Понятовский понял, что прощен, но требовалось закрепить дружбу, и тут на помощь ему пришла дипломатия под руку с лестью, на которую так падки все венценосные особы. Он начал льстить Петру Федоровичу, восхвалять его военные способности в строительстве крепостей, да так преуспел, что великий князь не переставал счастливо улыбаться. Когда Понятовский закончил, наследник ответил:

– Замечательно, мы помирились и можем быть друзьями, так тому и быть! Но для пущего удовольствия и продолжения приятного вечера-ночи нам кое-кого здесь не хватает, обождите меня, граф, – с этими словами Петр Федорович вышел, как оказалось, в спальню супруги. Через некоторое время он воротился, таща за руку заспанную, в капоте и чулках без туфель, непричесанную Екатерину.

В распахнутых и испуганных глазах ее читалось недоумение, великая княжна переводила взгляд с одного на другого мужчину и силилась понять, что происходит.

– Мадам, позвольте вам представить моего честного друга, польского шляхтича, Станислава Понятовского. Недоразумение, которое было между нами, мы благополучно разрешили. Это достойный кавалер. Я теперь за вас спокоен!.. Ну же, не играйте сцену. Будто вы друг другу не знакомы! Я все решил, между нами нет никаких преград, надеюсь, теперь вы, Екатерина Алексеевна, будете мною довольны?

Екатерина, по мере поступления информации от супруга, светлела лицом, когда Петр Федорович закончил, она подошла к нему, привстала на цыпочки и якобы шепнула, но так, чтобы слова ее услышал и Понятовский, и фаворитка, которая за минуту до этого вскользнула в комнату:

– Разумеется, Петр Федорович, вами я довольна, но не хватает маленькой детали…

– Чего еще? Помилуйте, ведь все разрешилось! И мы и остальные заинтересованные лица вполне довольны! – удивился великий князь, отступая от жены – взгляд Воронцовой становился нестерпимо жгучим.

– Недостает маленькой записочки от вашего имени к вице-канцлеру Воронцову с приказанием: заняться немедленно скорейшей отменой вызова графа Понятовского на родину… Он ведь нам нужен здесь, не так ли?

– Ох вы и лиса, мон шер! Вам бы дипломатом Родине служить! – рассмеялся Петр Федорович. – Распорядитесь, чтобы принесли бумагу и чернила!

Принесли. Великий князь присел, положил на колени доску вместо стола и написал под диктовку Екатерины послание. Тут же Понятовский получил еще одну записку, которую ему незаметно вручила фаворитка, будучи дома, он прочел написанное карандашом и наспех:

«Будьте уверены, что я сделаю все возможное, чтобы вы вернулись. Я буду всех просить об этом и докажу вам, что я о вас не забуду. Прошу вас не забывать меня и верить, что вы всегда будете иметь во мне друга. Остаюсь преданная вам Елизавета Воронцова».


Почти месяц Понятовский и Екатерина наслаждались встречами, никто их не беспокоил, графу присылалось приглашение на ужин в узком кругу великого князя, и он отправлялся в Ораниенбаум, выкинув ненужную теперь шинель и парик и остальные части туалета для маскировки. С некоторым сожалением он вспоминал, как стучало, тревожно билось сердце раньше, когда, преодолев последние метры до заветной двери, он прижимал к себе любимую женщину. Теперь все было чинно: ужин при свечах на четверых, умные, иногда веселые разговоры с великим князем, при которых дамы – Екатерина и Елизавета – молчали, а затем шутливое прощание. Петр Федорович брал фаворитку под руку и удалялся к себе, оставив любовников одних.

Екатерина наслаждалась покоем, она постаралась его создать и не сомневалась, что это будет длиться вечно.

Вызов к императрице передал побелевшими губами Александр Шувалов, он же предупредил и великого князя.

– Я не удивлена поведением Петра Федоровича, – начала тихо императрица, едва сдерживая ярость. – Но от вас, Екатерина Алексеевна, вас, кто соблюдает посты, кто молится! Как вы пошли на такое безрассудство! Этот балаган, этот бардак!

Екатерина с супругом стояли рядом, отчего-то захотелось найти руку Петра и вцепиться в нее всей силой, а еще лучше спрятаться за его спину. Петр шевельнулся, переступив с ноги на ногу, и вздернул подбородок, готовясь к бою.

– Прелюбодействуем… – прошептала императрица. – Вы скажите, как до такого дошли, кто надоумил вас?!

– Вы, – ответил великий князь.

– Я?! Как ты смеешь, негодный мальчишка! – Императрица подскочила к наследнику и влепила ему пощечину. – Не смей, я молюсь ежечасно!

– Вы, – из-за упрямства повторила Екатерина, поддерживая супруга.

– Что-то новое, оба против меня объединились? Да я вас в казематы определю! Опозорили на весь мир! Чья идея была вместе ужинать и вместе спать?

– Вам на нас клевещут. Такого не было.

– Ладно Петр, он к своим экстравагантным выходкам весь двор приучил, как ты на такое пошла?

Екатерина опустила взгляд и продолжала молчать.

Императрица, напротив, все повышала голос, ругая наследника. Успокоилась и смогла говорить Елизавета только через минут тридцать. А супруги продолжали стоять перед нею.

– Мы же вас просили позволения на развод, – уловил момент затишья Петр.

– Ты соображаешь? А другая жена тебе новых детей родит, как удержать потом от разлада, как империю сберечь от переворотов?! Эта жена тебя не устраивает? У нее хоть голова на плечах, а в новые ты мне Лизку Воронцову подсовываешь? У нее же ума – палата! Дворец! Нет уж, голуби мои, ваш брак – это основа, политика, не позволю его рушить!

– Так почто вы нас ругаете, мы не разводимся, но у каждого из нас имеются чувства! Мы нашли выход… – попытался оправдаться Петр Федорович.

– Хорошо, ты, – императрица ткнула пальцем в Петра, – имеешь фаворитку, я же молчу? Ты, – государыня перевела палец на Екатерину, – ты почти святая, не выпячивай свои чувства! На тебе семья держится! Что болтают – пустяк, нет доказательств. Пока за руку не поймана, или какой скандал прилюдный не произошел. А то, что вы в Ораниенбауме устроили: совместные ужины с любовниками – запрещаю. Как есть – прекратить. А кавалер твой, Екатерина Алексеевна, что-то задержался в столице, пора ему из России домой отправляться!

Петр аж подпрыгнул от неожиданности, напрягся и хотел было возмутиться, но императрица подняла руку, запрещая ему говорить:

– Фрейлина Воронцова останется при дворе, слишком многое меня связывает с ее семьей. Знаю, затаишь ты на меня обиду, Екатерина Алексеевна, но смири гордыню свою, нам, женщинам, часто приходится уступать. Пусть утихнут разговоры о тебе и Понятовском, тогда и посмотрим, вертать ли обратно кавалера…

Глава VI. «Весь мир к ногам твоим» (Г. Орлов)

1760-1761

«В столице все сошли с ума?» – удивлялась Екатерина, которую начало раздражать постоянное хихиканье и перешептывание фрейлин и служанок. Пока помешательство касалось только придворных дам, она относилась к этому спокойно, но когда такая же болезнь охватила и мужскую часть двора, причем и Малого и императорского, великая княжна наконец-то стала прислушиваться. Прежде всего для удовлетворения собственного женского любопытства, потом из-за нескончаемой скуки, в которую впала после высылки Понятовского, дикого чувства голода по приятному близкому общению, которого оказалась лишена так надолго.

Она не винила императрицу за жестокость, не обвиняла и Петра Федоровича, в произошедшем она находила только свои просчеты. Заигралась. Увлеклась. Потеряла голову от страсти. Вот и расплата. Все кавалеры, что увивались за нею, казались тусклыми и неумными, в обхождении не было того шика, элегантности, которыми обладал Понятовский, а потому одинокая постель не грела; пусть и скандальные, но живые и поныне отношения супруга и фаворитки вызывали зависть и слезы. Мир сузился до нескольких комнат в покоях и сосредоточился на маленьких записках, тайных, редких и печальных, которые она писала Понятовскому, а он ей. Оба грустили, оба надеялись на скорую встречу, только Екатерина в нее уже не верила.

А главным действующим лицом всех разговоров в многочисленных гостиных и кулуарах был некто Григорий Орлов – гвардеец Измайловского полка. Получить хитростью сведения о нем, выведывая незатейливыми вопросами «издалека» у фрейлин, не получалось: дамы, едва разговор заходил о гвардейце, начинали глупо закатывать глаза, еще глупее давить смех и расплываться в дурацких улыбках. Пришлось обратиться к другу Левушке, который не мог чего-то не знать.

Нарышкин сразу понял идущие издалека вопросы и замаскированное любопытство великой княжны, присел с разрешения Екатерины рядом – разговор предстоял долгий. И начал «вещать»:

– Как Ваше Высочество помнит, наши доблестные войска под начальством генерал-аншефа Фермора победили четырнадцатого августа в Цорндорфском сражении, интересующая Ваше Высочество персона, гвардеец Орлов, – герой этого сражения.

Екатерина, приготовившаяся слушать долго занимательный рассказ, облокотилась на спинку диванчика и во все глаза смотрела на Левушку. Его внезапное молчание, когда, по мнению женщины, он сказал все несущественное, а вот-вот должен был приступить к самому важному и вдруг замолчал, поразило Екатерину: она не скрыла удивления, в возмущении взмахнула ручкой:

– Как, и это все? Почему вы молчите, Лев Александрович?!

– Но вы спросили меня, кто такой Григорий Орлов, откуда он взялся. Я вам ответил, – притворился непонимающим Нарышкин, любуясь, как с Екатерины слетает напускное равнодушие, загораются глаза, как у обычной женщины, что готова часами слушать о предмете своих чаяний. На губах придворного заиграла лукавая улыбка.

– Вы бессовестный! – поняла хитрость друга Екатерина и осознав, в какую смешную ситуацию попала. Рассмеялась, чтобы скрыть смущение и разрядить обстановку. – Ну же, Левушка, вы всегда были мне другом, зачем же сейчас вы испытываете мое терпение? Да, я интересуюсь этим мужчиной, но мой интерес понятен – о нем говорят все! Здесь нет ничего странного, – последнюю фразу Екатерина проговорила, потупив взгляд.