– Прямо вот так и сказать, того-этого? – удивился он.
– Да. Прямо вот так.
– Ты мне, Валя, понравилась. Уж больно ты девка гожая!
– Я – гожая?! – изумилась Валентина.
– Сегодня... утром... как увидел тебя, того-этого, у колодца, сразу ты мне приглянулась. Вот. Значит... И хочу я... Я хочу, того-этого, на тебе жениться. Вот. Сказал. Кажется, все, – и он с облегчением вздохнул.
Валенька смотрела на него и не верила своим ушам. На ней кто-то хочет жениться? Да быть того не может!
– Брешешь! – недоверчиво отозвалась она и, сорвав травинку, принялась накручивать ее на указательный палец.
– Почему? Басенка! Почему ты, того-этого, мне не веришь?
– Я – басенка?! Да я самая безвидная девушка во всей округе! Ни один парень еще не посмотрел в мою сторону! А родители и вовсе на мне давно крест поставили, потому что никто никогда меня в жены не возьмет, разве только вместе с нашей коровой, но мамка Зорьку никогда не отдаст! Так что куковать мне одной всю жизнь!
– Да не нужна мне ваша корова! Мне ты нужна, а не корова, того-этого!
– А не брешешь? – с сомнением спросила она и посмотрела на него потемневшими серыми глазами, отчего у Парамона мурашки по спине забегали.
– Вот заладила! Гляди! – крикнул он и побежал прочь от реки, от недоверчивой Валюши, вверх на гору, на обрывистый берег. – Гляди! – снова закричал он оттуда. Валя, ничего не понимая, с волнением и недоумением наблюдала за Парамоном. Он разбежался и вдруг ка-ак сиганет вниз, в темную воду – в чем был, в том и прыгнул.
– Ой! Батюшки! – пискнула Валя, в ужасе схватившись за щеки. – Что же?.. Что же это?! – прошептала она, и вдруг все то, что говорили ей родители: о невозможном замужестве, о том, что она страшненькая, никому и никогда не сгодится, – в одно мгновение было забыто ею. Валюша почувствовала, что она ничуть не хуже других девушек – крупных, дородных, с большим размером ноги. Она почувствовала себя любимой, поняла, что ради нее могут совершаться героические, безумные подвиги. Но главное даже не это, а то, что сердце ее, подобно тугому бутону, который грозил увянуть, так никогда и не раскрывшись, внезапно распустилось, словно отведав окружающего мира – водорослевый запах реки, свежесть порывистого северного ветра, робкие капли летнего дождя, заговорщический шелест листьев плакучей ивы и любовь... Сильную, открытую любовь к Парамону – такую, что Валентине захотелось вот точно так же подняться на гору и в знак своего сердечного влечения спрыгнуть в реку. И как обрадовалась она, когда увидела в воде его голову!
– Моня! Моня! Плыви скорее к берегу! Моня! Я тоже к тебе чувства питаю! – не помня себя, забыв про девичью гордость, кричала Валюша.
С того вечера влюбленные каждый день встречались у колодца и шли гулять то к реке, то пускались в центр города к крепостным стенам. Вся округа перешептывалась об их недвусмысленных отношениях довольно двусмысленным образом – одни радовались за Валюшу, приговаривая:
– Ну вот, наконец и ей повезло, а то ведь думали: всю жизнь в девках так и просидит! Ан нет, правильно люди говорят: на всякий товар найдется купец. И на нашу Вальку нашелся.
– Ой! Только подумать! Монька-то, Монька, прельстился этакой неражей девкой! Это ж надо! – с какой-то совершенно необоснованной злостью выкрикивали другие.
– Да они ж два сапога пара! Оба мазуристые, бескишочные! Нашли друг друга! – придерживаясь нейтралитета, высказывали свое мнение третьи.
Но беда, как известно, не по лесу ходит, а по людям. И только едва-едва улыбнулось счастье Валентине с Парамоном – тут как тут настоящее горе для молодых выскочило из-за угла и давай крушить, разрушать их любовь.
Уж давно подмечено – если у девицы (хоть она, эта девица, не отличается особой привлекательностью) случайно появляется один ухажер, то вскоре всенепременно заведется и второй, а может, и третий. В чем тут загадка, никто не знает, но в жизни происходит именно так, а не иначе.
Спустя месяц после той роковой встречи возлюбленных у колодца к Валиному отцу пожаловал некий Остап Германович Ляхов, отец двадцатилетнего Германа Ляхова – страшненького парня с вечно (сколько ни мой) сальными темными волосами и длинным носом. Пришел и сказал – мол, по делу. Уселся, положив ногу на ногу, демонстрируя свои кожаные с кисточками по бокам сапоги, и, выпив пять стаканов чаю, заявил:
– А я ведь к тебе, Захар, свататься. То бишь сына своего Германа хочу поженить на твоей Валентине. О как оно! – высказался он и странным образом развел глаза, глядя на кончики пышных иссиня-черных усов. – Девка она у тебя тихая, не скандалистая, работящая. Хоть, конечно, квелая, но в браке это совсем неважно! – неторопливо рассуждал Остап Германович.
Валюша стояла за шторкой и все слышала. Она опустилась на притолоку и тихо заплакала.
– Чо ревешь-то, корова?! – рявкнула на нее мать. – Радовалась бы, что такой почтенный человек пришел сына за нее сватать! А она ревет! Ну и дура же ты, Валька!
– Не люблю я этого Германа, я Парамона люблю! – вдруг выпалила Валька.
– Ха! Посмотрите на нее, пожалуйста! Парамона она любит! Вот я отцу-то скажу! Он-то тебе даст Парамона!
После ухода Остапа Германовича мать действительно взяла да и брякнула мужу, что дочь их выходить за Германа наотрез отказывается по причине страстной влюбленности в Парамона Пенькова, который живет на соседней улице напротив колодца.
– Это в таком доме-то перекошенном? – уточнил Захар Иванович и метнул на дочь злобный взгляд.
– Да, у колодца, – подтвердила Валя.
– Ишь чего вздумала! Нам такие оборванцы лядащие не нужны! Заруби себе на носу! Герман тебя соглашается вообще без приданого взять! Они и сами люди богатые! А что твой Парамон? У них даже коровы нет! Голь перекатная! За Германа пойдешь! Как я сказал, так тому и быть! – отрезал отец и ушел в кабак, хлопнув дверью, – сегодня снова неожиданно представился повод напиться до чертиков: к его дочери-замухрышке сватался сам Герман Ляхов! И ничто не могло изменить решения Валиного папаши, поскольку о родстве с Ляховыми он мог только мечтать.
Мало того что Остап Германович отказался от приданого (которое, кстати сказать, ему никто и не предлагал), он считался человеком зажиточным и состоятельным. Помимо двух коров (одна из которых намедни отелилась бычком), он имел два десятка кур, жеребца по кличке Алмаз и свинью Хавронью. Но все это ничто по сравнению с каблучным заводиком, полноправным владельцем которого являлся будущий тесть Валиного отца. Так что Парамону с его чистой душой, огромным чувством к Валентине и пустым кошельком было бесполезно тягаться за свою любовь с Германом. Но как бы то ни было, Моня, узнав от Валентины печальное известие о ее скорой свадьбе с Ляховым, принарядился, надев лучшую свою рубаху, брюки, отцовский пиджак, и отправился свататься к родителю своей возлюбленной.
– Пшел вон! Не нужны моей дочери беспорточники да голоштанники! Ты посмотри на себя! Ляделый [2], малоличенький [3], невладелый! Все! Разговор закончен! – кричал Валин папаша, но Парамон не мог уйти просто так, чувствуя, как от него ускользает его любимая, ускользает к собственнику-каблучнику Герману, – он уговаривал, обещал, что будет работать и заработает денег больше, чем у Ляховых, он унижался, ползая перед Захаром на коленках, умоляя не ломать их с Валентиной судьбы, но тот только хохотал, держась за бока: – Ой! Не могу! Ой, насмешил! Вон возьми за это баранку со стола и укатывайся из моего дома! И от дочери моей отвяжись! Увижу хоть раз вместе – обоих прибью, как мух! – пригрозил он, а Парамону ничего не оставалось, как выйти вон.
Возлюбленные, конечно, еще не раз встречались до Валиной свадьбы. Девушка безутешно ревела на его плече – Моня держался изо всех сил, чтобы самому не расплакаться.
– Монечка! Ведь мы все равно будем вместе? А? Ты скажи, скажи!
– Конечно, Валюша! Мы обязательно что-нибудь придумаем! – обещал ей юноша, но свадьба все же состоялась.
Валя с красным от слез лицом сидела за столом рядом с Германом. Пару раз она, улучив минутку, выбегала в заросли боярышника, где ее ждал Моня. Он все утешал любимую, говоря: ничего, мол, мы и свадьбу переживем, я тебя ждать буду – сколько надо, столько и буду.
И ждал! Поверите?! До сих пор ждет! Фантастика, но вот таким Парамон Андреевич оказался однолюбом. Ни разу за всю свою жизнь он не взглянул ни на одну женщину как на возможную, потенциальную супругу.
Шло время. Парамон отслужил в армии, уехал в Москву. Когда ему исполнилось двадцать два года, у него родилась сестра Ульяна, через пять лет он похоронил мать, а спустя еще три года отца, и воспитание восьмилетней Ули полностью легло на его плечи. Вскоре после войны Парамон Андреевич пристроил сестру на кондитерскую фабрику, где долгие годы работал он сам. Там она познакомилась со своим мужем – Алексеем Павловичем Метелкиным и дослужилась до «упаковщицы № 48».
Жизнь Пенькова текла незаметно в повседневных заботах и проблемах – неожиданно подкралась пенсия, и он увлекся шитьем, стал брать на дом простыни, шторы и полотенца, поскольку в отличие от сестры не мог часами наслаждаться бездельем... И все ждал и ждал свою Валюшу.
И нельзя сказать, что, сидя и строча нескончаемые полотна, он тупо ожидал того момента, когда Валюша наконец станет свободной женщиной. Нет. Он раз, а то и два раза в год наведывался в свой почти развалившийся дом в Ярославле и проводил там не меньше месяца. Парамон Андреевич знал, где живет его первая и последняя любовь, он был в курсе, что у нее от Германа Остаповича родилось пятеро ребятишек – и все они такие же страшненькие, как отец, с черными, вечно сальными волосами и длинными носами. Сначала Валентина говорила, что не может оставить семью из-за детей. Когда они выросли, заболел Герман, и теперь она не могла отнестись по-свински к человеку, с которым прожила всю свою жизнь.
– Я люблю тебя, Парамоша! Но ты пойми, не в силах я его вот так взять и бросить! – восклицала она. – Он же безжильный, беспомощный, как дитя малое! – И Валентина указывала на сидящего в инвалидном кресле бывшего каблучного короля (Герман унаследовал от отца заводик и некоторое время производил твердые набойки самых различных форм).
"Юность под залог" отзывы
Отзывы читателей о книге "Юность под залог". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Юность под залог" друзьям в соцсетях.