– Я не собираюсь спорить, но требую приличий! – приосанился государь.

– Вы хотите сказать, что приличия нарушаю я? – Брови Екатерины взлетели вверх, дядюшка ласково пожал ей руку, но она не обратила на него внимания. Петр начал краснеть, вовремя поняв, куда супруга направляет беседу.

– Что же вы молчите, Ваше Величество?! Сейчас нет посторонних, одни родственники, расскажите им и мне о ваших планах, кто вас подталкивает к разводу со мной. Кто постоянно клевещет. Кто, в конце концов, стоит-лежит между нами! Говорите, опровергайте! А потом вы скажите, в чем моя вина и неподобающее поведение!

– Да вы и сейчас ведете себя вызывающе! – возмутился Петр Федорович.

– Я защищаюсь! Мы ждем! – Екатерина неожиданно наступила на ногу принцу Георгу. Тот размышлял о чем-то своем и подпрыгнул на диване, услышав последнюю фразу, счел разумным ее повторить:

– Да-да, мы ждем!

– Кхе-кхе, – придав осуждающие интонации, кашлянул в кулак принц Петр Август, под маской смущения он тщательно скрывал чисто житейское любопытство. Но, кроме общих фраз, между супругами ничего не происходило, и он уже расстроился: и ссора никуда не развивается, и вино выпьют без него, досада, да и только!

Петр начал вышагивать по комнате Екатерины, изредка бросая на нее взгляд. Он никак не мог произнести ей те слова, которые постоянно слышало его окружение. Теперь государь пожалел, что поддался на уговоры дядюшек и пришел вместе с ними мириться. Он никак не мог вспомнить, что же принцы сказали ему такое, что заставило поддаться на уговоры. И как теперь выкручиваться? Не нужен ему мир, это лицемерие, сущий фарс в семейной жизни! Он выстрадал свободу, он подарил ее другим, и кандалами на ногах висит бывшая соратница!

– Я очень недоволен вами, мадам! Вы вмешиваетесь во все дела, мои проекты. Я решил это прекратить. Вам место в камере Шлиссельбургской крепости. Мне будет так спокойно.

– В-в-ваше Величество! Ну какая крепость! – всплеснул руками, очень по-женски, принц Петр Август. – Мы же с вами договорились! Екатерина Алексеевна милейшая женщина! Вы бы предупредили ее о своем желании и тосте… Ну что вы, право слово!

– Да! – поддакнул принц Георг.

– Я последние три года требую развода, при покойной Елизавете Петровне мне запрещали, а теперь уговаривают этого не делать! – возмутился Петр Федорович. – В чем дело?! Я хочу быть свободным!

– Кхе-кхе, – принц Георг подошел к государю и с некоторой заминкой попытался прояснить позицию, – Ваше Величество, православная церковь против разводов. Насколько мне известно. Вы думаете, что сможете получить у нее поддержку после указа стричь бороды? К тому же вопрос престолонаследия в России такой сложный. Запутанный вопрос. А женщины! Вы не представляете, как вам начнут докучать женщины, если вы станете свободны! Екатерина Алексеевна – сущий ангел! Она устраивает всех! Идеальная кандидатура для семьи!

– Вот! Она и вас очаровала! Мне покойная тетушка Елизавета всегда говорила – будь осторожен с Екатериной! Вы тоже встали на ее сторону! Скажите, мадам, вы хотите развода?

– Нет.

– Видите? Эта женщина постоянно мне изменяет! У нее куча любовников. Она рожает детей…

– Ваше Величество! – возмутился принц Георг, останавливая племянника. – Мы пришли с вами помочь вам и Екатерине Алексеевне помириться. Не нужно никого посвящать в столь интимные вопросы. Пожалуйста, государь! Мы просим вас отменить арест вашей супруги из уважения и хорошего отношения к нам! И, пожалуйста, закончим это побыстрее!

– Ваше Величество, – продолжил Петр Август, который понял, что родственники не раскроют пикантные тайны, и потерял всякий интерес к беседе, стремясь как можно быстрее уйти обратно к веселящемуся узким кругом обществу. – В каждой семье бывает разлад, уверяю вас, как человек женившийся дважды, все жены одинаковы, все они нам досаждают. Какая разница, первая, вторая, третья… – тут принц потерял мысль и замолчал.

Петр Федорович прошелся по комнате в глубоком раздумье и остановился напротив Екатерины.

– Я прощаю вас, мадам, вы свободны! Благодарите наших родственников! Предупреждаю, никаких вольностей, никаких провокационных разговоров. Вы не будете принимать просителей и досаждать их просьбами мне. Вы не будете спорить со мною ни прилюдно, ни наедине. Вы начнете жизнь спокойную и без… – Петр Федорович запнулся.

– Благодарю вас, – спокойно произнесла Екатерина, прекрасно понимая, что дарованная свобода мало чем отличается от каземата. Еще меньше от времен покойной Елизаветы Петровны. Но спорить не стала. Приняла смиренный облик, глаза потупила, руки сложила на коленях. А о чем еще говорить?


– Караула нет, во дворце тишина-а-а! – попыталась обрадовать госпожу Шаргородская, когда Екатерина проснулась.

– Тишина, говоришь? Теперь у нас все время будет тишина, не знаю – радоваться, что никто докучать не будет, или огорчаться, что времена прежние настали.

– Опять? И кого гофмейстериной назначили?

– Пока не знаю. Скажут, если не забудут за хлопотами, а может, сами увидим. Как переезжать начнет.

– Сегодня утром я узнала, государь определился окончательно – поход и война с Данией назначены на июнь. Вместе с армией пойдут полки гвардейцев, и семеновцы, и преображенцы, и измайловцы! Дивное дело! – щебетала Шаргородская, не замечая, как изменилась в лице Екатерина.

«О Господи! Григорий!»

– Вот что, Катерина, постарайся на днях провести ко мне Орлова, ты знаешь, где его найти. Скажешь, разговор серьезный, мало ли когда Петр Федорович надумает переехать в Ораниенбаум.


Встретиться с Григорием Екатерина смогла только через неделю, любимый добыл карету, подкинул монет караулу и увез ее, переодетую в мужское платье, проведать сына Алексея. По дороге молчали, но Екатерина чувствовала, что Григорий сердит, недоволен и готов взорваться. Пробыв у Шкуриных несколько часов, также тайно возвратились во дворец. Григорий рискнул пройти и остаться у нее – теперь Екатерина жила в новом Зимнем дворце, ее покои находились в отдалении от комнат Петра Федоровича, и можно было не переживать, что внезапно появится кто-то из придворных и его обнаружит. Шумное соседство с Елизаветой Воронцовой кануло в Лету, примирившись с женой, государь отвел фаворитке комнаты рядом со своими.

Разговор предстоял тяжелый, долгий, и многое нужно было выяснить сейчас.

– Я чуть с ума не сошел, когда мне сказали о твоем аресте, Катя! Чуть не бросился в полк поднимать гвардейцев. Вовремя брат Алексей остановил. Может быть, хватит так рисковать собою? Знаешь ведь – все готово. Дай сигнал, и мы поднимем людей!

– И я испугалась, – ответила Екатерина, прижимаясь к Григорию и пряча лицо, чтобы он не видел, как на ресницах задрожали слезы. – Как еще Катю успела послать к тебе, чтобы предупредить.

– Ответь мне, зачем ты тянешь время? Для чего? Уж не любишь ли ты своего мужа?

– Зачем бы я тогда с тобой была, если бы Петра любила? Не ревнуй, Григорий. Нет у меня к нему чувств. Ты все забрал! – Рука Екатерины пошла путешествовать по груди Григория, взгляд женщины затуманился, она приблизилась к нему, ища его губы, но он увернулся, чем вызвал удивление и слабый протест. Екатерина легко шлепнула его ладошкой, но смолчала, откинулась на спину, облокотившись на подушки. Хочет поговорить? Пусть начинает – ему убеждать ее, не ей. А она послушает и сделает выводы.

– Затем, что боишься! Он открыто тебя оскорбляет. Развод готовит! Не знаешь, что ли, чем для развенчанных государынь на Руси все заканчивается? В монастырь стригут! По их пути пойти хочешь? О сыне подумала? О наследнике?

– В монастырь? Нет, Григорий, для меня Петр Федорович другую дорогу уготовил, не келью, а камеру в Шлиссельбургской крепости.

– И как мы тебя оттуда вытягивать будем?! Я хочу знать сейчас, когда начнем и что ты решила! – Орлов надвинулся на нее.

– Тут и решать-то, Григорий, нечего. Воронцовы и Трубецкие оттеснили меня от супруга, защитница скончалась, Бестужев мог бы помочь, но не выпустит его Петр. Да и в государстве волнения, а государь их не видит, не предпринимает ничего, только законы и манифесты все пишет и пишет! А о последствиях не думает!.. Церкви не боится. Бога не боится. Никто ему не указ. Мне или с ним на гибель идти, или спасать детей, себя. Только кровь невинную я боюсь пролить, не отмолю потом грехи-то! И сидеть, ручки белые сложив, не могу, и согласиться боязно.

– У нас около сорока человек офицеров, десять тысяч солдат наберем. С нами Семеновский, Измайловский и Преображенский полки. Провозгласим тебя императрицей с наследником, а там куда кривая выведет. Вся гвардия, считай, за тебя! А там и другие перейдут на твою сторону. Не простят люди государю прусского мира и неметчины! Дюже обидел он нас. А тут еще и на Данию воевать отправляет. Когда такое было?! Недавно слух пошел, после войны, значит, он нас, гвардейцев, распустит, не нужны мы ему. Это гвардия не нужна! Да пойми же ты, Катерина, самый подходящий момент сейчас мятеж устроить! Чуток подогреть народ в кабаках, и все – готово. Тебе нужно решаться, пока кто другой не сообразил нашими трудами воспользоваться. Не думала, а?

– Кто это другой? – побледнела Екатерина, дыхание аж замерло.

– Ты вот все на Воронцова киваешь, он-де государя обхаживает да Лизку свою сватает, а есть и другие, не могут не быть! Много на Руси древних родов, возьми хоть тех же Нарышкиных и Лопухиных. Рано или поздно изловчатся и оттеснят Воронцовых, приблизятся к трону, и все. Главное – быстрота.

Екатерина задумчиво покрутила прядь волос в пальцах, вспомнив, как сама пыталась вычислить по знатности родов, кто может стать ей противником из русских дворян. Тогда она так и не нашла ответа. Но если такая мысль родилась у Григория Орлова, в чьих способностях к интригам она очень сомневалась, значит, факт имеет место. И ей действительно нужно решаться, не отдавать инициативу в чужие руки.

– Прав ты, Григорий, во многом. Но как начать? Когда выбрать благоприятный момент, чтобы наверняка?