– Подлец! – взорвался Юрик. Он за долю секунды приметил, сколь страстно партнер сжимает его (!) жену в своих грязных объятиях, с каким пылом смотрит на ее (или его, метелкинскую?) грудь. А когда Аврорин партнер то ли нечаянно, то ли специально провел ладонью (едва заметно, может, даже не касаясь вовсе) по ее спине, Юрий сорвался с места и, подлетев к ним, гаркнул:

– Ты чо, в морду захотел? Я тебе сейчас устрою! Гад! – И Метелкин неожиданно вдруг ка-ак даст незнакомцу изо всей силы прямо по носу.

– Юрочка, Юрашка! Ты что?! Что ты делаешь-то? – обалдела Аврора.

– Зачем поперлась с ним танцевать?! У тебя что, мужа нет?

– Он пригласил – я и пошла. А что в этом такого-то?! – изумилась она.

– Что такого? Что такого?! Я тебе дома объясню – что такого! Еще всякая дрянь будет мою жену лапать! Ручонки свои грязные к ней тянуть! – расходился Метелкин.

Он говорил с Авророй, не видя, что та самая «дрянь» уже оклемалась и, придя в себя, готовилась к ответному удару. Аврора же это заметила, но виду не подала – она, разозлившись на Юрика, ждала с интересом, что будет дальше и кто кому из них набьет морду.

– Ах ты, гад! – получив сдачи, застонал ревнивец. – Федька! Федька! Наших бьют!

– Юрочка, Юраш! Ты что! Успокойся! Не заводись! Оставь его в покое! – залепетала наша героиня, почувствовав близкую и неминуемую драку.

– Ах! В покое его оставить?! Значит, заступаешься за него, за этакую дрянь?! Может, ты ему и свой телефон уже успела дать? А? Или свидание назначила? Отвечай!

– Юр, ты что, дурак совсем? – спросила Аврора и, посмотрев на супруга, не смогла сдержать смеха – дикая, хищная, какая-то нечеловеческая ярость исказила его лицо настолько, что оно перекосилось на левую сторону, губы, будто сведенные судорогой, застыли в наглой ухмылке, а глазные яблоки вращались то по часовой стрелке, то против нее. – Ну ты у меня посмеешься, посмеешься, – пригрозил он ей и добавил: – Дома!

Метелкин вдруг схватил стул и запульнул им в обидчика. Вернее, метил он в него, а попал в Галину Калерину.

– Правильно, Юрк, так ему, – поддержал друга Федор, сидя на полу – у него не было сил не то чтобы поддержать армейского товарища, ему даже стоять на ногах-то стало тяжело, невмоготу.

– Совсем уже!

– Сейчас милицию вызовем!

– Кого-то ранили! – кричали в полумраке зала.

– Гал-люнчик! С тобой все в поряд-дке? – икая, спросил Владимир Иванович.

– Да, Гаврилов, в порядке. Чуть голову помяли только, – ответила самая замечательная женщина на свете.

– Ну эт-то ничего. Это щитай, что ничо не помяли! Правда, Гал-люнчик? Ведь у тебя головы-то нет?! А раз нет, как же ее помнешь? А? – спросил Гаврилов и снова икнул.

– Сматываемся! Федька! Держи наши номерки! Завтра шмотки подвезешь! – крикнул Метелкин и, подхватив свою легкомысленную жену на руки, ринулся прочь из ресторана. Поймав такси, он запихнул ее в машину, сам сел вперед и назвал шоферу адрес.

Приехав домой, супруги долго и довольно громко выясняли отношения.

– Ненормальный! Где моя одежда? В чем я теперь ходить буду?! – возмущалась Аврора.

– Нет! Стоило мне выйти на пять минут, как она уже с чужим мужиком обнимается! – вне себя от злости выкрикивал Юрик.

– Я не обнималась! Я с ним танцевала!

– Вот я не понимаю, – сдерживая себя изо всех сил, пытался говорить спокойно Метелкин. – Я не понимаю! Зачем с кем-то танцевать, когда я – законный муж – под боком?

– Ты не у меня под боком был, а у своего Федьки! Мы даже сидели в разных концах стола! И в кого ты стулом попал? В кого? Может, ты кому-то череп размозжил!

– Не будешь тискаться с кем попало!

– Тьфу! А выражения-то, выражения какие! Тискаться! Слушать противно!

– А мне смотреть на тебя было противно! А может, ты этому хмырику и правда свой телефон оставила? Ну-ка, отвечай?!

– Жаль, что не успела!

– Ах! Вот ты как! – воскликнул Метелкин, и Ульяна Андреевна с братом услышали дикий грохот в соседней комнате. Алексей Павлович не слышал ничего – он, закинув голову, храпел, заливаясь на весь дом.

– Что это у них там? – поинтересовался Парамон Андреевич исключительно ради приличия и снова принялся разглядывать простроченный только что шовчик.

– Ай! – Ульяна легкомысленно махнула рукой. – Милые бранятся, только тешатся.

– Ага, ага. Нет прока в любви без размолвок, как сказал, того-этого, один поэт, – поддержал Парамон сестру.

И они оказались правы: милые еще с полчаса «потешились», погромыхали, нанесли друг другу все мыслимые и немыслимые оскорбления. Засим последовала пятиминутная тишина и бурная ночь любви.

– Басенка моя! Я ж тебя люблю, – с придыханием то и дело повторял Юрик. – Ты ж моя и больше ничья. Зачем танцевать с хмыриком пошла? – спрашивал он и целовал, целовал – беспрестанно целовал Аврору.

– А я вот возьму и уйду от тебя! – задыхаясь в пылу страсти, заявила она.

– Да куда ты от меня денешься-то?! – крепко сжав любимую, исступленно бормотал он в пламенном экстазе.

На следующий день Федор с фингалом под глазом привез Метелкиным одежду.

– Кирка взяла! А я вообще ничего не помню! С кем-то дрался! Вишь, фонарь какой! – с гордостью говорил он.

Владимир Иванович, позвонив дочери после обеда, кричал с негодованием и возмущением:

– Это ж надо стулом по башке! А? Такого ангела обидели! Узнаю, что за падла, убью! – разорялся он.

Так (замечу, довольно бескровно и безобидно) закончился банкет в ресторане «Ромашка», устроенный Зинаидой Матвеевной в честь сваленных в кучу сразу нескольких наиважнейших семейных событий. А весной...

* * *

В середине мая наша героиня, как было сказано выше, сделав первый в жизни аборт и окончив скороспелые курсы ведения гостиничного хозяйства, поступила работать в гостиницу.

Ее первый рабочий день выдался по-летнему теплым и солнечным. Какое замечательное, чудесное и совсем не весеннее утро – даже легкий плащ, который она взяла с собой на случай дождя, не нужен! Воздух гулкий, будто бы предвещающий полуденную жару, пока свежий, пахучий – сколько в нем всего намешано! Едва уловимый запах теплой майской земли, липких, лопнувших почек на деревьях, ночного дождя; слабые веяния отечественного «парфюма» прохожих и... чего-то еще. Пожалуй, самого главного, волнующего – какой-то возбуждающей новизны.

С сегодняшнего дня все на свете изменится, все перевернется, станет по-другому, не так, как прежде, думала Аврора, спеша летящей походкой к троллейбусной остановке в своем крепдешиновом коротеньком платьице, лакированных лодочках, с серым плащом через локоть и сумкой из кожзаменителя. Она была прекрасна, как то самое утро, – свежа, молода, с длинным конским хвостом пшеничных волос, стянутых на затылке, стройная, чуть застенчивая, чуть взволнованная пугающей неизвестностью новой жизни...

– Басенка! Ну не обижайся! Садись! – услышала она позади себя треск мотоцикла и голос Юрика.

– Отстань!

– Чего, я зря мотоцикл, что ли, покупал? Садись!

– Отвяжись!

– У кака-ая! – протянул Метелкин и попробовал все сначала: – Да ладно тебе, Басенка! Не дуйся! Вот зачем, зачем тебе ресницы-то красить? Ну не дал. Не позволил! Муж я или нет?! Ну спрятал я эту твою мазилку. Потому что нечего для чужих мужиков красоту наводить! Придешь домой и накрасишься для меня! Садись! Не дуйся!

– Ага! Я в первый рабочий день должна чухонкой ходить! Дурак ты, Юрка!

– Да это ж потому, что я тебя люблю! Чо ты, не понимаешь, что ли?

– Отдай тушь!

– Не-а!

– Ну и подавись! – разозлилась Аврора и прыгнула в остановившейся троллейбус.

Она оторвала билетик и встала у заднего стекла. Увидев, как Метелкин в вишневом шлеме обгоняет грузовик, она счастливо заулыбалась, сердце в груди забилось часто-часто, а внутренний голос сказал: «И все-таки он любит! Любит меня больше всех на свете! Наплевать на тушь, на ненакрашенные ресницы», – подумала Аврора и повернулась спиной к окну.

Она вышла из троллейбуса, спустилась в метро, а через полчаса оказалась в центре Москвы. Она шла по оживленной улице к гостинице, что возвышалась, как маяк на берегу, как вдруг услышала сзади:

– Девушка, а девушка! А можно с вами познакомиться? Девушка, а девушка, давайте я вас подвезу?

– Нельзя, – сказала она, не оборачиваясь.

– Почему? Девушка, а девушка, как вас зовут?

– Да что вы пристали-то... – Тут Аврора обернулась и, увидев Метелкина в шлеме верхом на мотоцикле, который изменил голос до неузнаваемости, покатилась со смеху. – Ты что тут делаешь?

– Соскучился уж! Басенка! Дай поцелую!

– Юр! Я опоздаю! Нехорошо в первый день опаздывать-то!

– Опаздывать вообще нехорошо! Я никогда на родной станкостроительный не опаздываю! И вот результат! – серьезным тоном проговорил Юрик и кивнул на своего стального друга. Но тут надо внести некоторую ясность: Метелкин осуществил заветную мечту – он купил мотоцикл, но вовсе не на кровно заработанные деньги – часть он занял у дяди, часть ему дала мать, отец в ответ на просьбу сына лишь промычал что-то нечленораздельное и удалился в свое любимое место. – Ща, подожди, шлем сниму, а то неудобно! – Метелкин, прижав к себе жену, одарил ее таким долгим и нежным поцелуем, будто провожал не на работу, а в кругосветное путешествие.

– Ну ладно, Юр! Я точно опоздаю! – воскликнула Аврора, хотя ей ужасно не хотелось уходить. Она бы с удовольствием села сзади Юрика, обхватила б его мощный торс и укатила с ним хоть на край света.

– Ты меня любишь? Скажи!

– Юр! Пусти! Говорю ведь – опоздаю! – Аврора вытаращилась на Метелкина – она уже действительно боялась опоздать.

– Скажешь, отпущу!

– Люблю!

– Скажи нормально-то! Юрка, я, мол, тебя люблю больше всех на свете!

– Юрка, я, мол, тебя люблю больше всех на свете! – как попугай повторила она. – Ну отпускай! На нас люди смотрят!