, запихнул его в урну цветами вниз.

– Кто?! – взревел он.

– Что – кто? – растерялась Аврора.

– Что за подонок цветы подарил? Отвечай! – И Метелкин, намотав Аврорин длинный хвост на кулак, поволок ее к мотоциклу.

– Юр! Ты что?!

– Я тебе сейчас покажу: «Юр, ты что!» Я тебе покажу, как шашни заводить! Что делала всю ночь? С кем была? А? Отвечай!

– Ни с кем я не была! Я работала! А вот что ты делал? – Аврора перешла в наступление, зная, что это лучшая защита. – Ты только в одиннадцать должен освободиться! Что ты тут делаешь?

– Отпросился! Как знал! Как чувствовал! А в сумке что?

– Что, что! Постояльцы дарят всякие мелочи – так принято!

– Да? – сомневаясь, спросил Юрик и, достав паркеровскую ручку, отпустил жену. – Ничего себе мелочи! Ручка-то с золотым пером! – воскликнул он. – С кем спала? Говори!

– Слушай, Юра, – серьезным тоном отвечала Аврора. – Ты очень хотел пристроить меня на работу в гостиницу. Твое желание исполнено. Что тебе теперь-то от меня надо?

– Чтобы ты вела себя достойно! У тебя муж есть! Ребенок! И я не знаю, чем ты там занимаешься! Кто цветы подарил? Что за подонок? Небось приставал, лапал...

– Фу! И что за слова-то такие пакостные у тебя! Прямо слушать тошно! Если тебя что-то не устраивает, я могу уволиться! – взорвалась Аврора и быстрым шагом отправилась домой.

Юрик, перебрав презенты и прикарманив все, кроме колгот и жвачек, пораскинул мозгами и уходить с работы жене запретил:

– Будешь трудиться под моим чутким руководством, – заявил он. Наша героиня словам этим особого значения не придала, поскольку смысл их поняла и прочувствовала на себе только впоследствии.

* * *

Жизнь Авроры приобрела определенный ритм – сутки она сидела за гостиничной стойкой, утопая в подарках и комплиментах. Утром после смены ее встречали ревнивый муж с братом. Эти двое со временем, как ни странно, сблизились, несмотря на изначально негативное отношение Гени к Аврориному жениху, значительную разницу в возрасте и интересах. Единственное, что объединяло их, – Аврора. Скорее даже не она, а тот самый набитый подарками травянисто-зеленый пакет с нарисованной посредине матрешкой. Эти два лба стояли на остановке, поджидая свою жертву, и стоило только ей выпрыгнуть из троллейбуса, как они набрасывались на нее, яко шакалы на лань, которая неудачно, некстати подвернула ногу. Букет цветов летел в урну. Потом начинался жесточайший допрос со стороны Метелкина: мол, кто подарил, какой подонок посмел прикоснуться к его жене и т. д. и т. п. В то время как супруги разбирались, Геня вытаскивал из фирменного пакета магазина для иностранцев все самое ценное, затем производил осмотр подарков Юрик и, в свою очередь, забирал понравившееся. Авроре же оставались жвачки да колготки, которые тоже как-то незаметно расходились по родственникам, вернее, родственницам. Зинаида Матвеевна, встречая дочь на кухне семейства Метелкиных, обыкновенно говорила:

– Доча, у Миленка скоро день рождения. Дай-ка пару колготок, что ли... Поеду подарю. Жаль сиротку, все ж таки племянница. – Кончалось тем, что Гаврилова утаскивала с собой остатки презентов, которые не привлекли ее сына с зятем.

Дни рождения, юбилеи, именины, крестины вдруг неожиданно обрушились на Аврорину голову, и в то время она впервые задумалась о том, как много у нее родни. Вся родня же ходила в ее колготках, носках, комбинациях, панталонах и писала исключительно паркеровскими ручками с золотыми перьями в ежедневниках в кожаных переплетах.

Все свободное время наша героиня, к великому разочарованию Зинаиды Матвеевны, старалась проводить с Ариной. Девочка росла, и все больше развивалось в ней противное Авроре собственничество, поддерживаемое Гавриловой: схватит, к примеру, золотое кольцо и держит в кулаке.

– Ариша, отдай маме колечко!

– Мое!

– Это мамино колечко. Вот вырастешь, выйдешь замуж, и у тебя такое же будет, – вразумляла Аврора дочь.

– Мое! – сопротивлялась малышка. Кончалось тем, что Арина орала до синевы, не разжимая кулака: – Мое! Мое! Мое! Мое!

– Чего ребенка-то обижаешь? Нечего девочку трогать! – не могла не вмешаться Зинаида Матвеевна, которая всегда и всюду была рядом с обожаемой внучкой. – Правильно, Аришенька! Держи и никому не отдавай! Никогда ничего, мое солнышко, отдавать нельзя! Коли попало в твои ручонки, то и твое! Крепко держи! Ути, мое солнышко!

– Мое! – торжествующе выкрикивало «солнышко».

– Мам, ну зачем ты ребенка портишь?! Вот чему ты ее учишь?! Золотые кольца воровать? Это ж не игрушка!

– Это я-то порчу?! Я?! Да вам дай волю, так вы бедняжку мою угробите!

– Ну что ты такое говоришь?! Мам, ты хоть чуть-чуть думаешь, что говоришь?!

– А нечего робенка обижать! Не позволю! – Тем обычно дело и заканчивалось – Зинаида Матвеевна, надув щеки, не сводила глаз с внучки (еще, не дай бог, кто обидит!), а Аврора ловила момент, пока Арина отвлечется и забудет про кольцо.

С той поры, когда наша героиня устроилась в гостиницу, к ней что-то уж слишком зачастил Владимир Иванович – когда один, а когда и со своей второй половиной. Гаврилов влетал к молодым в комнату, шарил по шкафам и начинал выцыганивать понравившуюся вещь. Получив желаемое, он не успокаивался и принимался ныть:

– Аврик! Вот ведь сколько я с тобой в детстве возился! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук, – отстукивал он по дверце шкафа. – Сколько конфет тебе покупал! – И Владимир Иванович припоминал дочери все: в какие музеи он ее водил, как на санках зимой катал, как заступался за нее. – Я даже за двойки тебя не ругал! А пальто! Помнишь то пальто, что я подарил тебе на восемнадцатилетие?

– Помню. И что ты хочешь?

– Что это за вопрос? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. Что за тон такой вызывающий?! – возмущался образцовый папаша. – Пришла пора возвращать долги. Долг – он ведь платежом красен!

– Ну...

– Что «ну»? Подари Гальке какое-нибудь платьице там или юбочку. Не знаю! Ей совсем носить нечего!

И пока Аврора рылась в тряпках, Зинаида Матвеевна умудрялась пихнуть бывшему мужу записку:

– Володь! Ты глянь, что тебе Аришенька нарисовала! Солнышко! Ты только посмотри! – громко говорила она, после чего шептала: – Бери, бери! – На обратной стороне «рисунка», в котором разобрать солнышко можно было, лишь имея недюжинную фантазию, Зинаида, приложив свою руку, царапала вроде: «Надо б встретиться» или «Назначь день и место».

После банкета в ресторане «Ромашка» Зинаида Матвеевна поняла для себя одну очень важную вещь. Теперь, когда ее бывший муж стал ей совершенно чужим человеком, но его, несомненно, тянуло к ней точно так же, как и ее к нему, женская гордость, которую Гаврилова всегда проявляла по отношению к супругу, стала совершенно неуместной. Более того, чтобы скрыть свою аморальную связь с Владимиром Ивановичем, Зинаида, переступив через неприязнь, высокомерие и враждебность, сумела подружиться с умалишенной соперницей. Да-да! Галина нередко приезжала к Метелкиным вместе с мужем, где вечно околачивалась Аврорина мать под предлогом заботы о внучке. Зинаида Матвеевна позволяла той даже поиграть с Аришей.

Владимир Иванович хватал «рисунок» и, хитро глядя на бывшую супругу, понимающе подмигивал, показывая всем своим существом, что в самом ближайшем времени он звякнет Зинульчику и назначит свидание. Итак, роман Гавриловых, несмотря на все препятствия и трудности (а может, благодаря оным), цвел пышным цветом, с каждым годом становясь все пламеннее и крепче. Так что Зинаида нередко думала: «А может, и не зря я с ним развелась?! Не расстанься мы тогда, кто знает, как бы оно все обернулось!»

Что касается Гени и его отношений с Ириной Стекловой, то они, эти отношения, тоже упрочились. И надо сказать, упрочнение сие было налицо. Живот Ирины лез на нос, Геня вскоре должен был стать счастливым отцом, а Зинаида Матвеевна дважды бабушкой.

Любаха, дочь несчастного Ивана Матвеевича и Галины Тимофеевны, на том самом банкете в ресторане нежданно-негаданно нашла свою любовь. После дебоша, устроенного Метелкиным, она умудрилась поближе познакомиться со скромным на вид инженером Николаем Кротько (мужчиной в очках с роговой оправой) и по совету двоюродной сестры Виолетты настояла на том, чтобы мать устроилась бесплатно работать в ДЭЗ за квартиру для них.

– Не можем же мы все вместе жить в малогабаритке! – возмущалась Любашка. – Мне уже пора устраивать свою личную жизнь – поди, не девочка!

Если говорить об отношениях нашей героини со своим мужем, то они развивались как в итальянской трагикомедии. Метелкины то ругались порой до слез со стороны Авроры и якобы нечаянных, спонтанных рукоприкладств Юрика, то мирились, раскаиваясь в ссоре.

– Нет, Басенка! Я все же дурак! Это я во всем виноват! – едва не плача, признавал свою ошибку Юрий.

– Нет! Юраш! Ты тут ни при чем! Это я во всем виновата! – настаивала на своем Басенка.

Затем обычно молодые нахваливали друг друга.

– Ты хороший! Это я плохая! – самозабвенно кричала Аврора.

– Какая ж ты плохая?! Ты – святая! Это я полудурок!

И так далее. В точности по сценарию известной басни: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.

В мире молодые жили дня три, т. е. до того, когда Авроре снова пора было собираться на работу. Накрутив бигуди, она ложилась в постель с трепетным, любящим ее Юриком, а просыпалась рядом с монстром. Поутру Метелкин вдруг отчего-то резко переставал с ней разговаривать, ходил мрачнее тучи, выкуривая одну сигарету за другой. Стоило Авроре только уложить волосы, как благоверный накидывался на нее, подобно дикому зверю, и волок в ванную, пихал голову под струю теплой воды – так, что от прически не оставалось и следа. И начиналось все сначала: