– Именно как друг я и хочу уберечь Ваше Высочество от увлечения этим гвардейцем, им больны все женщины столицы, – с ноткой зависти вздохнул Нарышкин.

– А… Он действительно так хорош и достоин того, что им увлечены дамы? – тихо спросила Екатерина.

– Увы! Хорош и красив – слишком небрежно рекомендуют его.

– Ой-ля-ля, – улыбнулась и рассмеялась весело Екатерина. – Расскажите мне, он из крестьян? Почему его до сих пор не представили ко двору, если он герой?

– Нет, дворянин, сын новгородского генерал-губернатора, Григория Ивановича Орлова, но чин у Григория Григорьевича – поручик Измайловского полка. Потому и не представлен ко двору. Обычный дворянин.

– Левушка, я сейчас на вас рассержусь! С вас слова не вытянешь!

– Ваше Высочество, поверьте вашему преданному другу – мне, и простите за слова, что я вам сейчас скажу!

– Да говорите же, Лев Александрович! – Екатерина уже не скрывала нетерпения и страшно злилась на Нарышкина, ставшего внезапно таким щепетильным и не прытким, весьма не вовремя! Совсем не похоже на расторопного Левушку, чтобы это могло значить? Хотя… Какая разница! Пусть только быстрее расскажет, что ему известно об этом легендарном Орлове!

– Он совершенно не кавалер, – начал осторожно Нарышкин, всматриваясь в великую княгиню и следя за ее реакцией. – Почти не говорит по-французски, груб и не знает правил политеса. Ему никогда не достичь того уровня элегантности и лоска… Он ничем не напомнит вам графа Понятовского. Вы не найдете в нем и черты верного вам графа Салтыкова.

При упоминании первой любви Екатерина поморщилась и фыркнула.

– Он не такой, к чему вы привыкли. Знакомство с ним будет для вас истинным расстройством и огорчением. Вряд ли вы, с вашим умом и начитанностью, найдете о чем говорить с сим кавалером. Зачем вам это недоразумение, это всеобщее помешательство, Ваше Высочество? – быстро выпалил Нарышкин.

– Вы…

– Я позволил высказаться искренне, без утайки, как ваш верный друг! – заверил великую княгиню Левушка, выдержав пристальный взгляд Екатерины.

– Он совсем-совсем не говорит по-французски? – обреченно, ибо предупреждение Левушки разрушило ее мечты, спросила Екатерина.

– Он говорит по-русски, в основном… э-э-э… Слова, которые употребляют в кабаке, а не в обществе дамы, тем более такого высокого положения, как ваше!

– Но вы же сказали, что он герой?

– Да, он настоящий герой, но герой не со шпагой, не кавалер. Он больше мужлан, он солдафон. Он…

– Достаточно, Лев Александрович, – перебила Екатерина Нарышкина. – Спасибо! Вы помогли мне не заболеть этим человеком и сохранить равновесие в своей душе. Вы правы – зачем мне интересоваться тем, кого невозможно представить в приличном обществе, с кем не о чем поговорить и обсудить даже простые вопросы. А как же жаль… – грустно улыбнулась великая княжна, не скрывая разочарования.

– Рад вам служить, Ваше Высочество!


Екатерина выбросила из головы Григория Орлова и успокоилась, вновь отдав внимание книгам. Сердце стало биться ровно, мечты улетучились – она не хотела опускать планку ни для кого, к тому же, а вдруг Понятовский, который за несколько лет близости стал ей родным человеком, вернется в Россию… К состоянию грусти она уже привыкла, скука – есть книги, желание воли – ежедневная верховая езда дает это ощущение на краткий миг, недостатка в развлечениях нет – балы и маскарады, выезды в оперу и театр. Обычная жизнь супруги наследника – каждый несет свой крест…

Блистательная и роскошная княгиня Куракина Елена Степановна вихрем ворвалась в покои великой княгини, разбудив сонное равнодушие всех присутствующих фрейлин и заставив встрепенуться Екатерину.

Елена Степановна была дочерью фельдмаршала Степана Апраксина, великая княжна помнила ее еще маленькой девочкой, которая обещала уже тогда стать красавицей, что будет кружить голову мужчинам. Никто не ожидал тогда, что Куракина превзойдет все ожидания, о ее амурных делах будут злословить не меньше, чем о Григории Орлове. Но злословили исподтишка, ибо княгиня обезопасила себя, став любовницей генерал-фельдцейхмейстера графа Петра Шувалова, брата всемогущего начальника Тайной канцелярии.

Екатерина и княгиня были дружны, они обе переживали опалу и нескончаемое следствие по делу отца Елены Степановны, что тянулось и не имело конца. Екатерина не раз слышала в ответ от княгини, что любовная связь помогает ей поддерживать отношения с Апраксиным, проявлять тайком заботу о любимом отце, а выдержать ласки и внимание Шувалова…

– Да хоть всех сразу! – смеялась бойкая княгиня, заставляя Екатерину краснеть и восхищаться самопожертвованием и преданностью дочери Апраксина. Через нее передавала устные приветы и пожелания выдержать и ждать высочайшего помилования.

Сегодня Елена Степановна была как-то чересчур хороша и радостна, она быстро шикнула на фрейлин и вытолкала без стеснения всех вон из покоев, открыто заявив:

– Вы все девицы, а мне женские разговоры надобно с Ее Высочеством обсудить!

– Дорогая Елена Степановна, вы так неосторожны! – улыбнулась Екатерина, вздохнув свободно от исчезновения стольких настороженных глаз.

– Вам тоже надобен отдых от этих бестолковых трещоток, Ваше Высочество! А я свою свободу заработала, – лукаво улыбнулась, затем откровенно рассмеялась Куракина, медленно проводя рукой по груди и талии, жестом поясняя, как она добилась права говорить, что думает, и делать, что хочет. – Пусть меня боятся, а не я их!

– Как ваш батюшка, надеюсь, генерал Апраксин здоров? – постаралась увести разговор от щекотливой темы Екатерина, смущаясь, как невинная девушка.

– Да, я виделась с ним, благодаря хлопотам Петруши, – кивком поблагодарила за вежливость, ибо княгиня считала интерес Екатерины именно обычной светской вежливостью и не желала вникать в их, порою странные, фразы, что приходилось тайно передавать отцу. Меньше знаешь – лучше спишь. К чему знать тайны политические, в которых не понимаешь ничего, когда хватает тайн сердечных?

– Что он говорит о следствии? – Екатерину же, наоборот, интересовало и следствие, и политическое положение арестованного Апраксина, а с ним и Бестужева. Они пока молчали. Ищейки Тайной канцелярии перерыли обе столицы и окрестности, но не нашли связи арестованных с Екатериной.

– Все также, Ваше Высочество, арестованные есть, а преступление ищут, – развела руками Елена Степановна, и Екатерина заметила, что талия Куракиной весьма подозрительно расширена. Как ни старался портной, создавая складки, а служанки – утягивая госпожу в корсет, но беременность скрыть от внимательных глаз не удалось.

– Да-да, Ваше Высочество, от вашего взгляда не скроешься. – Куракина нежно погладила живот. – Скоро подарю своему супругу седьмого наследника…

– Примите поздравления, Елена Степановна!

– Этот ребенок особенный, – тихо прошептала Куракина, и лицо ее осветилось счастьем.

– Вот как? Боюсь предположить…

– Петрушин? Нет-нет! К счастью, нет! Он от удивительного человека, который подарил мне настоящую страсть!

– А… Вы ее не знали, – не удержалась Екатерина, намекая, что любовные связи княгини были настолько многочисленны, что среди придворных витало убеждение – если рядом с Куракиной вы наблюдаете мужчину, то он либо бывший, либо настоящий, либо будущий любовник. И при таком раскладе у великой княгини никак не могло уложиться в голове, что Елена Степановна до сих пор не испытала страсти.

«Бедняжка! Все лишь по расчету!» – предположила Екатерина.

– Ваше Высочество, после встречи с этим человеком все мои… связи – сущий вздор! К сожалению, некоторые не прервешь, я должна думать о папеньке… – Куракина делано всхлипнула.

– Вы вынуждаете меня спросить его имя, – рассмеялась Екатерина.

– Пусть это будет моей тайной! – мечтательно закрыла глаза Елена Степановна.


Однако княгине Куракиной не удалось долго скрывать тайну. По императорскому двору со скоростью морской волны понеслась весть о новом скандале. Петр Шувалов внезапно посетил Елену Степановну и застал у той соперника – гвардейца Орлова, чье имя будоражило столицу уже столько месяцев. Как передавала молва, возмущенная поведением героя, – он не выпрыгнул в окно, не сбежал, испугавшись влиятельности и положения Шувалова, нет! Любимец скандалов долго не думал, а на оскорбленный рык Петруши ответил по-простецки… заехал кулаком в нос картошкой, приник жадным поцелуем к ярко-красным губам княгини; затем перепуганную горничную одарил, не торопясь, огладив выпуклые места; вышел из спальни, переступив через жалкое тело Шувалова; прижал к могучей груди смазливую молоденькую служанку, смачно облобызал, потратив времени намного дольше, чем с предыдущими дамами, причем поцелуй сопровождался похлопыванием по мягкому месту ниже спины; и так, одаривая всех женщин дома сенатора Бориса-Леонтия Куракина, спокойно ретировался. Вдогонку храбрый и щедрый на ласки обомлевшим от удовольствия дамам гвардеец услышал ругань и крики о скорой расправе от пришедшего в себя Петра Шувалова.

Екатерина слушала этот рассказ от Нарышкина и хохотала до слез. Обладая большим и резвым воображением, она живо нарисовала себе эту картину и призналась себе, и только себе, с дрожью и страхом, что искренне завидует всем женщинам, получившим горячие и страстные поцелуи.

– Он великолепен! Не находите, Лев Александрович? – лукаво подмигнула другу Екатерина. И получила в ответ взгляд, полный недоумения и какой-то затаенной обиды, который ее рассмешил.

– Ну же, признайтесь!

– Ваше Высочество, в чем признаться? Как мне – мужчине может нравиться мужчина?!

Екатерина рассмеялась еще звонче и веселее:

– Признайтесь, что вы, как и все придворные, завидуете его удали.

– Помилуйте, Ваше Высочество! Удали и храбрости – да, а вот в остальном почто завидовать, если здоровьем Бог не наделил, куда уж нам угнаться, – скромно вздохнул Нарышкин, приосанился и добавил: – Мы женились по любви, мы верность Марине Осиповне блюдем и радуемся тихому семейному счастью.