«Что?!» – теперь Екатерина слушала витиеватые рассуждения внимательно.

– Ваш долг думать об интересах престола, и уж если не складываются супружеские отношения с Петром Федоровичем, то нужно искать другое решение.

«Намек на адюльтер? Я должна завести любовника? Это серьезно?! Но Чоглокова не может ничего делать и говорить без разрешения Елизаветы. А если это ловушка?! Если императрице стали известны мои встречи с Салтыковым? Мог и увидеть кто. Но Бестужев знает, благословил. Ничего не понимаю, к чему теперь-то меня подталкивают?»

– Я люблю свое Отечество, я верна престолу и нашей императрице Елизавете Петровне. Стране нужен наследник, Ваше Высочество. Не сомневайтесь в моей искренности! Вы должны выбрать надежного мужчину, чтобы исполнить свой долг. Считайте это повелением государыни!

– Вы серьезно говорите мне об адюльтере?! Вы же предлагаете мне совершить измену мужу! Да императрица или великий князь немедленно потребуют развода! Я немедленно иду к государыне! Вас выгонят за предательство! – Екатерина вскочила и направилась к двери, она уже хотела крикнуть стражу, чтобы арестовать изменницу, но та оказалась быстрее и преградила путь великой княгине:

– Поверьте, моя сестра все знает и благословляет вас на этот шаг. Мы понимаем, что ваша искренняя вера в бога и семейные ценности служит препятствием, но нет ничего важнее продолжения династии! Ценности важны, но не в вашем случае, Екатерина Алексеевна! Вам зачтется мука и душевные страдания, а вынужденная измена будет прощена! О ней никто не узнает! Не спешите, – Чоглокова взяла Екатерину за руку и вновь усадила на диванчик.

– Я уверена, вы можете отдать предпочтение одному из двух лучших мужчин двора: Сергею Салтыкову или Льву Нарышкину, оба происходят из знатных семей России. Мне кажется, вы больше благоволите к последнему?

– Нарышкину? О нет! – Екатерина была в полной растерянности. Она не могла и представить себя в постели с Левушкой! Сердце выдало ее с головой, но Чоглокова была настолько убеждена: великая княгиня борется с собой из чувства порядочности, что не поняла значения ее слов.

– Уж если не он, то тогда другой. Тоже достойный и преданный нам человек. Я не буду помехой вашим отношениям. Будьте ласковой, внимательной с этим кавалером, постарайтесь не затягивать… ваше сближение, – Чоглокова поклонилась и вышла.

Через пару дней, когда у Екатерины произошел второй раз выкидыш и она не могла встать с постели, Чоглокова продолжила убеждать великую княгиню:

– Вы видите, Ваше Высочество! Очередной выкидыш, если так будет продолжаться, то очередная беременность от наследника, чье семя оказалось нежизнеспособно, может вас просто убить! Чего вы боитесь?! Пора бы уже мне доверять! Вам нужен другой мужчина, вас благословили! Вам позволили иметь любовника, чего вы медлите и убиваете себя?!

– Уйдите, – прошептала запекшимися губами Екатерина, которая боролась с высокой температурой и не хотела никого слушать, а тем более Чоглокову, не понимающую, насколько великой княгине худо.

А Екатерина изнывала от жары и высокой температуры еще две недели, пока не пошла на поправку. Состояние было настолько тяжелым, что императрица решила проведать больную. Положив руку на лоб Екатерины, откинув пряди мокрых от жара волос, она взяла ее слабые руки и ласково спросила о самочувствии. Затем взмахнула рукой, что означало всем удалиться из комнаты и оставить их одних.

– Вы напугали меня, Екатерина Алексеевна! Нужно беречь свое здоровье.

– Виновата, матушка-государыня, – улыбнулась Екатерина, вспомнив волшебную фразу.

– Да твоей вины в этом нет: на куртагах не плясала, верхом не скакала. Здесь другое. Знаю все, Екатерина Алексеевна. Пыталась помочь. Лекаря приглашала к супругу твоему, Петру Федоровичу, да видно, не судьба законного наследника получить от вас обоих. А наследник нужен. Сейчас как оправишься, заставлю строже смотреть за племянником, лекарь сказал, что ему есть надобно. Прикажу, чтобы только этим и кормили. И ты, дорогая, будешь есть только предписанное медиками моими. Запрещу все выезды великого князя. Постарайся быть с ним ласковой, Екатерина Алексеевна, ты же женщина, должна уметь. При дворе, пока не понесешь, будут только свои люди. Никого чужих. Среди них есть умные, грустить не дадут, есть и красивые, ловкие, что преданны и не болтливы, так ведь, Екатерина Алексеевна? Воспользуйся случаем али оказией, на то тебе мое благословление.

«Что ж они меня обложили, как зверя на охоте?!»


– Что думаешь, Мария? – Елизавета готовилась ко сну, сидела в рубашке у камина и смотрела на огонь, Чоглоковой приходилось стоять и придерживать пышную юбку, чтобы ее не лизнуло пламя огня. Ткань платья была плотной, и сестре государыни было жарко, изредка она утирала капли пота, про себя ругая сестру за невнимательность и безучастие.

– Ее Высочество скоро оправится, сегодня был лекарь, он не сомневается в скором выздоровлении, молодой организм, государыня, – склонила голову Чоглокова и осторожно сделала шажок от камина, совсем крохотный и незаметный: жаль было портить ткань – дорогая, да новая.

– Петр Федорович питается согласно предписанию лекаря?

– Да, но сильно ругается и буянит, Ваше Величество, не по вкусу, говорит.

– Может быть, зря мы мучаем наследника? Да и что может пища дать, пилюли бы, капли какие прописали, точно не знают, что делать, вот и выдумывают, кудесники!.. Я вот что думаю, Мария, а не зря ли мы все это затеяли?

– Что, матушка?

– Все. И Петрушу мучать, после операции он, вон, гоголем скачет вокруг фрейлин; мне доносят: девицы вполне довольны им. Вдруг все проблемы в Катерине нашей? Говоришь два выкидыша за полгода у нее, не достаточно ли?

– Точно, два было. А что достаточно-то, матушка? Никак не пойму тебя.

– Достаточно супружества. Десять лет чай срок не малый. Только развод официально делать никак нельзя – Фридрих обозлится, Европа вся возмутится. Я с Бестужевым еще не говорила, но чую: много подводных камней будет. А надобно без обвинений нашего дома все сделать. Адюльтер. Так сказать, в это поверят – с такой непутевой матерью, что прославилась любвеобильностью на всю Европу, легко. Петруша жену прогонит. Все ему посочувствуют. А там найдем ему, как в старину, нашу, русскую, кровь с молоком, дворянку и женим, а?

– Да как же… – смущенно пролепетала Чоглокова.

– Да вот так, волю мою ты ей передала? Чтобы обратила внимание на кавалеров придворных? Не ломалась, не тянула?

– Передала, матушка-государыня!

– А теперь и Петруше передай, что Катерина обманывает его с Салтыковым, легонько так шепните, без доказательств! Чтоб взревновал, кровь взыграла, да побегал за женой, почаще к ней захаживал и оставался для надобного нам дела. На ключ их запирай всякий раз, как будет у Екатерины, хоть днем, хоть ночью. Кто их мужчин поймет: коли девка одна, так никому не надобна, а как любовник появляется, то стаями за ней бегают, не оттянешь. Чудеса! И жену Салтыкова не забудь одарить, пусть к родителям съездит, под ногами не путается – мало ли, соблазнит мужа невольно, не ко времени. А его из дворца ни ногой, да пригрози, чтоб к фрейлинам не приставал, не заигрывал и не шалил – сошлю в Сибирь. Поняла? А на все нам нужное – воля Божья.

– Да, государыня. Все сделаю!


– Меня сегодня сестрица приглашала для доверительного разговора. – Чоглокова, сияя лоснящимся лицом, удобно устраивалась в кровати, перекладывая подушки, обещая, дать горничной нагоняй – опять положила любимую думочку на гусином пуху вниз, а не сверху. Николай лениво повернул к жене голову и зевнул.

– О чем шептались? – спросил так, для проформы, зная: за каждой встречей супруги с императрицей следует новое, жестче предыдущего, предписание в отношении великокняжеской четы.

«Итак уже воздухом дыхнуть не позволяют, опять что-то придумали. Ну не нравятся ей наследники, так отмени решение да новых найди. Ан нет, им все хуже, уж и пожрать путного не подают, блажью маются, так и мне жизни никакой при дворе нет!»

– Не могу тебе сказать, Николаша, обещалась в тайне все держать, государственной важности разговор был, – притворно вздохнула Мария, стрельнув взглядом на мужа.

– Ну и держи при себе вашу «важность»! – Чоглоков зевнул во весь рот и сделал вид, что собирается отвернуться и спать.

– Ну, Николаша, – ткнула мужа в бок полушутя и заигрывая, сделав губки бантиком, Чоглокова, одновременно взбивая кружево на пышной груди. – Ну не заставляй меня разглашать государственную тайну!

– Утомился я сегодня, скука при дворе смертная, ни тебе куртагов, одни и те же морды и перья в прическах. Поесть и то по-человечески не дают, как арестантам в крепости, овощи какие-то есть заставляют. А ты все об государстве печешься!

– Николаша, скоро все закончится.

– И служба, – не скрыл надежды Чоглоков.

– Да щас! А жить на что будем, детей учить?

– И то правда, люблю озоровать, – Чоглоков шустро нырнул под одеяло и ухватил жену за груди. Та охнула:

– Искуситель! – захихикала, шлепнув слегка ладошкой по лбу, и жадно припала к его губам. Повозившись с женою, Чоглоков сумел-таки выпытать задумки императрицы. Не умела Мария хранить от мужа секреты, особенно в постели. Оставалось подумать, как использовать информацию себе во благо.


Следующим местом жительства оказались Люберцы, что очень обрадовало Екатерину: дом для них был совсем новый, хорошо и удобно устроенный, крыша не текла, сквозняки не дули. Чоглоковых как подменили – танцы, смех, шутки, весь Малый двор толпится в полном сборе каждый вечер, а они принимают участие и не брюзжат. Невиданное дело! Только вот Чоглокова все где-то пропадает, появляется редко, все с детьми в Москве сидит.

Екатерина знала, в чем дело, и нервно передергивала плечиками, когда натыкалась взглядом на кого-нибудь из надсмотрщиков. Сказать, что она покорно приняла уготованную ей участь, нет. Не такой была великая княгиня, чтобы позволить торговать ею как безмолвной рабыней на рынке в Стамбуле. Вся эта «мышиная возня в постельных вопросах», как для себя она назвала великую миссию Чоглоковых и императрицы, ее насмешила. Правда, после вечера слез и обиженного всхлипывания. Но сейчас Екатерина знала: она не позволит манипулировать собою, да и отомстит своим надзирателям – случай представится непременно. Заодно и императрице – за постоянные выволочки и золотую клетку. Время пришло.